Помоги мне

— Влад… — с придыханием срывается с женских губ и утопает в пушистом ковре. Она влетает в комнату, выбросив правила приличия. Он сидит к ней спиной, не оборачивается, выдыхает через зубы и пытается стянуть рваную рубашку с пятнами крови, липнущую к коже. Вдыхает — сухой от камина воздух рвётся в лёгкие, царапая пересохшую глотку, Влад заходится в глухом кашле, сжимает пальцами грязную ткань, рвёт вниз. Лайя стоит в проходе, застыв камнем, взглядом прибитая к окровавленной спине, от холодного страха в позвоночнике не чувствует кончиков пальцев. Вздрагивает, когда с жалобным треском расходится ткань. — Влад, — повторяет она, в дрожащем голосе проблёскивает уверенность. Он еле оборачивается к ней всем корпусом — плечи придавлены камнем, в сухие красные глаза воткнута тьма, и он с силой фокусирует взгляд на девушке, стоящей в проходе. — Что ты видела? — изо рта падает тупой тяжёлый хрип. Лайя слегка качает головой, дышит глубже из-за жгучей жалости, которая впивается под рёбрами. — Валентин за столом сказал, что ты ушёл в лес рано утром… Шаг вперёд. — …и был в крайне скверном настроении. Влад пытается ухмыльнуться, вместо этого только дёргает щекой, кровь холодком сочится по спине из ран, он еле сдерживается, чтобы со стоном не повалиться на ковёр. В ушах глухо отбивает, в мышцах — такая смертельная усталость, что выжгло все эмоции, уже даже не больно, только немного противно. Лайя закусывает губу, неслышно делает ещё два шага и опускается перед ним на колени. Хочет заглянуть в глаза, проваливается в пустоту, натыкается на иглы боли и с душащей паникой выныривает, вдыхая воздух. Влад поспешно закрывает глаза — он всё понимает, по её отчаянному взгляду догадывается, что она успела почувствовать. Он не хочет, чтобы она поняла всё хранящееся за железными рёбрами — она просто девушка, обычный талантливый реставратор с интересной жизнью и до клокочущего безумия тёплыми лёгкими руками, всего лишь та, кого он ждал несколько веков, у которой слишком много света в глазах, разгоняющего шипящую тьму. Никто не заслуживает захлебнуться в этой тьме, и он давно закопал глубоко под землёй надежду на то, что кто-то достанет из груди эту тяжесть. — Давай я помогу, — она протягивает руку, желая коснуться выточенной скулы, но вовремя вспоминает и врезается рукой в стеклянную стену. — Если сможешь промыть раны… Я сам не м… — Влад покачивается вперёд и вовремя успевает упереться ладонью в ковёр. — Сейчас! — Лайя легко вскакивает и выбегает из комнаты. Красноватая пульсирующая пелена заливает глаза, он пусто и беспомощно смотрит в себя. Ей не нужно знать, с кем он столкнулся в лесу — это лишнее, его старые враги — только его враги, он поклялся уберечь её от своей колючей тьмы ещё когда они встретились в отеле. У неё в руках — его сердце и три звезды с ночного неба, в которое он смотрел несколько веков, угадывая в созвездиях очертания её лица. Лайя, кажется, понимает, кто они с ним такие, соскабливает налёт времени с картин и боли — с его глаз, и Владу ничего не стоит обменять три века на три часа времени с ней. Дрожащие пальцы чиркают спичкой и бок коробка, и тёплое воспоминание освещает крошечное пространство вокруг себя, разгоняя ненадолго густой тёмный дым из груди — вот они сидят у камина, тонкая лента аромата женских терпких духов с её шеи, треск огня и похрустывание старых страниц с древними румынскими легендами. Ему бы рассказать их ей наизусть, но читать получается лучше, красочнее, не надо смотреть в глаза и смущённо отводить взгляд, не надо распутывать неловкий клубок несвязных слов — кто бы мог подумать, что после нескольких веков ожиданий будет так трудно с ней говорить… — Влад! Клинок звонкого голоса рассекает липкую пелену, Влад вздрагивает и моргает полузакрытыми глазами, потому что веки слишком тяжёлые, его всего клонит вниз, комната медленно плывёт, переворачиваясь. Лайя шумно