--
Такой же трудоголик, как и сама Ганью, Кэ Цин быстро взбирается по карьерной лестнице, перепрыгивая по несколько ступенек за раз и долго на одном месте не задерживаясь. Проходит всего пара-тройка лет, прежде чем этот юный котёнок оборачивается взрослой рысью. Она протягивает Ганью стопку бумаг: — Посмотри, пожалуйста. Тут расчёты не сходятся — кто-то нам явно лжёт. Ганью принимает бумаги и уже собирается удалиться, когда слышит оклик: — Ганью… Ты же Адепт? Она оборачивается, вглядывается в напряжённое лицо Кэ Цин. К чему этот вопрос? — Наполовину, да. Кэ Цин морщится, и Ганью готова поклясться, что каждая мышца на её красивом гладком лице кричит о еле сдерживаемой ярости, но в чём дело — понять не может. Получив свой ответ, Кэ Цин просто молча удаляется.--
Ганью вскоре понимает и вопрос, и реакцию. Но предпочла бы остаться в неведении. — А что будет, если с Властелином Камня что-то случится? — слышит она громкий и резкий голос Кэ Цин. — Что будет, если что-то случится с Адептами? — Они защищают Ли Юэ тысячи лет, — отрезает голос Нин Гуан. — И связаны Контрактом. Едва ли с ними может что-то случиться. Ганью замирает на пороге кабинета Воли Небес, не торопясь стучаться. Она не из тех, кто подслушивает. Она не будет выведывать тайны, которые не имеют к ней отношения. Но левое запястье леденеет, когда она начинает догадываться. — Ли Юэ справится без Адептов, — в голосе Кэ Цин бушует гроза. — Возможно. Но отказываться от их поддержки было бы сущей глупостью. Ганью наконец-то стучится и сталкивается в дверях с уходящей Кэ Цин. Та прошибает её взглядом насквозь — как будто, не получив одобрения Нин Гуан, теперь пытается истребить её сама.--
Их всегда мало что связывало. Только работа — и имя на коже Ганью, видимое и известное ей одной. Но Ганью уверена, что ничем не заслужила презрения, с которым стала глядеть на неё Кэ Цин. Случайные пересечения на улицах и в коридорах, передача бумаг, совместная работа тут и здесь. Когда бы они ни встретились, Ганью ловит на себе пронзительные взгляды ярко-розовых глаз — и в ушах отдаётся тот подслушанный разговор. Ганью служит Ли Юэ верой и правдой три тысячи лет. Моракс, её близкий друг и наставник — в два раза больше. Ганью уверена в том, что Ли Юэ нуждается в них, как любой дом — в фундаменте, но всего несколько слов одной-единственной девушки выбивают у неё из лёгких воздух. Заставляют кулаки сжиматься — бессильно, но яростно, как из глубокой обиды, неизвестно откуда взявшейся. Всегда спокойная, при столкновении с Кэ Цин она ловит себя на желании схватить её за плечи и хорошенько потрясти: «О чём же, в Бездну, ты только думаешь?!» Она делится с Мораксом — тот бросает задумчивый взгляд на шумный и живой Ли Юэ. Он молчит, и Ганью не рискует его перебивать. Когда же Моракс, наконец, отвечает: — В её словах что-то есть. Ганью не верит своим ушам. Она хотела разделить с ним обиду, но получила удар поддых.--
Запястье её никогда не болит, но иногда о себе напоминает. Обычно — рядом с Кэ Цин. Но иногда и в одиночестве. Однажды Ганью стоит на причале — вечером, в последние минуты яркого солнца. Небо над Ли Юэ насыщенное и яркое, отливает алым и пурпуром. «Цвет такой же, как и у глаз Кэ Цин», — осознаёт вдруг Ганью, и запястье начинает покалывать. Она поднимает руку, рассматривая в закатных лучах обрамляющий её браслет. Буквы будто выведены тёмно-фиолетовыми чернилами — можно решить, что это татуировка, но Ганью знает, что если подойдёт к кому-то на улице — никто не сможет её прочитать. Это её личная тайна, загадка, которую, может, ей и не суждено никогда разгадать. Ганью рождена три тысячи лет назад — и только сейчас, впервые за все эти годы, встречает кого-то, названного тем же именем, что выведено на её руке. «Может, это имя того, кто меня убьёт?» — вдруг задумывается Ганью, вспоминая, как взросло в последние годы неприятие по отношению к ней Кэ Цин. И вдруг вылавливает глазами знакомую фигуру — это Нин Гуан стоит неподалёку, вглядываясь в морскую гладь. Ганью подходит к ней, и Нин Гуан улыбается. — Добрый вечер, Ганью, — говорит она, лишь едва оборачиваясь. Всё внимание её — на море: сначала взгляд кажется Ганью задумчивым, но затем она понимает, как напряжена Нин Гуан. Она не любуется. Она высматривает. Воля Небес похожа на одну из статуй Архонтов, раскиданных по всему Тейвату. Застывшее изваяние — произведение искусства, неподвижная и прекрасная. — Вы что-то ищете? — Я жду. — Бэй Доу? Ганью не собирает слухи — они приходят к ней сами, навеянные ветром и неосторожными шепотками вокруг. Впрочем, Нин Гуан, кажется, и не пытается скрываться. — Её корабль должен прийти сегодня. В воздухе пахнет солью, но теперь — ещё и тягучей тоской, трепетом ожидания. Волосы Нин Гуан треплет прохладный ласковый ветер с моря, и Ганью вдруг думает: как же сильно должно быть её томление, что она решила спуститься из Нефритового дворца и вот так стоять, ожидая возлюбленную, как любой обычный человек ждёт того, кто занял особое место в сердце. Ганью и сама редко может сыскать свободный вечер, чтобы полюбоваться на воду и предзакатное солнце, — и Нин Гуан, кажется ей, тоже. Вдруг Нин Гуан откидывает волосы — Ганью успевает увидеть открытую шею и надпись, обычно скрытую выгоревшими локонами. «Бэй Доу». Ганью скручивает желудок, когда она слышит дрожь в голосе Воли Небес: — Вы тоже видите корабль? Она вглядывается в линию горизонта. — Да, — говорит Ганью. — И отсюда мне кажется, что это вполне может быть Южный Крест. Она успевает заметить лихорадочный блеск в глазах Нин Гуан, прежде чем покидает причал. Завтра, как и в любой другой день, её ожидает много работы.--
К ней подходит девушка — одна из тех, что подменяли Ганью, пока она… переосмысляла свой статус в Ли Юэ. Тяжёлое это получилось время. Как будто ей все внутренности вывернули наизнанку. Девушка говорит: — Ганью, вот вы где! А вас везде ищет госпожа Кэ Цин… Она хмурится, но думает: что ж. Что бы ни хотела сказать ей Кэ Цин — пусть говорит. — Она у себя? — Да. Ганью неловко заранее. Кэ Цин была первой, кто ратовал за освобождение от покровительства Адептов — и вот, никто из них больше не связан никакими Контрактами. Гибель Моракса повлекла за собой большие изменения — и Ганью до сих пор не уверена, что ей найдётся место в новом Ли Юэ. Даже после общения с Люмин она не избавилась полностью от своих сомнений. Сердце её всегда будет принадлежать этому городу. Но останется ли она нужна ему?.. — Мне сказали, что ты меня искала. Она заглядывает в кабинет Кэ Цин — та тут же поднимается из-за стола. Взгляд у неё всё такой же пронзительный, но… Ганью кажется, будто что-то сейчас по-другому. — Ганью! Я не думала, что тебе передадут, но я рада, что ты пришла, — Ганью замечает, что речь у Кэ Цин немного более спешная, чем обычно. Много работы? Хочет побыстрее закончить с Ганью, чтобы вернуться к основным задачам. Ганью и самой не мешало бы поторопиться. — Ты что-то хотела? — Да. Как ты, гм… — Кэ Цин необычно для себя запинается, но тут же возвращает привычный уверенный тон. — Я бы хотела пообщаться с тобой сегодня за ужином. Ганью недоумевающе моргает — дважды. Решила перенести разговор на вечер, в свободное время, чтобы не отвлекаться? Ладно. — Хорошо. — Хорошо? — переспрашивает Кэ Цин, но, не дождавшись ответа, сама продолжает: — Приходи тогда в семь в Глазурный павильон. — Договорились. Приду в семь. Только закрыв дверь кабинета, Ганью позволяет себе прислониться спиной к стене и как следует рассмотреть своё левое запястье. Оно нещадно чесалось весь этот краткий разговор с Кэ Цин, а теперь… Или Ганью изменяет зрение, или надпись на руке слегка отсвечивает фиолетовым. Она глубоко вздыхает, сгибаясь пополам и прижимая руку к животу. Она чувствует себя… Отвратительно она себя чувствует.--
— Ганью! Она приходит в ресторан ровно в семь, минута в минуту, а Кэ Цин уже здесь. И она выглядит… — Потрясающе, — выдыхает Ганью, не сдерживая своего восхищения. На Кэ Цин пурпурное приталенное платье, а волосы собраны на затылке, шёлком спускаясь к плечам. Одеяние ещё не праздничное, но определённо… вечернее. Внешний вид Ганью никак не отличается от обычного. У неё рабочее платье — переодеться она не заходила, да и не думала, что надо. Ей казалось, что встреча будет… другой, и Кэ Цин встретит её не радостным восклицанием, а гримасой презрения. И попросит удалиться из Цисин — теперь прямо. Но приглашение Ганью, видимо, оценила неверно. Щёки у Кэ Цин покрываются лёгким румянцем. — Мне… надо было уточнить, что встреча не рабочая, да? И это, кажется, самое искреннее, что Кэ Цин когда-либо ей говорила, с этим смущением, этим сладким оттенком лёгкой тревоги в голосе. Она смотрит на Ганью без какого-либо вызова, в глазах сквозит один лишь немой вопрос. Уйдёт ли она теперь или останется. Разделит ли в приятной компании ужин — или упорхнёт, выскочит из протянутых цепких рук. Напряжение Кэ Цин словно электризует весь воздух в ресторане. А Ганью… Она ведь даже не думала ни о чём таком. Кэ Цин звала её на свидание, — а она пришла, мысленно готовая к битве. В груди что-то сжимается, и Ганью хватает себя за запястье. Оно снова чешется. — Возможно, — тихо отвечает Ганью, опуская глаза в пол. — Но я… всё равно не против с тобой поужинать.--
