Сложности совместной жизни

      Если бы кто-то сказал Гарри в прошлом, что через пять лет он будет счастливо жить с Малфоем, скорее всего, он бы покрутил пальцем у виска или подумал бы, что это какая-то несмешная шутка. Но сейчас, когда рассветные лучи скользят по лицу Драко, а его платиновые волосы рассыпаны по подушке, он как никогда чувствовал себя счастливым. Малфой обожал оплетать его тело словно лиана, закидывать ноги, а иногда и полностью перелазить на него во время сна. Гарри бы вполне смирился с этой очередной Малфоевской причудой, если бы пару раз не просыпался от того, что практически задыхался, уткнувшись носом и губами в чужую макушку. И не разбудишь ведь! Все его нутро сладко сжималось, когда он смотрел на расслабленное, умиротворенное лицо спящего Драко. Гарри подолгу разглядывал его (в чем, естественно, никогда не признался бы). Он помнил каждую родинку на его фарфоровой коже, знал каждый рубец или шрамик, и даже мог назвать точное количество медных полупрозрачных веснушек на его носу… А еще, он прекрасно знал, что если Драко не выпьет с утра чашечку кофе с молоком, то концентрат его вредности сведет Гарри с ума. Конечно, с тем количеством яда, которым он плевался в школе это ни за что бы не сравнилось. Теперь все их перепалки слишком явно отдавали теплом и нежностью. Они лишь слегка подтрунивали друг на другом, и явно соревновались в том, кто проделает это более изощрённо. Соперничество было неотъемлемой частью их взаимоотношений, и это, пожалуй, было одним из того немногого, что не смогло изменить даже время. Проведя кончиком пальцев по скуле все еще спящего Малфоя, он продолжил свои размышления о том, как они дошли до…ну, всего этого. Нельзя сказать, что они съехались незаметно. Оба каждый раз замечали, что все больше и больше вещей оставляют друг у друга и совсем не собираются их забирать. Поначалу Гарри с любовью аккуратно складывал забытые Драко галстуки (тот постоянно возмущался, что дом Поттера — черная дыра, в которой пропадет весь его гардероб), и по секрету, как сопливая девчонка из бульварных романов, вдыхал аромат парфюма с накрахмаленных белых рубашек, которые Малфой даже в порыве страсти трепетно вешал на спинку стула. Все это походило на какое-то безумие, помутнение, но каждый раз он ощущал во время встреч с Малфоем такое неземное спокойствие и правильность происходящего, что в один момент понял, что ни за что не хочет его отпускать. И вот, они уже второй год проживали совместно. Когда Гарри помялся и предложил жить вместе, в глазах Драко поначалу сверкало недоверие и неприкрытое удивление, но буквально через пару мгновений он понял, что это вовсе не шутка, взглянул на него с такой неприкрытой лаской и счастьем во взгляде, что сердце невольно пропустило удар. Было сложно. Даже несмотря на то, что они проводили вместе большую часть времени и до этого, многие их особенности всплыли только тогда, когда они съехались. Теперь Гарри знал, что у Малфоя сильные проблемы с гневом (гораздо более сильные, чем он мог себе представить), но Драко был таким быстро отходчивым, что как только остывал, сам начинал ластиться и шепотом, в звенящей тишине, просил прощения. А Поттер, зная, что извиняться совсем не в характере Малфоя, и совсем немного потому, что был от него совершенно без ума, так же быстро и прощал. То поприще, где у них началась самая настоящая война — перфекционизм Драко и легкая небрежность Гарри. Все вещи в шкафу Малфоя были сложены словно по линейке, рассортированы по цвету и частоте носки. Гарри умилялся такой педантичности его любовника, пока это не начало задевать все сферы и его жизни. Теперь рабочий кабинет Гарри Поттера скорее напоминал музей, и он честно-честно старался соблюдать порядок, наведенный Малфоем, совсем запамятовав, каким же он бывает заносчивым и придирчивым засранцем. Он ни разу не упускал возможности ткнуть Гарри в разбросанные документы, одиноко стоящую чашу из-под кофе или забытый под кроватью носок. Они бесчисленное количество раз спорили, ссорились и даже разбили пару тарелок в пылу очередной стычки, но каждый раз это заканчивалось тем, что они через пару часов лежали, утомленные и разомлевшие, лениво