вдыхает, зажимая внутри пылающее желание коснуться его, потому что острая боль в тёмных глазах только-только немного притупилась, и разжечь новую она бы ни за что не согласилась. Девушка садится чуть позади, осторожно опускает на ковёр белую аптечку-чемоданчик и маленький стальной тазик с прохладной водой, берёт чистое полотенце и на секунду замирает. Влад сидит на коленях, уронив потяжелевшую голову на грудь, опустив широкие плечи, вдыхает мерно и ритмично, будто уснул, но Лайя понимает — пытается унять хлёсткие удары в груди, волнами выжигающие лёгкие. Вдох. Она обмакивает полотенце в воде, слегка выжимает, закусывает губу и осторожно прижимает ткань к ссадине. — Больно? Он отрицательно качает головой. Лайя проводит полотенцем по лопатке, осторожно стирая кровь, закрывает испачканную часть ткани чистым куском и постепенно принимается вытирать израненную кожу. Раны вперемешку с ссадинами, зудящими, сам не дотянешься, не забинтуешь, ещё и на спине, больно лежать и даже сидеть, каждое движение тревожит кожу и не дает заживать. Лайя невесомо касается пальцами спины через прохладную ткань, Влад слегка запрокидывает голову, и девушка испуганно отдёргивает руку. — Всё нормально, — хриплый ласковый голос уже не звенит пустотой. — Пожалуйста, продолжай, мне уже лучше. — Он поворачивает голову и улыбается уголком рта. — Влад, можно мне спросить? Она откладывает полотенце. Он лишь еле заметно кивает. — Что случилось? Откуда раны? Влад вздыхает, разворачивается к ней, взгляды пересекаются — тёмный, утонувший в печали, и светлый, от которого жарко и больно в груди. Он смотрит на её беспокойство в светящихся глазах, чувствует крепкую нить судьбы, опутывающую запястье и гадает, как мог встретить её — неужели это награда за несколько веков страданий? Или она — видение, мираж, проснёшься — и снова всё в горькой душной тьме, которая течёт с сухих губ по ночам, когда туман душит гибкой лентой? Лайя сжимает пальцами ажурную ткань платья, и сухие слова оседают на языке. Она не понимает, почему чужая тьма кажется такой знакомой и почему внутри свербит уверенность в том, что за густым слоем этой тьмы прячется лёгкий яркий свет. Каждый раз, снимая с картин налёт прошлого, Лайя не может заснуть, вспоминая уверенные плавные жесты, низкий бархатный голос, и кости гложет догадка — она его знает, они давно знакомы, он из её прошлого и будущего, не зря же её никогда не пугала темнота. Влад ведёт исцарапанным плечом и еле морщится. Из высокого окна с ажурной решёткой в комнату проливается серость, они сидят друг напротив друга, Лайя скользит взглядом по бугристому белому шраму на его груди и вопросительно вскидывает брови, смотря в глаза Владу. Тот перехватывает в воздухе её вопрос: — Шрамы — это следы истории на теле, — он вымученно улыбается. — На спине у тебя их много, — она смущённо опускает взгляд, будто её застали за чем-то неприличным. Девушка хочет сказать что-то ещё, но осекается — он оказывается совсем близко к ней, тёплое дыхание скользит по щеке, Лайя прикрывает глаза и вздрагивает от пробегающих по спине мурашек. Влад осторожно касается её локтя, притягивает себе, легко касается губами кончика носа и обнимает за талию. Она смотрит на него ошарашенно, молчаливый вопрос в глазах, тогда он берёт её руку, подносит к своей шее и слегка прикусывает губу от знакомого жжения на коже. У неё застывший страх под рёбрами, дрожащая рука невесомо касается мужской шеи и скользит вниз, к белой витиеватой змее на груди. Влад еле заметно стискивает зубы и дышит чуть глубже, притягивая её ближе к себе, вдыхая запах женской кожи, потому что ещё раз он свою судьбу не отпустит — слишком сильно стянуто запястье, слишком долго он ждал её в холодных стенах замка, и ему никогда не забыть душные сумерки, в которых нет ничего, только ледяная кровь, онемевшие пальцы и глухо бьющееся внутри сомнение — жив ещё или уже