Небольшое напряжение быстро спадает, превращаясь в лёгкую и расслабленную беседу. Они говорят о погоде, о любимых цветах (оказывается, им обеим нравятся цветы циньсинь, хоть и в разном качестве), о небе над Ли Юэ и прохладном ветре на вершинах его гор. Кэ Цин признаётся, что обожает собак, и Ганью удивлённо вскидывает брови: — Я думала, ты окажешься кошатницей. — Правда? Почему? Ганью окидывает Кэ Цин взглядом, особенно останавливаясь на кошачьих ушах, выглядывающих из её причёски. — Ты похожа на рысь. Дикую и упорную. Кэ Цин вдруг смеётся — кажется, первый раз за всё время знакомства с Ганью. Её смех похож на звон колокольчиков, и Ганью улыбается, любуясь очаровательными морщинками в уголках её глаз. Если бы она всегда знала, как выглядит такая Кэ Цин — расслабленная и весёлая, Кэ Цин, не озабоченная постоянным повышением эффективности и независимостью Ли Юэ. Возможно, тогда Ганью пригласила бы её сама.--
Следующая их нерабочая встреча случается только месяца через два. — Не могу больше! — приходит Кэ Цин в их формальный выходной в кабинет Ганью: та в это время занята чтением отчётов по сделкам. — Не можешь? — Мне нужен отдых, — заявляет Кэ Цин, и из её уст это звучит почти дико. Всему Ли Юэ, кажется, известно, насколько предана Кэ Цин работе: даже тот их вечер в Глазурном павильоне продлился всего пару часов, после чего они обе пошли готовиться к следующему рабочему дню. Ганью откладывает стопку отчётов. — Качественный отдых — важнейший фактор эффективности, — мягко начинает она. — Если ты чувствуешь, что он тебе нужен, то… — Пошли со мной за покупками. — Что? — Прямо сейчас, — заявляет Кэ Цин тем же голосом, которым обычно увольняет своих помощников. — На этот вечер ты можешь вырваться. Я знаю все твои ближайшие задачи, ни одна из них не горит. Ганью мысленно перебирает всё, чем собиралась заниматься в этот день. Она не планировала никаких вылазок, но возразить Кэ Цин ей особо нечего. Да и провести с ней время… Звучит даже заманчиво. — Хорошо. Я освобожу следующий час. — Не час. Вечер. Это уже совсем похоже на нонсенс. — Всё настолько плохо? — Ты даже не представляешь.--
Ганью скорее бегает за Кэ Цин по торговым рядам, чем просто гуляет с ней. Нефритовое Равновесие не пропускает ни одной лавочки, ни одного стола с товарами: ей нужны новые духи, ей нужна новая одежда, ей нужны… Всегда бойкая, у магазина с сувенирами она вдруг замирает, неловко переминаясь с ноги на ногу. Взгляд её блуждает по полкам, ни на чём конкретном не останавливаясь, но уходить она не торопится. Ганью понимает, что здесь что-то не так. — Всё хорошо? — уточняет она и видит, как розовеет лицо Кэ Цин. Та трясёт головой и хватает Ганью за руку: — Да, всё в порядке. Как ты считаешь, может, нам заказать у какой-нибудь художницы картину в мой кабинет? Можно и в твой тоже, почему бы и нет. Пойдём посмотрим… Но Ганью успевает проследить последний взгляд Кэ Цин на полочки с сувенирами прежде, чем они уходят от лавки. Она останавливается, не давая девушке утянуть себя. — Ты хотела фигурку с Властелином Камня? Пойдём, я куплю тебе. До того лишь слегка румяная, Кэ Цин вдруг вспыхивает. Краснеют даже её пальцы, которыми она впивается в руку Ганью, и она быстро-быстро мотает головой: — Нет! То есть… Ну, да. Но это просто для рефлексии! И только! Не надо, я сама куплю! Но Ганью уже расплачивается с торговкой, и Кэ Цин неожиданно прижимается к ней, пряча лицо в плече. Длинные хвосты закрывают даже щёки, и она сейчас вовсе не кажется одной из сильнейших женщин в Ли Юэ. «Такая… милая», — вдруг ловит себя на мысли Ганью и обнимает Кэ Цин, прижимая к груди и утыкаясь носом в макушку. Та сначала замирает, но через несколько мгновений обхватывает руками талию Ганью. Расслабляется. Возможно, теперь и о них будут ходить слухи… Но это неважно. Когда Кэ Цин, наконец, выпрямляется, Ганью вручает ей высеченную из камня фигурку Моракса. При взгляде на него сердце её наполняется грустью… Но полное радости смущённое лицо Кэ Цин снова поднимает настроение. — Спасибо, — тихо благодарит она, убирая фигурку в сумку с сегодняшними покупками. — Почему ты так боялась её купить при мне? — Ну… — Кэ Цин запинается. Они движутся вдоль улицы. Здесь уже слегка прохладно: ветер дует холодный, с моря. Но Ганью не привыкать, а Кэ Цин кутается в тёплый плащ. — Я же всегда говорила, что не уважаю Властелина Камня. И Адептов тоже. — Да, — кивает Ганью, чувствуя, как сжимается в сомнениях и старой обиде сердце. — Из-за этого я думала, что ты и меня ненавидишь. — Ненавижу? — вскидывает брови Кэ Цин. — Что ты. Ненависть — очень громкое слово, и оно совсем не о том. Но да, я думала, что лучше тебе покинуть Цисин. Что ж, это всё ещё звучит неприятно. Ганью хмурится, но спрашивает: — И что же заставило тебя передумать? Они выходят к причалу — туда же, где стоит время от времени и Нин Гуан, не в силах дождаться Бэй Доу в своём офисе. Но сегодня здесь её нет: снова Бэй Доу уплывает только на днях, и обе они, скорее всего, заняты или своими делами, или друг другом. Для тихих вод Ли Юэ Облачное море сегодня неспокойно: волны бьются о берег быстро и часто, словно в едва сдерживаемой тревоге, а полные