---
— Как только у тебя не пухнет голова? — интересовался он позднее, когда Перси вновь сидел, обложенный кучей книг и пергаментных свитков. — Это должно было быть дружеское подначивание. Ну… почти дружеское, но Перси пока не обязательно было об этом знать. — Ты вообще спишь? Он готов был поклясться, что тот вздрогнул — совсем как в тот раз. — Я… всегда мало спал, — сказал он так тихо, что Оливеру пришлось вытянуть шею. — И любил заниматься по ночам. — Так ты не стремишься стать таким умным, читая ночи напролет, а стал им случайно, потому что не любишь спать, как все нормальные люди? — Оливер снова попытался пошутить. Это была всего лишь безобидная шутка, но лицо Перси побелело так сильно, что его веснушки словно бы засветились в темноте. Оливер почему-то не мог отвести от них взгляд. — Может, и так, — это он скорее прочитал по губам.---
Когда Оливер вдруг проснулся среди ночи в следующий раз, было совсем темно: Перси не пытался заниматься, подсвечивая себе своей палочкой. Оливер почти уверился, что проснулся совершенно случайно, пока не услышал звук. Вернее сказать, это был сдавленный крик. — Перси, проснись, — Оливер через мгновение был рядом с ним и испуганно тряс его за плечо; тот сбивчиво дышал, слепо отбиваясь от его руки, и повторял, будто Вуд пытался его задушить: — Не надо, не надо, - Оливер пораженно застыл, не зная, следовало ли отпустить Перси или залепить ему хорошую пощечину, но тот уже зашевелился более осмысленно и приоткрыл глаза, потому медленно потер их, поднялся на локтях и нацепил очки, принимая привычный сосредоточенный вид. — Я тебя разбудил? — Что случилось? — Оливер не стал подтверждать очевидное. — Плохой сон? Перси тоже не стал подтверждать очевидное. Он сел в кровати и протянул руку. — Будь добр, подай мне учебник по травологии. — Ты собираешься заниматься? Это просто кошмар, Перси. Мы же в Хогвартсе, — он попытался ободряюще улыбнуться. — Здесь с нами не может случиться ничего плохого. И потом, я же рядом, — он вдруг запнулся, почти обрадованный сумраку, в котором, он надеялся, не было видно его покрасневших щек. Чуть позже он узнал, что это был не просто случайный кошмар. Перси кричал во сне почти каждую ночь.---
— Прости, — сказал тот однажды, когда Оливер снова осторожно разбудил его, почти нежно погладив по голове. Щеки у него были мокрыми от слез, и он не торопился стирать их только потому, что до сих пор этого не заметил. — Ты, наверное, жалеешь, что стал моим соседом. Я вот… я не привык жить с кем-то другим. С самого детства у меня была отдельная комната. — Нет, вовсе я не жалею, — отозвался Оливер быстрее, чем успел хоть сколько-нибудь подумать. А, подумав, добавил: — Наоборот, я очень этому рад, — выражение лица Перси было таким недоверчивым, что у него заныло под ложечкой. — И я рад… я рад, что нас здесь только двое. Ему показалось, что у Перси задрожали губы, а потом он спешно отгородился учебником — на этот раз по трансфигурации.---
Они поцеловались впервые, когда оба учились уже на пятом курсе — даже странно, что им потребовалось для этого столько лет. В тот день кое-что другое тоже произошло впервые — Перси зашел в раздевалку их команды по квиддичу под ехидные смешки близнецов и что-то робко сказал Оливеру про спасенный на последней минуте мяч — что немедленно вызвало новую целую бурю смеха. — Можно подумать, ты что-то в этом понимаешь, Перси, — выдавил тогда Фред, вытирая выступившую от смеха слезу. Тогда-то Оливер и поцеловал его, и Фред покатился со смеху так, что Джорджу пришлось хлопать его по спине. — Ты смеешься надо мной? — на всякий случай уточнил Оливер, и Фред замотал головой и искренним недоумением: — Нет, конечно, нет. Говорят, смех над капитаном не слишком поднимает командный дух. — Тогда почему ты смеешься над собственным братом? Казалось, этот простой вопрос застал Фреда врасплох. Он безмолвно смотрел в ответ, кажется, не в силах осознать, почему одно и то же не вызывало у него смеха, если речь шла об Оливере, но заставляло покатиться со смеху, когда он думал о Перси. Интересно, знали ли близнецы о том, что Перси кричит по ночам? Они не могли не знать, ведь они жили в одном доме. Впрочем, Перси что-то говорил про отдельную комнату. Нет, конечно, Фред и Джордж не могли знать; если бы они знали, то помогли бы ему, верно? В чем вообще была причина этих кошмаров? Прошло уже несколько лет, но Перси так ничего и не рассказал ему, а Оливер не нашел нужных слов, чтобы узнать. Впрочем, у него оставался вопрос, который в эту самую минуту беспокоил его чуточку сильнее: ответил ли Перси на его поцелуй, или ему всего лишь показалось?---