нет. Она не может скрыть дрожание пальцев и с силой убирает руки, прижимая к своей груди. Её тянет к нему вопреки крику здравого смысла, но острая молния вонзается в затылок — ему же больно, Лайя, твои прикосновения для него — как шипящие угли. В горле комком застывает вина, когда девушка смотрит на его бледное лицо, сжатые тонкие губы и тёмные круги под глазами, хотя он всё так же продолжает легко, но крепко держать её за талию. — Тебе больно, — удивлённо произносит Лайя. — Не больнее этого, — он кивает назад, указывая на спину. Они молчат ещё минуту — им можно разговаривать одними только взглядами, они понимают друг у друга все осколки мёртвых страхов, все обрывки давних ожиданий и всю засохшую кровь ещё незарубцевавшихся ран. Они знают друг друга бесконечно долго, дольше целой Вселенной, их любовь пережила древние картины в слое извести, бессмысленные кровавые войны и ледяные зимы, от которых промерзает до самого сердца. — Лайя… — голос с налётом хрипа и инея надрезает тишину. — Прости, что заставляю тебя ждать, что не могу рассказать тебе всё. Мне бы уйти с самого начала, когда я понял, что нашёл тебя, чтобы не мучить этими проклятыми тайнами и картинами, ч-чёрт бы их всех побрал, — он рычит куда-то в сторону, и острые иглы срываются с языка. — Я всё ещё надеюсь, что всё будет хорошо. И не знаю, что бы без тебя делал. — Влад коротко вздыхает и дёргает щекой. — Конечно будет, — она говорит это слишком легко для мрачного камня стен, которые их окружают, — как ты можешь так отчаиваться? Идти надо всегда до конца, иначе зачем и начинать, правда? — Лайя тепло улыбается, зажимая в ладонях скользкое волнение при виде красных следов от её рук на его шее и плечах. Он делает то, что хотел сделать снова с момента той странной встречи в пыточной комнате — рывком притягивает её к себе и целует, горячо и уверенно, пытаясь передать всё то, что не связывается в слова, перебирая пальцами шёлковые пряди волос. Она отвечает таким же пламенем, рвущимся из центра груди, и лишь слабо вздыхает, когда тьма завязывает глаза и хватает в свои объятия.

***

Юноша — нет, это Влад, девушка уверена, — мягко улыбается, протягивает ей руку, и земля под ногами перестаёт быть такой зыбкой, дышать становится легче, уже не надо зажимать ладонью кровоточащий бок… Лайя вздрагивает и просыпается. От вида знакомой комнаты в животе разливается тёплое спокойствие, слишком зыбкое, чтобы валун воспоминаний не разбил его — она роняет голову на руки и, чертыхаясь, шипит. В затылке разрастается гудение — слишком много произошло для одного утра, Лайя вскакивает с кровати и быстрым шагом выходит за дверь, надо найти его и узнать, что, чёрт возьми, случилось, что с его спиной, она ведь так толком и не промыла раны. По парадной лестнице со шваброй в руках поднимается Валентин — ей удаётся узнать у него, что хозяин замка сейчас в саду, решил прогуляться. Она уже бегом спускается с лестницы, вылетает во двор и бежит по садовой дорожке, шурша гравием, придерживая руками длинный кружевной подол. Беспокойство зудит в горле, девушка два раза сворачивает не туда, спотыкается о камень сбоку тропинки и останавливается отдышаться. Ноги гудят от быстрого бега по неровному грунту, она всматривается вдаль и снова идёт, не давая себе времени нормально восстановить дыхание, потому что у старого ветвистого дерева видит его, а в горле зудит всё сильнее. Всё тот же дорогой пиджак по фигуре, ровно зачёсанные назад тёмные волосы, прямая спина, Лайя отчего-то злится — то ли на своё дурацкое сознание, которое опутывает её мысли липкой паутиной, то ли на эту странную жизнь, которая сталкивает её с непонятными людьми и тёмными лесами без выходов… Лайя останавливается на краю поляны, не доходя до него нескольких метров, открывает рот, чтобы позвать, и осекается. Он оборачивается к ней, не говоря ни слова. И улыбается так же тепло и мягко, как в её сне.