***
Ойорин. Многие назвали бы его лучшим город под светом звёзд. В нём жизнь кипела и днём, и ночью, захватывая в свою безумную круговерть каждого, подобно паучьей сети, что пленит беспечных мотыльков. Сравнение, право, зловещее, но точное, ведь новоприбывшие, повинуясь неведомой притягательной силе, не стремились вырваться из города. Сила то была чарующий, соблазнительный и обманчивый шанс. Шанс на наживу, шанс на исполнение желаний, шанс на лучшую жизнь – вот он, хваткий паук, расставивший сети. Одним словом, Ойорин был столицей. Шианни пусть в силу возраста ещё не могла постичь тайны этого места – всё же эта весна стала для неё лишь седьмой – но каждый раз, когда в отцовских письмах появлялось одно щемяще знакомое слово, всегда разными почерками: аккуратными и неряшливыми, замысловатыми и грубовато-простыми – теплые детские ручки обвивали худую шею, странновато вытянутые уши пронзал весёлый визг, вызывающий следом заливистый низкий смех. Разбросанные вещи, как по воле чьих-то чар, тут же оказывались в небольшой холщовой сумке, а Мулье, серо-коричневого цвета тряпичный зайчишка, наряжался в походный кафтан. Потом следовали покрасневшие от слёз глаза и невольные тихие всхлипы, пока мозолистые руки путали прядки цвета спелой брусники в петельки, колоски и узелки, создавая замысловатую причёску, платьице на непропорциональной, полноватой фигурке сменялось походным костюмом: тёмно-зелеными брючками, такого же цвета полукафтаном, как у любимой игрушки, и крепкими ботиночками – и вот уже два силуэта шли по одному, лишь им известному и милому сердцу пути. Это был неизменный порядок вещей, ритуал, который Шианни, несмотря на всю нелюбовь к долгим сборам, приносил истинное счастье, ведь сулил долгожданное возвращение домой. - Ши, поторапливайся! – одёрнул голос отца, звонкий, но с хрипотцой, заставив нехотя оторваться от наблюдения за бурной жизнью муравьиного царства. За время пеших странствий девочка стала в разы выносливей своих ровесников, исходив половину земель Вермонта. Поначалу по маленьким ножкам быстро разливалась тягучая как горячая смола боль, и мужчина поднимал слабое тельце на руки или водружал на плечи, терпеливо снося потерю очередной пары прядей волос. Зеркала стоячей воды на дорогах успели покрыться льдом и зазвенеть ручьями, а птицы – покинуть эти края и вернуться в отчие гнёзда, когда кроха-спутница смогла самостоятельно преодолевать расстояния в несколько десятков лиг. Дорога стала не изнуряющим неравным боем врагом, а доброй наставницей, рассказывающей новые и новые поучительные истории. О да, даже бывалые путешественники и мудроходцы могли заслушаться, когда, пришивая непослушными пальчиками очередную заплатку на кафтанчике зайца, очаровательная малышка деловитым голоском начинала свой рассказ, обращая на себя внимание посетителей очередной придорожной таверны. Частый глухой топоток закономерно перешёл в тёплое касание нежной руки, иАйбер улыбнулся, покосившись единственным глазом на дочь. Совсем не похожая на него, жилистого мужчину, которого всё же нельзя было с первого взгляда назвать красавцем.«Даже в детстве он был совсем не как она… Какая сладкая зефирка, так и укусила бы за щёчку!»
Нет, он был как марионетка, да и оставался таковым, словно состоял из одних сочленений крепких костей, а, как сам мужчина думал, черные волосы его были углями в костре её непослушной шевелюры. Будто не плоть от его плоти, не кровь от его крови… Ну, пока не откроет рот. - Па-ап, а долго нам ещё идти? - Что? – взгляд лазурных глаз забегал в поисках чего-то, но никак не желал поймать в поле зрения источник голоса, в немом вопросе стараясь охватить бескрайнее море степных цветов и душистых трав, а сухие тонкие губы чуть дрогнули в улыбке, когда девочка шумно вздохнула. - Энна? Дом скоро? - Скажи сама, ннэн. Что ты видишь? – глаза, что пару секунд блестели игриво-насмешливо, теперь пронзали своей внимательностью, и Шианни послушно огляделась. Как он учил, подмечая детали и ориентиры, щедро разбросанные для опытного взора. Далеко слева возвышались вершины Тарельской скалистой гряды, изуродованные временем, изрезанные расщелинами и выщерблинами, скорбно горбящиеся под тяжестью веков, что уже стоят здесь. В предрассветные часы девочка часто рассматривала их причудливые очертания сквозь дымку утреннего тумана. Когда привал случался вблизи горной цепи, детский разум богатой фантазией как скульптор придавал