и нежно целуясь, и в пол голоса, почти шепотом, разговаривали о насущном. Не потому что кто-то мог их услышать, вовсе нет, а потому, что боялись разрушить это моментное волшебство между ними. Кстати о быте. Забавнее всего было знакомить Драко со стиральной машиной. В Малфой-мэноре, стиркой, очевидно, занимались домовики. Поэтому увидев культурный шок на лице аристократа при виде такого привычного для него предмета быта, Гарри рассмеялся до боли в животе, получив достаточно ощутимый щелбан в ту же секунду. Драко, присев на корточки, опасливо наблюдал за кучей вещей в мыльной пене, крутящейся в барабане машинки, а когда та пронзительно запищала, оповещая об окончании стирки, Малфой вскочил на ноги и направил на нее палочку. Гарри едва успел перехватить его ладонь.  — Какого Мерлина эта дьявольская штука пищит?!  — Стирка закончилась! Драко, черт возьми, опусти палочку! Уже через пол года Малфой с деловитым видом собирал все их грязные вещи в корзинку, и нажимая кнопку пуска, выглядел очень довольным собой. И даже через сотню раз это не перестало быть таким смешным. Гарри вздохнул, и невольно начал улыбаться, а Драко, все еще лежащий на нем, заёрзал. Из-под одеяла выглянуло его левое предплечье с выцветшей, и совсем едва заметной темной меткой. Он больше не вздрагивал, когда видел её очертание, как было в первые разы, но её вид даже спустя столько времени провоцировал наплыв не очень приятных воспоминаний. Самым тяжелым стал период, когда они все-таки заговорили о войне. Не то чтобы они до этого ни разу не поднимали эту тему, но тогда их налаженное понимание и отношения были еще слишком хрупкими, оба боялись погубить то, что между ними образовалось. Но делать вид, что этого никогда не происходило с ними было бы чертовски глупо. Гарри до скрипа зубов ненавидел обсуждать войну, точно так же, как и Драко. Слишком сложно спокойно говорить, когда вы находились по разные стороны баррикад, переживали каждый свои потери и имели свои мотивы. Но они смогли, вечером за бутылкой белого сухого вина (которое, конечно же, выбрал Малфой) обсудить то что так давно отравляло их изнутри. Напряжение между ними в начале разговора как будто можно было прощупать пальцами, но чем дальше, тем более свободно они себя чувствовали. Не обходилось без тяжелого молчания, болезненных улыбок и застывших в глазах слез. Они никогда и ни с кем не делились всем этим до того разговора, и это было равносильно вскрытию загноившейся раны. Тогда Гарри второй раз в своей жизни увидел, как его Малфой плакал. Он лишь тихо поскуливал и вздрагивал, комкал его домашний свитер в кулаках и пропитал его часть на груди слезами, и тогда он тоже смог отпустить себя — впервые после войны у него получилось проронить хотя бы пару слезинок. В тот вечер они долго лежали на диване в гостиной и не выпускали друг друга из объятий, и даже если бы хотели, то не смогли бы разомкнуть сплетенные руки и ноги. Как будто соединившись вместе они могли разогнать призраки прошлого, ту ледяную всепоглощающую тьму, в которую они оба шагнули слишком рано. Но именно тогда, Гарри понял, что быть с Малфоем, это возможно, самое правильное решение в его жизни. Они никогда не загадывали, сколько это все продлится, но слишком страшно было думать, что когда-то это может закончиться. Гарри потерял слишком многих в своей жизни, но если бы Драко захотел уйти, то он бы не смел задержать его, даже если бы в этот момент он внутренне разрушился и превратился в пыль. И поэтому он каждый раз не мог насытиться Малфоем, как будто тот исчезнет в то самое мгновение, когда он разомкнет пальцы на его бедрах и перестанет ощущать тепло его тела. Драко чувствовал это, и знал о его тяге к постоянному физическому контакту, но любил иногда оградиться от всего мира, побыть наедине со своими мыслями, и Гарри никогда не злился на него за это и прекрасно понимал, что так нужно. Ведь как только Малфой возвращался одухотворенный и приятно измотанный из своей лаборатории, каждую клеточку тела Гарри затапливала невероятная удушающая нежность. И он знал, что Драко чувствует то же самое. Это виделось в каждом его действии, взгляде и движении. Малфой начал легонько