— Сдается мне, я нравлюсь тебе меньше, чем ты пытаешься показать. Оливер сам себе не нравился в эти минуты, казался озабоченным и примитивным — каким, согласно большинству стереотипов, должен являться любой уважающий себя капитан команды по квиддичу. Но с некоторых пор он ничего не мог с собой поделать. Перси медленно поднял голову. На кровати вокруг него была разбросана тысяча конспектов и заметок, их было так много, что для Оливера не оставалось места. — Прости, что я так усердно готовлюсь к выпускным экзаменам. Видишь ли, я очень хочу сдать их все на отлично, чтобы найти нормальную работу, — сухо сказал он. Оливер уже знал, что под «нормальной работой» Перси подразумевал работу в Министерстве — и, конечно, не в отделе своего отца. Он также знал, что еще одной целью бесконечной учебы Перси было не возвращаться в родной дом. Такого желания Оливер не мог понять, не мог представить, что способен захотеть того же; дом Уизли всегда отличался теплотой и гостеприимством, как можно жаждать его покинуть? Полузабытая мысль вдруг вспомнилась ему — снились ли Перси страшные сны в этом самом доме? Знали ли о них его братья? Знали ли милейшие мистер и миссис Уизли? Перси теперь смотрел на него почти вызывающе, кривя губы и хмуря рыжие брови — и мог бы в эту минуту показаться кому-то особенно раздражающим, но Оливер не умел испытывать к нему таких чувств. Что бы ни происходило. Даже больше — он хотел поцеловать его сильнее, чем когда-либо прежде, а после поцелуя… Одним движением Оливер смахнул на пол целую стопку книг. Изо рта Перси вырвался слабый протестующий вопль; ошеломленный, тот попытался подобрать их, но Оливер перехватил его за запястья, приподнял и одним движением опрокинул на спину. Он даже не ожидал, что это получится так легко, что их силы — пусть это и неудивительно — были настолько неравны. Оливер не собирался причинять ему боль. Это было всего лишь проявлением страсти, кипящего желания — в конце концов, они были уже взрослыми, они были старшекурсниками, они знали, что делали, они давно были вместе и одновременно не вместе — сколько можно было ждать? Оливер не понаслышке знал, что тихие факультетские спальни выпускников сотрясались по ночам, и знал, что целая очередь обаятельных девушек готова была выстроиться под его дверью, и также он знал, что их с Перси не случайно с самого начала поселили вдвоем, все это было не случайно, это точно была судьба. Холодный пот прошиб его, когда Перси закричал. Он кричал почти так же, как в своих таинственных кошмарах, и, пожалуй, впервые за долгие годы Оливер начал понимать, почему за все это время Перси позволял ему многое, но никогда не позволял даже ложиться рядом, не говоря уже о… Оливеру, наверное, было бы легче, если бы Перси дал ему пощечину. Или пнул в живот. Или хотя бы попытался вырваться — но он просто отвернул голову, пряча лицо в подушку, и продолжал сдавленно кричать, бессвязно, с редкими вкраплениями «отпусти», очень тихого и лишенного всякой надежды. Оливер скатился на пол, и Перси затих, потом медленно пошарил рукой и схватил сбитые с носа очки. Потом осторожно спустился с кровати, и Оливер был уверен, что тот сейчас убежит, но Перси лишь хладнокровно собрал упавшие учебники и уселся обратно, развернул какой-то очередной свиток и погрузился в чтение — или сделал вид, что погрузился.---
После того случая Оливер не пытался повторить ничего подобного, даже не пытался приобнять Перси или зарыться носом в его макушку, как он часто делал раньше — да что уж там, они почти не разговаривали теперь, и Оливер не был уверен, были ли они до сих пор вместе. По правде говоря, он не был уверен, были ли они вместе хоть когда-нибудь. В любом случае, они вновь стали просто соседями, совсем как на первом курсе, а потом учебный год закончится, и они разъедутся по своим делам, а потом… А потом случилась странная история с беглецом из Азкабана, в которой, разумеется, был замешан Гарри Поттер — и Рон. Оливер уже подбегал к больничному крылу, когда оттуда выскочил Перси, весь