туч небеса обещают скорую грозу. Но пока осадков ещё нет, они могут позволить себе насладиться душным, но всё равно таким родным и приятным морским воздухом. Кэ Цин молчит, рассматривая буйные воды. — Или… не заставляло? Сердце успевает пропустить удар, прежде чем она слышит ответ: — Я не знаю, — выдыхает Кэ Цин. — Я всё ещё верна своим принципам. Но заменить Архонта… Я не думала, что это будет настолько трудно. Я мало сплю, плохо ем — и всё равно за неделю не успеваю сделать то, на что у него ушёл бы час. Я сама хотела, чтобы он перестал вмешиваться в наши дела. Но теперь, когда он мёртв, я чувствую себя осиротевшей и беззащитной. Ганью вздрагивает. Осиротевшая, беззащитная… Она знает, каково это — ощущает, возможно, немного иначе, но ровно по той же причине, что и Кэ Цин. Моракс многое значил для них всех — и значит до сих пор. Но она не хочет погружаться в эту тоску снова. — А ты… — Кэ Цин оборачивается к ней. Грустная улыбка трогает её красивое белое лицо, и Кэ Цин, кажется, хочет прикоснуться рукой к Ганью, — но одёргивает саму себя, положив ладонь на перила. — Ты мне нравишься. С первого же дня. Нравишься не просто как коллега. Кэ Цин вновь возвращается к созерцанию моря — Ганью следует её примеру. Если только что ей было прохладно, то после слов Кэ Цин резко бросает в жар. Та звучала так уверенно, так твёрдо, хотя щёки её снова окрасились алым, — но у самой Ганью их цвет, наверно, теперь даже насыщеннее. Нравится. Она нравится Кэ Цин. Всё это время нравится. Во имя Архонтов. — Но, — продолжает Кэ Цин, — предлагать тебе служебный роман… Я думала, это всё же не то, чем я хотела бы заниматься в Цисин. К тому же тот факт, что ты наполовину Адепт… В этом уже не было ничего личного, но я считала, что лучше нам научиться справляться без тебя и таких, как ты. Сегодня же… Я не хотела бы ставить ярлыков. Ты лучший секретарь, который только может быть у Цисин. И если ты хочешь продолжать здесь работать, даже когда твой Контракт с Властелином Камня больше не имеет силы, то кто я такая, чтобы тебе препятствовать. Ганью выдыхает медленно, пытаясь угомонить участившийся пульс. Она рада честности Кэ Цин, но не уверена пока, что ей самой об этом думать. Радоваться? Благодарить? Обижаться? «Она сказала, что я ей нравлюсь». Запястье вдруг уже не чешется — от него лишь исходит истома, мягкая, сладкая. Очень приятная. — А почему ты всё-таки решила меня пригласить? — вспоминает Ганью последний оставшийся вопрос. — И почему решила признаться? Неужели передумала насчёт служебных романов? — Да. Кэ Цин просто отвечает, опустив вниз голову. Ганью чувствует острую потребность прижаться к ней. Теперь она прячется в плече Кэ Цин, а та всё-таки берёт её за руку. — Если даже Властелин Камня может умереть в любой момент, — низким и тихим голосом начинает Кэ Цин, — то я не хочу терять свой шанс с тобой. Ганью отстраняется, чтобы вглядеться в лицо Кэ Цин. Такое открытое, искреннее. И очень грустное. Сейчас она похожа скорее на одинокого щенка, чем на яростную дикую кошку. Ганью берёт лицо Кэ Цин в свои ладони и мягко прижимается губами к её губам — такие сухие и неухоженные, они раскрываются от этого лёгкого касания, позволяя вовлечь себя в поцелуй. Ганью гладит Кэ Цин большими пальцами по щекам, а та водит ладонями по её спине; ветер шумит в ушах и треплет длинные волосы, и от этого неудобно, от этого холодно. Они успевают передать друг другу лишь самую малость их настоящей ласки, прежде чем отстраняются, заслышав тяжёлый удар грома. — Мой дом недалеко, — говорит Кэ Цин. — Давай я угощу тебя чаем. Ганью думает, что это прекрасная мысль.--
На улице яростно гремит гроза, но Ганью едва это замечает. У Кэ Цин такая тонкая кожа на шее — Ганью почти может разглядеть, как бьётся под нею артерия, и касается её губами, проводя мокрую дорожку к ключицам. Кэ Цин откидывает голову назад, на подушку, полностью раскрываясь перед Ганью, и её тяжёлое дыхание слышно даже сквозь шум дождя. — Ты красивая, — Ганью говорит тихо-тихо, она почти шепчет, вся краснее заоблачного перчика, смущённая, но уверенная в том, чего хочет. — Ты изумительно красивая, Кэ Цин. Кэ Цин улыбается. В глазах её пляшут огоньки — почти лихорадочные искры; приоткрытые губы отливают алым после долгих поцелуев над остывшим чаем; давно избавившиеся от перчаток пальцы тянутся к застёжкам платья Ганью. Ганью помогает ей — выбирается из плотно стягивающей тело одежды, остаётся в нижнем белье — и забирается Кэ Цин под юбку, сжимая ладонью крепкое бедро. Из Кэ Цин вырывается судорожный вздох, так похожий на стон, и она слегка отталкивает Ганью, говорит: — Подожди. Она снимает с себя платье и уже сама склоняется над Ганью. Та смотрит влюблённо вверх, глаза в глаза, и думает: ведь это действительно происходит. Всё ведь правда, по-настоящему — Ганью не спит, не задумалась. Сердце и правда бьётся неумолимо в груди, бешеное и дикое, тянется к ней — к девушке, склонившейся над Ганью, что кусает её едва ощутимо в плечо, сминает ладонью грудь через тонкую ткань бюстгальтера. Думала ли Ганью, собираясь с утра на работу, что ночь она встретит в чужой постели? Была ли она столь смела, чтобы о чём-то таком мечтать? Когда Кэ Цин избавляет её от лифа и прихватывает губами сосок, Ганью закусывает губу, выгибается, не умея, не желая сдержать тихого стона. Неожиданно горячий, язык проходится по самому кончику, задевает его едва ощутимо — от этого в животе и ниже всё лишь сильнее напрягается, но прикосновение лёгкое, слишком лёгкое. Ганью запускает руки в длинные мягкие волосы. Ей хочется больше… и не только к груди. — Кэ Цин, — выдыхает она это имя, не уверенная, больше как просьбу или как одобрение. Словно награждая её, Кэ Цин сминает губами сосок сильнее, прикусывает его, играется языком. Ганью только сладко мычит, перебирает волосы Кэ Цин пальцами, думает: Давай, моя хорошая. Не забывай дышать. И дышит — тяжело и низко, часто-часто, потому что иначе воздуха не хватает. Руки Кэ Цин сначала лишь мягко поглаживают бока, а потом — как будто становятся сразу везде: мнут вторую грудь, ласкают живот и бёдра, касаются так ласково колена, так бережно, так приятно. — Кэ Цин, — выдыхает снова Ганью, едва узнавая собственный голос, этот надрыв в нём, который не слышала от себя никогда. Эту мольбу, которую никогда и не произносила. Кэ Цин начинает спускаться. Проходится невесомыми поцелуями по животу, проводит дорожку носом — к линии светлых волос, выглядывающих из-под чёрного белья. Ганью чувствует напряжённое дыхание на своём паху. Раздвигает шире ноги, скорее интуитивно, но… Она действительно этого хочет. И готова сказать об этом вслух — пусть даже щёки её горят, и смущение, стыд не дают расслабиться полностью. Но она старается. — Пожалуйста, — просит Ганью, касаясь голой кожи Кэ Цин ступнёй. — Хочу почувствовать твой язык на себе… твои пальцы внутри… Слышится тихий смешок Кэ Цин. — Мои язык и пальцы к твоим услугам, милая. Смотри на меня. Ганью опускает голову — чтобы увидеть, как любовница подхватывает зубами край трусов и, помогая себе по бокам руками, медленно стягивает их вниз, максимально касаясь бедра щекой. В глазах её такой же туман, как и в голове Ганью, но ещё — игривые нотки и твёрдая, как камень, решительность. — Я буду трахать тебя медленно, — обещает Кэ Цин, поднимаясь поцелуями от колена — выше. — Буду внимательно вслушиваться в каждый твой стон, в каждый вдох и выдох. Я услышу и распробую тебя всю… — Прекрати, — требует Ганью, чувствуя, как краснеют кончики ушей. Ещё немного — и она, кажется, раскраснеется даже рогами. — Ты так рвёшься перейти к главному? — усмехается Кэ Цин, оставляя поцелуй на лобке. — Или правда хочешь, чтобы я перестала? Кэ Цин дразнится, но Ганью слышит в её предложении нотки серьёзности. Ганью понимает сигнал: Кэ Цин обещает остановиться, если Ганью попросит. — Даже не думай, — уверенно отвечает Ганью, подаваясь вперёд бёдрами. Губы, чувствительные после поцелуев, слегка опухли — жертвы зубов Ганью, не выдерживающей всего потока одолевающих её эмоций. Она счастлива. И слегка напугана. И глубоко неудовлетворена. — Хочу, чтобы ты была громкой. Это последнее, что говорит Кэ Цин, прежде чем расправить губы Ганью, раскрывая её вульву, будто неземной красоты цветок. Она касается пальцем капюшона клитора, оттягивает его — и припадает к выглянувшему бугорку языком. Ганью электричеством прошибает — теперь уже наверняка. Кэ Цин, думает она, Кэ Цин ведь точно, абсолютно точно знает, что нужно делать. Она аккуратна, бережна — ласкает сначала медленно, изучает её, касается языком и щеками, пробует пальцами — каждую складку, каждый миллиметр Ганью. Она слышит стон — и повторяет движение, находит другое — и повторяет снова, и неспешный темп её постепенно, неторопливо ускоряется. Ганью не дышит первые несколько секунд, когда самые ласковые, самые тёплые в мире пальцы проникают в неё, нащупывают чувствительную точку. Это странно, это чертовски странно, там никогда ничего не было — все три тысячи лет Ганью жила с пустотой внутри и даже не подозревала об этом. Но вдруг внутри неё оказывается Кэ Цин, и, во имя Архонтов, Ганью не сразу понимает, что она при этом чувствует. Язык на головке клитора и пальцы во влагалище — это сильно, это чертовски сильно, но это так сладко — и, кажется, трогает внутри неё что-то ещё. Не изнывающую от прикосновений кожу — что-то намного глубже. Само её существо, каждое обнажённое, беззащитное чувство. Кэ Цин сказала, что хочет слышать Ганью — и она её слышит, извивающуюся на простынях, возбуждённую, жаждущую. Ганью стонет, стонет громко и много; стыд, смущение — всё давно