Я стану лучше, только не уходи

— Зачем ты впустил его? — Вася сидел на кровати, прижав колени к груди, наблюдая за пасмурным небом. Солнце недавно село, но Звёздкин не любил включать лампочки.  — А что, нельзя было? Ты не предупреждал. — Даня с благодарностью кивнул Беличенке. Саша не хотел быть крайним — ушёл. Друзья остались одни. — Зачем приехал? — огрызнулся, не поворачиваясь. Очевидно, парень не был настроен на спокойный диалог. — Ты не отвечаешь уже второй день. Я волнуюсь, — с каждой фразой блоггер постепенно подходил ближе, а сердце всё быстрее ударяло где-то в ушах. — Волнуешься, серьёзно? — глухо рассмеялся. Сквозь фальшивый смех прорывался кашель. «Опять простудился» — пронеслось в мыслях у Корнилова. — Знаешь же, зачем? — А что, ничего не произошло? — Вася повернул голову и посмотрел на Даню. Прерывистое дыхание выдавало волнение. В васиных помутнённых, чёрных как смоль глазах читалась обида и боль, такая искренняя, такая понятная для него. Тень падала на впавшие, серые мешки. Музыкант выглядел бы жалко для каждого, кто вошёл бы в комнату и увидел его бледное лицо. Но для Корнилова жалость всегда была худшим чувством. — Алина, да? — риторический вопрос не получил ответа. Рэнделл хмыкнул и сел на соседний угол кровати, — и как, нравится убиваться ревностью? — Уходи, — Вася знал, что он прав, но не смел показать это. Слишком горд. Слишком упрям. Слишком влюблён. Лишь плотнее обхватил колени руками и вновь уставился в окно. — Ты снова выпил. Обещал же… — хриплый голос пробрал до мурашек. Хотелось кинуться на данино тело, как всегда найти спасение, успокоиться, и, прижавшись к груди, слушать каждый вздох. — А тебе какое дело? — не унимался провоцировать. — Ну, выпил, и что? Имею право. — Ну значит и я имею право общаться с кем хочу, — Даня поднялся чтобы взять чужие сигареты с комода. Тихий щелчок зажигалки разнёсся по комнате. Вася вздрогнул. — Я не хочу тебя видеть. — притих, опуская голову на колени, — убирайся. В глазах постепенно накапливалась едко солёная жидкость. Вновь послышался глухой кашель, врезаясь в пылающие от волнения уши Рэнделла. — Стой, ты же бросал, — едкий дым все сильнее резал нос. Звёздкин мгновенно ощутил головокружительное чувство вины. Ведь точно знал — Даня курит из-за него. Корнилов не торопился отвечать, только медленно выкуривал дешёвую сигарету, устало потирая напряжённые тусклым светом глаза. Поднялся погасить окурок в старую пепельницу на подоконнике. И закрыть окно. Неправда. Только посмотреть на Васю. — Ну давай. Скажи это. Ты же так хочешь, — процедил, слегка наступая. Блоггера уже почти трясло — никотин, как на зло, совсем не помог. Друг опешил. Даня слишком хорошо его знал. Да и Вася слишком устал бегать от себя. — Алина, — сглотнул, чтобы успокоить дыхание. Чёрт, он действительно это говорит, — она лучше меня, да? Мучительная для обоих пауза. Корнилов просчитывал все за и против. — Да. — друг сел рядом, предательски нервно улыбаясь. Он знал, что сердце парня сейчас разлетелось на бесконечность стеклянных осколков. Груз ответственности душил, но накопившаяся боль вынуждала продолжить, — Она серьёзно подходит к своему здоровью, ходит к психиатру, в нормальной, тёплой обуви. Вася дрожал, не в силах что-либо сказать. Он понимал, он знал, что Даня прав. Глаза бегали, пытаясь удержать слезы. Хотелось просто задохнуться в них, вновь захлопнуть дверь во внутренний мир и больше никого туда не впускать. — Она не тратит все свои деньги на алкоголь, — высказывал блоггер, сжимая свою кисть чтобы сосредоточиться и успокоить бешеное сердце, — Не напивается до беспамятства. И не делает то, о чем потом пожалеет. — Заткнись! Перестань…! — голос сорвался и солёные слёзы полились ручьём. Парень отчаянно пытался закрыть лицо руками, спрятаться и исчезнуть. — А знаешь, что самое важное? Алина ценит меня и никогда не врёт,— Рэнделл помнил каждый раз, когда парень врал, когда говорил, что болеет, что останется дома. Как в глупых мелодрамах современности, в тот же вечер Даня находил его в чужих сторис. В сердце невыносимо жгло тогда. Но сейчас в стократ сильнее. Корнилов коснулся его плеча, но Звёздкин дёрнулся и с криком отбросил чужую руку: — Замолчи! Хватит, пожалуйста! — Вася кричал, почти вплотную приблизившись к лицу Дани. Хриплый голос обрывисто прорывался сквозь истеричные рыдания, — Я ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу, понял! — завопил и неразборчиво, сломившись пред истерикой, ударял по груди, рукам, так слабо и беспомощно. Внутри всё горело от злости и непонимания, — ненавижу! Как же сильно я тебя ненавижу…! Ситуацию хуже было невозможно представить. Обрывки отчаянных фраз врезались под кожу. Даня был противен себе, ведь своей несдержанностью только что буквально уничтожил самого близкого человека. Крик резал насквозь, разрушая всё, что прежде было важно. Боль была нестерпимой. Силой прижал вырывающиеся худое тело, рывком вдавливая в своё. Слёзы невольно катились по щекам, прожигая на лице кривые полосы. Зачем он поддался острому