им диковинные образы великанов-монстров из сказок и страшилок. И в одной из скал, что кривой верхушкой с любопытством заглядывала в зияющую внизу пропасть, Шианни угадывала силуэт гнома Сизого Носа, что гулял в этих горах под дурманом и свалился прямо на голову Каменной Госпожи. - Сизый Нос, Сизый Нос – Каменный теперь колосс; Знать у нашей Госпожи Шутки дивно хороши! – со смехом пропела девчушка, и голосок, как россыпь бусин, разлетелся по все концы, напугав куропатку, гулявшую с выводком в высокой траве. Оба странника знали, что обещала им скала Сизого Носа: вскоре за горизонтом запляшут языки пламени сигнальных огней, потом словно вырастут из-под земли высокие каменные стены, а за ними – Ойорин. Шианни любила этот город всем сердцем, каждый его закоулок, каждую улочку, все шумные площади и глухие тупики, богатые и бедные районы, и каждый раз, когда у отца снова будут дела в столице, она ждала с нетерпением. Ведь нет места лучше дома? Конечно, предложи ей тогда, год назад, оттолкнуть протянутую ей крепкую руку и вцепиться в грубую, колючую ткань рубахи старика Махариэля – нет, она бы не отказала отцу. Да и от долгого отсутствия возвращение на родину лишь слаще. Шум ветра и колыщущейся травы сменялся рёвом людской толпы, чем ближе они подходили, и мужчина скривил рот и поморщился, но Ши все же это было милее и пения птиц, и журчания рек. Ойорин всегда был таким громким, оглушающим, сбивающим с ног своим гвалтом, оркестром тысячи глоток и миллионов едва уловимых отдельно звуков: лая собак, скрипа колес телег, стука дверей таверн, плеска воды у колодцев. Вопреки реакции старшего спутника, девочка улыбнулась и втянула носом воздух. Уникальный букет Ойорина, в котором смешались запахи нечистот и свежей выпечки, мокрой шерсти и парфюмов, протухшей рыбы и въедливых специй – уникальное омбре столицы под названием Площадь Миров. Именно сюда попадали путники, едва миновав ворота, именно здесь захлопывалась ловушка. Разве можно было отвести взгляд от всего этого разнообразия, буйства красок и картин? - Энна, смотри, крендельки! Мужчина оступился и поперхнулся глотком воздуха, когда детские ручки дёрнули его в сторону, откуда исходил столь соблазнительный солоноватый запах. Мешочек с монетами приятным грузом лёг в маленькую ладошку. - Я выкуплю комнату в «Горбатом банкире», не загуливайся и ложись без меня, - мужчина взглянул на веснушчатое лицо сверху вниз и невольно улыбнулся, потрепав огненную макушку: оставлять дочь одну вовсе не боялся. Она знала этот город лучше него и была его частью, город не навредит ей, заботливо примет в свои объятия. Не успела Ши и глазом моргнуть, а мужчина скрылся в толпе. Пленительный запах любимого лакомства тут же захватил её внимание, заставил желудок взвыть голодным волчонком, и вскоре желаемая, обжигающе горячая цель была в цепких пальчиках. Солнце успело опуститься на шпиль дворца наместника, пока девочка шаталась по площади. За неделю не обойдёшь всего, что было на ней, товары крикливых торговцев влекли неверное детское внимание: цветастые птицы, что в точности вторили голосу любого, таинственно сверкающие камни в оправе мягко поблескивающего металла, громадные начищенные до блеска доспехи, загорные диковинки, назначение и происхождение которых были неведомы простым зевакам. Шианни засмотрелась на выступление акробатов, что ходили на руках по краю чаши фонтана, когда неведомая сила повалила её на мостовую, пригвоздив к каменным плитам. - Шианни! Это Шианни! Наша Шианни! Девочка раскрыла рот да так и осталась, широко распахнув и без того слишком большие для её лица глаза. Черные провалы зрачков вцепились в мордашку напротив крепче, чем руки её обладателя, что сделать теперь было проще: некогда по-детски нежная и обычно красная от жара кузни кожа мальчишки Готье была теперь изъедена уродливыми рытвинами шрамов и спрашивать откуда такие странные увечья не было нужды – так грызёт жадная до сладкой плоти человеческих детёнышей оспа. В разгар мора отец увёз Шианни далеко, к берегу теплого моря, и девочка ощутила неприятное чувство, сжавшее маленькое сердце. Никаких слов сочувствия и сожаления, лишь крепкие объятия и частое теплое дыхание на чужой шее – это казалось сейчас уместным. Привычного сопротивления «телячьим нежностям» не встретила, Готье напряг сильное тело и тут же обмяк, позволив ручкам подруги удержать его немного. - Вы надолго? Мне тебе столько нужно