ушло, не в силах удержаться в словно пылающей голове. Ганью едва помнит себя, но она хорошо помнит Кэ Цин — эту девушку, за которой поглядывала с первого же дня знакомства, девушку, так долго обижавшую её своим непринятием, за которым — оказывается — скрывалась, как ландыш под снегом, такая искренняя, такая живая симпатия. И этот голод, яростный и неумолимый, с которым припадает она к ней — к Ганью, готовой принимать всю ту любовь, что копилась в Кэ Цин все прошедшие годы. Кончая, она сжимает руками простыни, извивается на них, раскидывая по подушке волосы. Перед глазами проносятся взрывы и искры, цветные пятна, картинки — лицо Кэ Цин между её ног — и не готовые к оргазму мышцы почти что сводит. Словно сквозь толстый слой ваты она слышит звуки грома. Ей требуется ещё несколько минут, чтобы отдышаться и хоть как-то прийти в себя. Кэ Цин лежит рядом — Ганью прижимается к ней, укладывает голову на плечо, проводит ладонями по груди — там, где сердце. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает заботливо Кэ Цин, пальцами прощупывая позвонки между лопаток. Ганью глубоко вздыхает, улыбаясь. Ноги у неё всё ещё ватные, а тело нежится в сладкой истоме. — Как будто влюбилась, — честно отвечает Ганью. Засыпают они в тишине: гроза прошла, оставив после себя лишь ласковый дождь.--
На работе ничего не меняется… почти. Если не считать за изменения редкие поцелуи — мимолётные и целомудренные, обычно — в щёки, реже — в губы. Слишком занятые, чтобы часто отвлекаться, они крутятся каждая в своих задачах, и со стороны кажется, что жизни их идут своим чередом. По отдельности — параллельно. Почти без пересечений. Однако же они твёрдо договариваются уделять друг другу хотя бы день в две недели — и придерживаются этого плана, несмотря ни на что. Подстраивают свои графики, подгоняют расписания. И Ганью хотя бы дважды в месяц просыпается с особенной улыбкой на губах — ничему на свете она не улыбается так, как предвкушению встречи с Кэ Цин. Потому что ничто на свете не пробуждает в ней столько чувств, как Кэ Цин. Запястье у Ганью не чешется, не болит, не покрывается ни искрами, ни гусиной кожей. Она почти забывает о нём, но однажды Кэ Цин берёт её руку в свои ладони и гладит подушечками пальцев — именно по запястью. Именно поверх своего собственного имени. — Всё в порядке? Лишь после прямого вопроса Ганью осознаёт, что всё это время сидит, замерев и почти не дыша, уставившись на свою руку, будто та готова взорваться. Со смущённой улыбкой она убирает её, но тут же притягивает к себе Кэ Цин, пряча лицо в её шее. — Всё отлично, — признаётся Ганью и, решившись, оставляет лёгкий укус на открытой коже. Они сидят на лавочке в Гавани Ли Юэ, вокруг ходят люди, бросают на них порой заинтересованные взгляды: не они ли работницы из Цисин? Они. И они очень любят пропитанный солью воздух, и шум живого города, и вечернее небо над Ли Юэ — насыщенное, ярко-розовое. Того же цвета, что и шелковица. И глаза Кэ Цин. — Я так и… не ответила тебе взаимностью, — расплывчато напоминает Ганью, поглаживая Кэ Цин по талии. Но та прекрасно понимает, о чём говорит Ганью. — А ты хочешь? В её взгляде — забота и беспокойство. Ганью вдыхает полной грудью запах Кэ Цин, похожий на запах свежей душистой мяты, думает: как же ей всё-таки повезло. Её девушка… — она мысленно закусывает щёку. Её девушка — лучшее, что случалось с ней за все три тысячи лет. — Хочу, — отвечает Ганью без тени сомнения. — Пошли к тебе. Они поднимаются с лавочки, не переставая держаться за руки.--
В отличие от Кэ Цин, у Ганью нет в этом опыта. Постельные утехи никогда не были частью её жизни. Она плохо знает, что нужно делать, и ведёт её наполовину интуиция, наполовину — воспоминания об умелых движениях Кэ Цин. Как же она всё-таки хороша — удивительно, что Ганью понадобилось столько времени, чтобы это заметить и окончательно признать. Ганью мягко прижимает Кэ Цин к стене, её колено — между крепких ног, касается бедра, расставляя их шире. У Кэ Цин уже платье наполовину стянуто — белая грудь вылезает из него так развратно, как будто Кэ Цин ждала этого всю жизнь. Или Ганью. Возможно, всю жизнь этого ждала именно Ганью. Она покрывает поцелуями шею, ключицы, обхватывает руками бёдра, сминает ягодицы, кусает грудь — не сильно, но ощутимо, у самого основания, ещё далеко от вздёрнутых ярких сосков. Из Кэ Цин вырывается звук, похожий на нетерпеливое рычание: она выгибается, подставляется каждому укусу, каждому нежному прикосновению губ. Ганью не уверена, стоит ли ей медлить или торопиться, но она хочет попробовать Кэ Цин на вкус, и Ганью расцеловывает всё, что видит, до чего только может дотянуться. Плечи, грудь, соски. Живот, выглядывающий из-под сползающих тканей белья и платья. Ганью едва успевает заметить, как Кэ Цин оказывается почти без одежды — очень быстро на ней остаётся лишь треугольник трусов. — Пошли в кровать, — шепчет всё ещё прижатая к стене Кэ Цин, и Ганью думает, что это прекрасная мысль. Ей вдруг на секунду становится стыдно, что она заставляла Кэ Цин касаться холодной стены обнажённой спиной, но Кэ Цин проходит вперёд — и, ничего не стесняясь, наклоняется, демонстрируя Ганью сочные ягодицы. Она снимает трусы, но Ганью не из-за этого прошибает холодный пот. — У тебя сзади… татуировка? — спрашивает Ганью, чувствуя, как снова разгорается левое запястье. — Татуировка? — переспрашивает Кэ Цин. — Ты о чём? У меня там ничего нет. Неужели что-то прилипло? Она трёт себя сзади, пытаясь скинуть иллюзорное что-то, о чём говорит Ганью, но Ганью уже знает, что ничего не выйдет. Имя Ганью — на заднице у Кэ Цин.--
— Ммм, — непонимающе тянет Кэ Цин, задумчиво глядя Ганью куда-то за плечо. Этот разговор происходит спустя две недели, в их следующую внерабочую встречу. Ту ночь… Ганью решила не прерывать. Она решилась. Она рассказала. Правда, пока только общие факты. — То есть, — повторяет за ней Кэ Цин, — у каждого человека на теле есть чьё-то чужое имя? — Не у каждого, насколько я могу судить. Может, конечно, какие-то имена скрыты одеждой, а на самом деле они действительно есть у всех. Не уверена. — А в чём смысл? Что эти имена значат? Ганью покачивает головой, отпивая чай из кружки. Они сидят на террасе, в Ли Юэ ещё утро — сегодня они встретились рано, сумев освободить друг для друга не только вечер, но и целый день, и теперь делят завтрак. — Я бы тебе сказала, если бы знала. Правда. Кэ Цин стучит пальцами по столу. Затем спрашивает: — Ты наполовину человек. У тебя есть имя? Ганью кивает. Она ждёт, что Кэ Цин спросит, что это за имя, но она молчит — молчит долго, очевидно, переваривая новую информацию. — Если у Нин Гуан имя Бэй Доу, — подаёт она, наконец, голос, но Ганью едва может разобрать слова: Кэ Цин рассуждает себе под нос, — то есть у меня одна идея, что это может значить… — Что? — вскидывает брови Ганью, но Кэ Цин качает головой. — Давай заканчивать завтрак. И… ты не против, если мы разойдёмся сегодня пораньше? Мне нужно в библиотеку. Надолго. Ганью соглашается, но о замысле Кэ Цин может только догадываться. И ей немного — самую малость — обидно, что целый день превратился лишь в половину.--
Самым странным оказывается, когда Кэ Цин не появляется на работе на следующий день. И через день тоже. Её нет на рабочем месте целую неделю — и Ганью, кажется, единственная не была об этом не предупреждена, потому что обязанности Кэ Цин другие люди разобрали между собой поразительно слаженно. Встречая Нин Гуан, она спрашивает её, что с Кэ Цин. — Попросила время изучить библиотеку, — спокойно отвечает Воля Небес. — Сказала, что должна что-то исследовать. Ганью решает, это из-за того, что она рассказала про имена, — но мысль звучит как нонсенс. Кэ Цин исчезла из всего рабочего процесса на целую неделю, ведомая частным, никак не связанным с Цисин интересом. Это настолько странно, что к концу недели Ганью запасается шариками из креветок и сама заходит в библиотеку, готовая напряжённо выглядывать Кэ Цин между шкафов. Но не приходится: её, окружённую целыми горами книг, свитков и самых разных бумаг, не заметить сложно. Кэ Цин даже не поворачивается к ней, когда Ганью садится рядом, разгребает немного места на столе и ставит на него тарелку с шариками. — Я подумала, что ты, наверное, плохо здесь ешь, — говорит она, и Кэ Цин, наконец, поворачивает к ней голову. Ганью бы не удивилась, если бы взгляд её смотрел куда-то мимо, сосредоточенный не на ней, а на книге, которую она сейчас читает. Но нет. Кэ Цин глядит прямо на неё. Тем самым пронзительным взглядом, выворачивающим Ганью наизнанку. — Спасибо, — просто говорит она и возвращается к книге, не глядя выхватывая из тарелки шарик и отправляя его сразу в рот. От Кэ Цин веет непривычным холодом, и Ганью хватает себя за запястье. Его словно бы что-то неприятно колет. — Ты очень неожиданно исчезла, — сообщает Ганью, и голос её звучит хоть и твёрдо, но слишком тихо — даже тише, чем она говорит обычно. — Так надолго уходить от работы… Это совсем не похоже на тебя. — Я работаю, — возражает Кэ Цин, что-то записывая у себя в блокноте. — Просто не так, как обычно. Можешь не беспокоиться, я скоро вернусь. И наша встреча на следующей неделе, — напоминает она, снова поворачивая голову к Ганью. — Ты наверняка переживаешь, но не надо. Я приду. И ты приходи. Мне есть, чем с тобой поделиться. Ганью покидает библиотеку в растерянности. Она не знает, что думать.--
