Сладкие зимние каникулы

Итачи любил какао с маршмеллоу. Ему нравились сладости, а больше всего он предпочитал Саске. Окинув взглядом белые мятые простыни, он накинул одеяло на оголённое тело брата и, тихо ступая по полу, оставил того наедине с сонным царством. Это были самые счастливые недели в их жизни: глубоко в лесу, вдали от шумного живого города, были запрятаны одинокие домики для таких же, как они: любивших укрыться от суеты. Эти две недели, выкраденные от остальных пятидесяти наступившего года, они посвятили только друг другу. Каждое утро здесь было самым теплым, согревающим в жизни Итачи: неспешно заваривая очередную порцию какао, он устраивается за барной стойкой. Золотистые лампочки гирлянд в окнах соседей бесперебойно моргали, словно вновь, день ото дня, здороваясь с Учихой. Послышался знакомый топот маленьких лапок: «цок-цок-цок» коготков по деревянному полу. На кухню прокрадывается их младший друг, приветливо помахивая хвостом хозяину. — И тебе доброго утра, — улыбаясь, протягивает Итачи собаке. Он знает: тот понимает всё. Сквозь окутывающую темноту раннего утра пробивается золотистый свет фонарей. За окном прекрасно знакомый вид: крыши домов соседей, занесенные снегом, птицы, перелетающие с ветви на ветвь да вьющаяся пурга. Итачи достает припрятанный на утро для брата круассан, заваривает чай и перемещается в гостиную. Саске всегда нравилось завтракать именно там, и старший уже давно исполнял этот ритуал каждое утро. Поставив поднос на столик, он с усмешкой взглянул на комнату: шарф, шапки, одежда были раскиданы повсюду. Учиха припоминает: после вечерней прогулки они бегом возвращались домой, на ходу сбрасывая одежду друг с друга. Присаживаясь на ковер, Итачи с нежностью поглаживает шерстку собаки: их маленький друг прекрасно дополнял эту компанию. В отражении зеркала замирает фигура с очаровательными чертами лица, словно искусно нанесенными творцом меж обрамлением угольных волос, сонными, еще непроснувшимися глазами и белоснежной кожей, отчего казалось, что обладатель неизлечимо болен. И только владелец и его младшая копия знали: он не был здоров. Он был болен своим братом. Учиха устраивается напротив старшего, держа в руках поднос. Не говоря ни слова, он разламывает на две части круассан, щедро одаренный кремом. Ловким простым движением указательного пальца он захватывает крем и бесцеремонно слизывает. Жадно сканируя эту картину, Итачи следит за каждым движением брата, нервно закусывая губу. Саске это нравится. Он обожал, сходил с ума, когда его брат, скрывая накатывающие эмоции, прятал их в этом простом жесте. Отчерпывая новую порцию крема, несостоявшийся дьявол подкрадывается к брату. — Слизывай, — с нотками издевательства произносит, протягивая руку к рту брата. Нервно сглатывая, Итачи медленно проводит языком по пальцу и вбирает крем. Выцеловывая каждый миллиметр, он слизывает сладкую субстанцию, пока младший довольно следит за этим зрелищем. Заставляя брата заглотнуть два пальца, он вцепляется зубками в шею Итачи, щедро проводит языком вдоль и с напускной страстью, словно грязная девчонка, с приглушенным стоном выдыхает в ухо. Саске всегда знал простую формулу, тот самый заветный рецепт по сведению старшего с ума и охотно им пользовался. Вынимая пальцы, он встречается губами с Итачи: застыв, выжидает пару секунд, не дает брату увлечь его в поцелуй. Чувствуя, что терпение у обоих на пределе, прикусывает нижнюю губу брата, словно приглашая. Итачи разрывает поцелуй и кроткими, рваными касаниями губ проходится по телу брата, прикусывая нежную мраморную кожу. Он не готов разделить тепло и страсть своего братца ни с кем в этом мире: только Итачи может слышать тихие всхлипы, видеть идеальное лицо младшего в порыве наслаждения, пропитываться исходящим