рассказать! Пошли-пошли, мы сегодня собрались… Это сюрприз! Узнаешь! Даже пытливый ум ребёнка, который с готовностью впитывал всё, что давал ему мир, не способен справиться со шквалом всего этого их уст другого. Подмастерье тараторил без умолку, и одна история и новость была связана с другой разве что тем, что просто шла следом, пока ручонка в мелких мозолях и царапинах тянула по извилистым улицам Ойорина. - В доме Олеро сегодня бал. Там сейчас работает Маринэ, помнишь её? Она оставляет заднюю калитку открытой, и можно стянуть что-то из остатков. Такие набеги голодной ребятни никогда не были редкостью, во многих домах господа позволяли поварам отдавать беспризорникам и детям бедняков объедки со стола, ведь считалось, что так наследников у родовитой четы будет много и будут они здоровыми. Так что если ты ребёнок, то в Ойорине ты никогда не останешься без куска хлеба. А если ты ещё и мил на лицо, то богачи могли взять тебя служкой. Шианни и саму как-то звали, пока не увидели озорные уголки ушек – предпочтение всё же отдавали человеческим ребятишкам, а дикари-эльфы в почёте не были. Шианни не раздумывала, особенно когда вокруг них с Готье собралась уже целая толпа малышни. Во главе шумной оравы стоял Гном, мальчишка из старших. Ему был уже девятнадцатый год и угощение болезненному бродяге давно не полагалось, но парень всегда первым узнавал, где его можно было найти и собирал «малявок», а благодарные дети делились с ним добытым. Парнишка так и выживал и, скорее всего, будет и впредь, так как от рождения плохо ходил, а умом особым и вовсе не был обделен, и едва ли кто-то взял бы мальчишку в подмастерья. Наверное, поэтому Гном так любил детей, а взрослых ненавидел и сторонился подобно побитому псу. Но угощение отнюдь не интересовало Ши, живот был забит крендельками, отодвигая заботу об ужине на потом. Девочку влёк предстоящий бал, а о балах в доме Олеро наслышана была не только она. Что это были за празднества… Весёлая музыка, гремевшая из окон особняка Олеро, яркие фонарики, висящие на стенах средь плюща, как спелые фрукты, вереницы дам и кавалеров, похожих на стайки лёгких пестрых бабочек, и то лишь малая доля того, что можно было увидеть. Шианни не смогла бы описать размах торжества словами, таких либо не было, либо она пока ещё их не знала. Пробраться внутрь не составило труда: пока толпой галдящих воронят набежала ребятня к неприметной дубовой калитке и тянула руки к сухой старушке Маринэ, Ши прошмыгнула около ног, в приоткрытую для свежего воздуха дверь кухни и забралась под стол. Оставалось добраться до двери, что отделяла кухню от главного зала, та тоже почти не бывала закрытой, впуская слуг, уносящих блюда и возвращая пустые подносы, чтобы повторить всё снова. - Вот ты где, лентяйка! – огромная лапа толстого повара выволокла девочку из-под стола за шиворот. – А ну тащи в покои госпожи, живо! Дыхание перехватило, когда поднос с силой врезался в солнечное сплетение, и Шианни даже взвизгнула от неожиданности. Хотела запоздало возмутиться, но быстро прикусила острый язычок, очаровательной хлопнув глазками. Если её приняли за служку, тем лучше. Увидеть дамский будуар знатной монны – кому ещё так везло? С трудом удерживая громоздкий поднос, малышка скользнула в другую дверь, куда нетерпеливо подтолкнула рука повара, оказавшись на лестнице на второй этаж. Дорога? Найдётся. На лестничном марше можно было перевести дух. Воздух здесь был не таким жарким и тяжелым, как на кухне, приятной прохладой умыл лицо, а воцарившаяся тишина отозвалась в ушах высоким писком, который замолк так же быстро, как и начался. Пауза помогла Шианни разглядеть проёмы окон по правую руку, в которых прятались пестрые витражи. Дрожащее пламя свечей отражалось в фигурах рыцарей, драконов и русалок радужными бликами, плясавшими на противоположной стене, ступенях и потолке. Девочка с восторгом затаила дыхание: ни один цветущий сад и самый сказочный закат не мог посоревноваться в буйстве красок с этим волшебным зрелищем. Звонкий смех, глухим отзвуком донёсшийся из глубины этажа, оторвал от тихого созерцания. Остались позади лестница с яркими окнами, длинный коридор с изысканными картинами, ноги мелкими, почти беззвучными шажками мерили каменный пол, стремясь к мягкому свету и неясным голосам из-за приоткрытой двери. Позже Шианни как ни старалась, но не смогла вспомнить ни одной детали убранства дома. Навеки застыли в картинах