Когда Кэ Цин возвращается на работу, она выглядит… Другой. Изменившейся. Она уже давно была не котёнком, но взрослой и ловкой кошкой. Сильной. Быстрой. Крепкой. Казалось, она может перегрызть одним укусом целого геовишапа — только дай ей такую задачу. Теперь же она стала ещё и вдумчивой. Более вдумчивой, чем была — каким бы невозможным это ни казалось. При взгляде на Ганью она всё ещё улыбается, но тоже как-то иначе. Ганью вспоминает её слова в библиотеке — и раньше, за давним завтраком. «Она нашла. Она точно что-то нашла».--
— Привет, — говорит Кэ Цин, встречая Ганью. Они снова в Глазурном павильоне — впервые с того самого первого свидания. Ганью уже успела отвыкнуть краснеть при виде Кэ Цин, но тут вдруг чувствует, как розовеют щёки. — Привет, — тихо отвечает Ганью и садится за столик перед Кэ Цин. Та касается её руки, признаётся ничуть не громче: — Я успела соскучиться. И Ганью тоже успела! Но прячет голову за меню, выглядывая одними глазами: — Ты ведь что-то нашла в той библиотеке! Про имена, о которых я тебе говорила! Лицо Кэ Цин напрягается, но она не успевает ответить — к ним подходят спросить заказ. И все долгие, долгие несколько минут, которые они озвучивают свои пожелания… Всё это время Ганью кажется, что она готова взорваться. Как будто имена эти оказались вдруг очень постыдной и грязной тайной. «А вдруг и вправду — это имя твоего убийцы?» — тревожно рассуждает Ганью, будто бы позабыв, что Кэ Цин всё ещё не знает ничего ни об одном из имён их обеих. Когда официантка, наконец, уходит, Ганью ловит на себе долгий озабоченный взгляд Кэ Цин. Та качает головой: — Не нервничай ты так. Я ещё в тот же день узнала, но решила, что это подождёт до сегодня. — Ещё в первый день, — эхом повторяет Ганью. — Тогда что… — В записях об Адептах я обнаружила много интересного, — Кэ Цин победно улыбается, говоря об этом. — Думаю, теперь мне станет легче работать. А мы сможем видеться чаще. Эти слова согревают Ганью, и она действительно немного успокаивается. К тому же, им приносят горячий чай, и за их столиком снова воцаряется краткая тишина, ознаменованная лишь аккуратными глотками из маленьких кружек. — Что же ты нашла? — всё-таки спрашивает Ганью. За все три тысячи лет она ни разу не задумывалась поискать разгадку этих имён в литературе — и вот Кэ Цин находит её всего за один день. Это поразительно. — Родственные души, — просто отвечает Кэ Цин, снова делая глоток. — Что… — Это когда, — она перебивает вопрос, — два человека предназначены друг другу судьбой. Это связь, над которой не властны Архонты. А ещё магия, никак не связанная с Глазами Богов. У тебя есть метка, так? Это имя человека, к которому ты привяжешься сильнее всего за жизнь. И да, обнаружить его могут одни лишь Адепты. И Архонты, естественно. А убрать или изменить… Ну, я читала про пару случаев, когда что-то такое произошло, но больше было похоже на сказки. Не уверена. Хотя в твоём случае, наверно, успеется. Кэ Цин говорит об этом так буднично, как будто прогноз погоды на завтра. Для Ганью же её слова звучат иначе. «Я знала», — вдруг понимает она. Знала… но сомневалась, что интуиция подсказывала ей верно. Она не успевает издать и звука, когда Кэ Цин продолжает: — Я так понимаю, у меня она тоже есть? Ты видела? — Ганью кивает. — Хах, интересно, — им приносят еду. — Благодарю. И Кэ Цин замолкает, увлечённая едой. Ганью съедает пару ложек супа, но ей чересчур интересно, чтобы просто закрыть тему. — Мне рассказать тебе? Наши имена? Кэ Цин вскидывает брови, отрываясь от ужина. — Зачем? Я и так знаю, что мы друг друга любим. — Но предназначение судьбой… Кэ Цин улыбается, снова касаясь руки Ганью, и у той замирает сердце. Все последние две недели она провела в тревоге, гадая, что же на самом деле происходит с Кэ Цин — и что такого могла она найти в литературе, что это утянуло её от обычных дел. Ганью лишь сейчас понимает, насколько же всё это время ей было страшно — страшно узнать, что значение выведенного на её теле имени вовсе не то, какое бы ей хотелось, что Кэ Цин об этом как-то узнала, что так неожиданно найденное с ней тепло охладеет, оставив Ганью замерзать в одиночестве. Что небо над Ли Юэ снова станет лишь небом над Ли Юэ, и её рысь с глазами цвета заката сбежит, подарив Ганью так мало ещё прекрасных воспоминаний. Но Кэ Цин и не думает уходить. Она говорит: — Ты думаешь, что судьба — это что-то сверхъестественное? Что-то, стоящее даже превыше Архонтов? — Ганью, недолго подумав, кивает. Кэ Цин качает головой. — Судьба — это лишь череда выборов, что мы совершаем. Это множество наших решений, и не руководит ими никто, кроме нас самих. Все эти метки — как птицы, что летают ниже перед дождём. Ты могла родиться с каким угодно именем, милая. Но сегодня ты сидишь здесь со мной. Поэтому я знаю, что именно моё имя написано на тебе. И после краткой паузы добавляет: — А твоё — на моей заднице. Ганью, хихикнув, принимается за свой ужин. Теперь она действительно чувствует себя хорошо и спокойно. А ведь на секунду и вправду разучилась дышать.