улыбаться во сне, будто мог слышать мысли Гарри. Он мазнул взглядом по мягким ямочкам, образовавшимся на щеках Драко, и что-то большое и горячее опалило его изнутри. Если говорить о друзьях, то конечно, Гарри переживал за их реакцию, но понимал, что она ничего не изменила бы в их с Драко отношениях, и рано или поздно друзья смирились бы и привыкли, либо… он бы стоял перед самым сложным выбором в своей жизни. Но к счастью, все обошлось. Если бы Гарри так не нервничал в тот момент, когда рассказывал о Малфое, то непременно бы рассмеялся над выражением полного шока на лице Гермионы и полностью выпавшим из реальности Роном. Они задавали очень много вопросов, начиная от того, когда это и как началось, до совсем абсурдных домыслов, не опоил ли его чем-нибудь Драко. Будь на их месте кто-то другой, он бы непременно разозлился на такой откровенный бред, но осознавал, что это беспокойство небеспричинно. Учитывая всю их с Драко богатую на события историю, он бы тоже засомневался в чистоте своего разума, да и в конце концов, он предугадывал, что такая реакция имеет место быть.  — Гарри, каким бы ни был Драко человеком в прошлом, мы видим насколько он изменил тебя, ты выглядишь очень счастливым. Видимо, и вправду любишь его, — Сказала тогда уже успокоившаяся Гермиона, тут же пряча улыбку за чашечкой ромашкового чая, а Рон лишь криво усмехнулся и согласно покачал головой. Слова Гермионы заставили растаять все сомнения, которые его терзали. Да, он действительно любил его, и явственно ощущал, насколько глубоко это чувство пустило в него корни. Он как сейчас помнит вмиг расслабившееся лицо Драко, когда пересказывал ему диалог с друзьями, как он забавно морщил кончик носа на особо каверзные вопросы и откровенно рассмеялся на предположение о любовных зельях.  — Гриффиндорцы мыслят совсем не по-гриффиндорски, — Драко закатил глаза, но улыбчивые морщинки вокруг его глаз никуда не исчезли, — как благородно с их стороны смахивать все на зелье, когда мы настолько отвратительно сильно влюблены и до ужаса напоминаем престарелых супругов. Гарри рассмеялся от слишком яркой картинки в голове, где он и Драко, с посеребренными висками, медленно раскачиваются на креслах-качалках, а на их безымянных пальцах сияют обручальные кольца. Как лицо Малфоя, испещрённое нитями морщинок, разглаживается от теплой, ласковой улыбки, а старик-Гарри улыбается ему в ответ, сжимает их сморщенные, переплетенные руки, любовно целуя в седой висок. И какая-то часть его была совсем не против такого исхода их отношений.        Он скользнул взглядом по профилю Драко, по острому кончику вздернутого носа, по розоватому уху, прячущемуся под блондинистыми волосами с трогательными завитками едва заметных кудряшек на концах, и пришел к выводу, что Малфоя время точно не испортит. Разве что он станет еще куда более сварливым и вредным, чем сейчас, если это вообще возможно. Но Гарри будет любить его любым, и от того, как приторно это звучало даже в его голове, он едва слышно хихикнул, а Малфой, спящий на нем, завозился и открыл глаза, недовольно глядя на него. А затем сонно захлопав ресницами, медленно уткнулся лицом в его ключицу, и Гарри кожей почувствовал его улыбку. — Какого черта ты выглядишь таким довольным ранним утром в субботу? — Знаешь, с сединой ты выглядел бы чертовски сексуально, — Гарри чувствовал, как от улыбки начинают неметь щеки. Пару секунд Малфой не издавал ни звука, а затем сдавленно захохотал, и от его смеха по спине Гарри пробежались щекотные мурашки, а в груди сладко заныло. — Не сексуальнее, чем ты с седой бородой. Серьезно, почему ты не отрастишь её? — Кончиками пальцев Драко поскреб его подбородок с едва заметной щетиной. Гарри разворошил и так растрепанные волосы Малфоя, а тот лишь фыркнул, и прикусил основание его шеи, маленькими поцелуями поднимаясь к подбородку, а затем к улыбающимся губам. Так и началось их совместное утро, и Гарри поклялся, что готов умереть и снова воскреснуть, если каждое утро в его жизни будет начинаться так. Но Драко прервал его философские мысли, и утянул в ленивый поцелуй, заставляя забыть и о кофе с молоком, и о стиральной машинке, и даже о чертовых креслах-качалках.