прошлого, смешались между собой в мучительно яркой палитре брызги пестрые на серой стене и красные на белой коже. Четкая алая полоска пульсировала тягучими ручейками. Бескровные губы дрожали, подобно крыльям ночной бабочки. Пальцы с угасающей силой подушечками царапали шею. Дрожала кожа в такт гофрированной поверхности гортани. Единственный глаз лица напротив вонзался пронзительным взглядом. Мозолистая угловатая рука сжимала чужую нежную, безвольно провисающую, до побеления узловатых сочленений фаланг. Стальную поверхность лезвия обволакивала рубиновая жидкость и крупным каплями бежала на подол платья. Кривая, ломанная улыбка… Тут же померкла. Айбер запоздало осознал происходящее: пару секунд с немым торжеством смотрел на словно ожидаемого им вторженца, мутным взглядом обвел сжавшуюся в комок напряженных мышц фигурку, медленно отпустил тело, неестественно съехавшее по стене на пол. Лишь ему известная мысль сверкнула в глубине зрачков страхом, но мужчина не потерял самообладания, резко метнувшись к дочери и дёрнув на себя. Стальной звон упавшего подноса был оглушительно громким и был первым, что услышала Шианни, поймав себя на временной потере слуха. Дверь закрылась бесшумно, дав о себе знать легким порывом прохладного воздуха в спину. - Немедленно к Махариэлю. И не сметь высовываться. Голос звучал жёстко, заботиться о том, чтобы не напугать девочку, смысла уже не было, как и в аккуратности жестов. Толчок в сторону открытого окна грубый, но боль от удара о каменный подоконник сейчас далеко не на первом месте. Быстро и ловко спуститься по плотной сети плюща, перед уходом поймав внимательный взгляд отца. Шианни пришла в себя, только когда вновь услышала резкий хриплый голос, заставивший вздрогнуть, как от удара хлыстом. - Я должен поговорить со своей дочерью! Старый эльф лишь со вздохом покачал головой, покидая единственную комнату бедняцкой лачуги, пока девочка ближе придвинулась к теплому очагу, вжимая голову в плечи. Тишина, нарушаемая одним потрескиванием дров, отнюдь не была уютной, иголочками напряжения мелко жалила кожу спины, на которой ощущался тяжелый взгляд. Послышались негромкие шаги, замершие вместе с темным силуэтом в боковом поле зрения. Фигура, нависшая слева, потеряла человеческие очертания, съежившись вдвое, источая схожее с жаром от огня ощущение близости человеческого тела. Шианни не могла отделаться от неприятно щекочущего чувства между ребер, что можно поймать, вглядываясь в черноту бесконечной скалистой пропасти. Слишком мало вёсен минуло, чтобы разглядеть причину страха, заставлявшего маленькое сердечко пропустить удар, стоило снова зазвучать голосу уже едва слышно, с привычно мягкой интонацией. - Ши?.. – пауза, тяжелая и мучительная для обоих. – Я так виноват перед тобой. Я должен был объясниться уже давно. Разреши мне сделать это сейчас? Казалось, ничего не произошло. Стоило взглянуть на него, и вот снова такой же родной, лишь уголки губ скорбно опущены, что нечасто искажало лицо отца. Пальцы дёргано поправили повязку на пустой глазнице, выдавая нервозность, и от привычного обыденного жеста защемило в груди. Одно лишь неясное до сих пор чувство сковало тело, запрещая броситься на шею, втянув запах едкого дыма, дорожной пыли и полевых цветов. - Поэтому я не был с тобой так долго, ннэн. Я обещал твоей маме оберегать тебя, а безопасно тебе, чем дальше ты от меня. Я… Делаю ужасные вещи, другого я не умею, и мне нет прощения и оправдания. Как и в том, что я не смог позволить себе исчезнуть из твоей жизни. Этой ошибки я больше не совершу: я завтра должен уйти, а ты можешь остаться с Махариэлем, я не стану принуждать. Он снова был не похож на себя обычного с этим неровным, ломаным голосом, но уже не становясь чужим и враждебным. Вопрос срывается сам с собой. - Энна, она была плохим человеком? - Это совершенно неважно! – мужчина резко выпрямился, вспыхнув не то негодованием, не то возмущением. – Милая, это не должно значить… - дрогнули былая решимость и острые плечи, сломившись под взглядом наивных детских глаз, ждавших явно не этих слов. Тонкие губы смыкались и размыкались бессмысленно и беззвучно от дыхания и отринутых фраз, и само собой сорвалось вместе с воздухом короткое: - Да. Оно растворилось в мягкой тишине, как растворились по утру два серых силуэта в золотисто-алых лучах рассвета. Высокий и худой, как у марионетки. Маленький и округлый, скачущий рядом, как пружинистый мячик.