эгоизму? Желанию заткнуть истошные крики. Вася интенсивно сопротивлялся, из последних сил выплёскивая агрессию. Даня знал, что так не успокаивают, и что скорее всего Вася возненавидит его ещё больше, но просто не мог отпустить его. Боялся никогда больше не дотронуться. Но, к счастью, попытки вырваться быстро прекратились. У парня просто не осталось сил и он, немного успокоившись, бессильно плакал, игнорируя то, как стремительно намокает ткань чужой футболки. — Вася… — со страхом взглянул в карие глаза. Боялся увидеть в них осуждение, — я не должен был этого говорить, прости. — Я заслужил. — поджав губы прошептал тот, глотая комок в горле. Даню будто шокером ударило. Он ожидал всё что угодно, кроме этого. — Нет-нет, пожалуйста, послушай. Прошу, посмотри на меня. — он потёр глаза, смахивая неприятную влагу, — тебе нельзя так думать. Я не хотел причинять тебе боль. Я просто люблю тебя. Да, это звучит глупо, но я люблю каждую секунду, прожитую вместе с тобой. Каждый стрим, а особенно день, проведенный вне камеры. Вне камеры, ведь когда она не снимает, я могу смотреть на тебя, на твою безупречно нежную улыбку и совсем неважно, от каких кринжовых вещей она появляется; на твои руки, касаться их случайно, так, чтобы судорога по телу; обнимать тебя; слушать биение сердца, пока ты энергично рассказываешь о новой песне или когда лежишь на коленях и бормочешь что-то невероятно грустное, но такое важное для тебя, а я внимательно слушаю, и не знаю как выразить благодарность за это доверие. — Вася слушал так завороженно и очарованно, как человек, стоящий в проёме окна, вслушивается в слова, что могут стать последними для и него. Казалось, если дотронуться, парень рассыпется на тысячи песчинок, но он держался, более того, пересел на данины колени, чтобы лучше слышать будто для него сейчас другие звуки существовали. Корнилов еле сдержал улыбку и продолжил: — Вась, я люблю тебя и это правда. Но мне тяжело. Ты пьёшь каждый вечер, утро, день, да когда ты вообще не пьёшь! И спишь очень мало… Мне невыносимо больно от того, что я не вправе помочь, ведь ты самостоятельный, такой прекрасно самоуверенный, ты сам знаешь, как тебе лучше и я понимаю это, я говорю это себе каждый чёртов раз, так же часто как то, что должен сам вытащить тебя. Я осознаю, что ты не хочешь ничего менять, но прошу тебя дать мне хотя бы шанс. Давай я буду, не знаю, давать тебе деньги за каждый день без алкоголя, за месяц — покупать педальки, возить тебя иногда в самые крутые веганские рестораны Питера, или может, если позволишь, дарить тебе свою любовь. — на этом Даня запнулся, неловко отстраняясь. Слова иссякли. Да и то что он сказал, было слишком импульсивным и необдуманным. Слишком. Во всех смыслах. — Я не заслуживаю тебя. — всхлипывая с новой силой, Вася больше не чувствовал себя смешно или нелепо. Даня хотел было возразить что-то о васиной замечательности, но последний лишь ухватился за чужие плечи и неуверенно продолжил в попытке убедить, — Я стану лучше, ради тебя. Стану лучше неё. Я заслужу тебя. Стану лучше, Дань, — убеждал тихим, бессильным голосом. Такие нелепые, но такие чувственные оправдания. Друг дрожал, а Рэнделл с пониманием смотрел в грустные глаза. Маленькая тлеющая надежда слабой искрой пронеслась в них. Вася услышал его? Во всяком случае, сказанное не вернуть. Разговор вышел определенно не таким, как планировал Корнилов а Вася вообще не планировал говорить, но то, что он хотя бы состоялся, давало надежду, да и выговориться парням давно пора было, пускай и с не очень позитивным исходом. — Дань, — спустя несколько минут зрительного контакта решился Звёздкин, — можно я…? — случайный взгляд на чужие губы сказал сам за себя. Краткая улыбка, даже немного глупая, но милая появилась на лице Рэнделла. Он облегченно вздохнул и промолвил чёткое «да». В тот же момент Вася накрыл его губы своими, так аккуратно и несмело, будто никогда раньше не целовал первым. Теплый след на тонкой верхней губе Дани, слишком сладкий, до умопомрачения значимый для обоих: — Твое простое «да» важнее всех в мире песен, стихов, книг и новелл. Никакая строчка, написанная мной, или кем-либо, по смыслу и рядом не стоит с твоим «да». — Он проговаривал это так спокойно, добавляя искренности проницательным взглядом. Сердце Дани в этот момент ушло куда-то далеко в пятки, а сознание испарилось ещё при первом касании. Он мог бы сейчас исписать тысячу страниц одними только эмоциями и мыслями, что терзали его в этот момент, но предпочел самому прильнуть к губам тёмно-персикового цвета и жмурясь-наслаждаясь моментом, сминая, несильно оттягивать их. Острый вкус табака вперемешку с, кажется, последним алкоголем в Васиной жизни, и горечь от солёных слёз — именно таким был их первый поцелуй. Настоящий, чувственный, а не как раньше, на спор или бухими, без отмашек. Сейчас они не списывали его на «по приколу», Дане не приходилось отгонять мысли о том, что Вася ведёт себя так со всеми, а Васе бояться быть отвергнутым и посланным. А значит они сделали всё правильно.