вожделением и чувствовать, как, разрываемый удовольствием и тягой к старшему, тот обхватывает его ногами, словно сковывая их в своей хватке. Нависшее над Саске тело послушно отзывалось на каждое «нечаянное» в нужном месте желаемое касание, было то «невинное» поглаживание по бедрам или «случайное» касание, на удивление, твердого и выпирающего из-под пижамы члена. Конечно, эта связь была абсолютно не умышлена, никто бы и в жизни не подумал насиловать своего брата, верно? — Ты сводишь меня с ума, — прикусив губы, измученно шептал Итачи. — Извини, я совсем не хотел, — стараясь держать на лице маску безразличия и холодности, ответил младший. — И это, нии-сан, тоже было случайностью, — по-детски протягивает Саске, обхватывая ногами брата за таз и притягивая к себе. Ерзая под упавшим телом, Учиха насилует того сквозь домашние штаны, имитируя половой акт. Прижимаясь ближе, он, упорно надавливая, проводит языком по шее брата, и, словно невзначай, повторяет имя старшего. Он знает, что такие тихие мольбы способны разбудить в Итачи еще большую раскованность. Разом стягивает ночную рубашку брата и, с азартом вглядываясь, изучает давно знакомое ему тело, обвивает шею руками. Саске оказывается сверху и, устроившись на бедрах Учихи, протяжно целует брата, переплетаясь языками в энергичном танце. Пока одной рукой проворный младший братец впутывается в шелковистые волосы, вторая оказывается на шее брата и сдавливает горло. Вдохи становятся более протяжными, еще громче, глаза Итачи закрываются, а слегка раскрытые губы умоляют быть еще безжалостнее. Смачивая пальцы слюной, Саске стягивает с себя боксеры, не забывая и о брате, закидывает его ноги к себе на плечи. Проводит членом меж ягодиц, испытывая терпение брата, после чего медленно проталкивает орган внутрь. Итачи не сопротивляется, легко насаживаясь: они отдыхали здесь уже не меньше десяти дней, и старший привык к ощущениям и извращениям младшего за это время. Шумно выдыхая, он словно дает знак Саске, что тот достиг намеченной цели. Послушно двигаясь в задаваемом темпе, Итачи кажется, что скоро он потеряет сознание: приятные ощущения пронизывают его, разливаясь по всему телу, в ушах беспрерывно звенело, а все, что он видел вокруг себя, плыло, размываясь нечеткими силуэтами. Глубоко вдыхая, он жадно ловит воздух, не скупясь на благодарные всхлипы. Саске, окутываемый греховной, неудержимо страстью, с жадностью сжимает ягодицы старшего, будто пытаясь насадить того еще глубже. Он давно перестал контролировать себя, полностью погружаясь в схватку с Итачи. Обхватив ладонью член брата, младший надрачивал его в такт слияния, утопая в надрывных хриплых стонах. Резко прерывая акт, набравший бешеную скорость, Саске вынимает член, изливаясь на тело брата. Итачи, не заставляя долго ждать, кончает, загоняемый сбившимся неровным дыханием. Прикрывая глаза, он сорванным бархатистым голосом шепчет: — Я люблю тебя, Саске. Полдень. Лучи солнца настойчиво пробиваются сквозь покрытое морозными узорами окно. Кухня пропитана запахом испеченных блинчиков и заваренным мятным чаем. Лениво пробираясь в комнату, Саске дарует отборный шлепок по ягодице старательной хозяюшки. Получает шутливый упрек, надменно усаживается за стол. — Выспался, отото? — с улыбкой на лице спрашивает Итачи. — Да, — довольно протягивает Саске. — А то утром мне кто-то настойчиво помешал насладиться сном. С иронией поглядывая на младшего, Учиха смеется. — А кто нахально с напускной страстью слизывал крем с круасанов? — Если нужно будет, я и блины твои съем развязно, — гордо пробормотал Саске. — Я гляжу, тебе с утра не хватило? — демонстративно Итачи опирается локтями о барную стойку. Саске, отхлебывая из кружки чай, мотает головой. — Что ж, проверим твое умение вызывающе есть блины.