красный, запыхавшийся, и издалека крикнул ему, как будто между ними не было совсем никакой прохладцы все эти дни: — Все в порядке!.. Просто нога сломана. Совсем ничего страшного, — он произносил это с таким видимым облегчением, что Оливер воочию снова увидел другого Перси, или старого Перси, или настоящего Перси. Неважно, как следовало его назвать, но, глядя на этого Перси, невозможно было согласиться с тем, что он плевать хотел на свою семью — во что, вероятно, уже верил Рон. — А потом, представь себе, Скабберс — помнишь мою глупую жирную крысу? — доносился из-за больничных дверей возбужденный голос Рона. — Он оказался человеком! Анимагом! Совсем как Сириус Блэк! Только это был Питер Петтигрю, представляешь? Оказывается, он не мертв! Погоди-ка, выходит… у нас дома столько лет жил анимаг?.. Оливер перевел удивленный взгляд на Перси и вдруг понял, что тот побледнел — так сильно, что Оливеру на мгновение показалось, что он смотрел на бесплотного призрака, призрака, готового вот-вот просочиться сквозь стену и исчезнуть в ее недрах навсегда; и Перси действительно направился к стене, его ноги подгибались, а потом он оперся на нее одной рукой, и его вырвало прямо на каменный пол.---
— Перси… — Оливер попытался было потащить его в сторону больничного крыла, но тот издал такой страдальческий вопль, что он замешкался и повернул в противоположную сторону. За весь путь до гостиной Гриффиндора Перси не проронил больше ни звука, но едва дверь их дортуара закрылась, вдруг сказал почти спокойно: — Это было на самом деле, — и повторил снова: — Это было на самом деле. Он опустился на кровать, и Оливеру пришлось встать на колени, чтобы заглянуть ему в лицо. — Что было на самом деле, Перси? — он так долго не спрашивал, он не спрашивал много лет, никогда не настаивал и не просил открыться. Он не мог знать, было ли это ошибкой, но сейчас ошибкой было бы снова отступить. — Он на самом деле приходил ко мне, — отозвался тот все так же бессмысленно на первый взгляд. — Вернее… уже был со мной, просто… превращался. Мне это не привиделось. Я думал, что схожу с ума. Я думал, что точно сошел с ума, — теперь он плакал. Все его тело тряслось, и Оливеру очень хотелось обнять его снова, но теперь он боялся. — Кто? Кто приходил? — допытывался он, чувствуя, как от непроизнесенного еще кошмара у него немело тело. Перси смотрел на него так, будто он задал очень глупый вопрос. Обычно он смотрел так на тех, кто забывал какой-нибудь простой факт из истории магии. — Петтигрю, очевидно, — сказал он, и поначалу Оливер совсем ничего не понял. — Или Скабберс? Это был мой Скабберс. Его подарили Рону только перед его поступлением в Хогвартс. До этого он был моим. Моим питомцем. Беглый Питер Петтигрю все эти годы жил в семье Уизли, вот что успел уяснить Оливер. Если быть точнее — жил в комнате Перси, но что все-таки… — Он пугал тебя по ночам? — задал он, пожалуй, самый глупый в своей жизни вопрос — и у Перси задрожали уголки губ, словно он собирался улыбнуться. — Да… пугал, — он действительно усмехнулся. Это было почти жутко. — Можно и так сказать.---
И почему Сириус Блэк действительно не убил Петтигрю? Что ему стоило? Оливер был уверен, что, если когда-нибудь встретит его, то убьет сам. Жаль, что это почти ничем не поможет. Он вспомнил, как схватил Перси за запястья и прижал к кровати, и его самого тоже чуть не вывернуло наизнанку. — Ты никому… никогда не рассказывал об этом? — осторожно спросил он. — Я пытался… несколько раз, но ничего не вышло. Что я мог сказать — что время от времени посреди ночи в моей комнате появляется человек, и… — он все еще дрожал весь с головы до ног. — Как это могло происходить в нашем доме, запертом на все двери? Иногда мне правда казалось, что это был сон, хотя на теле оставались следы… Я решил перестать спать, все время что-то читал, и вообще… я был слишком мал, и напуган, и когда я приехал в Хогвартс, все прекратилось, и даже дома на каникулах больше ничего не случалось, и я уже не был уверен... что это было на самом деле. — И ты не расскажешь сейчас? — Оливер положил руку на его ладонь, опасаясь, что сейчас даже это может все испортить — но Перси не отстранился. Оливер наконец-то начал понимать, почему тот так не хотел возвращаться домой. — И чего я добьюсь? Что мама выплачет все глаза? — Перси выпрямился и задышал ровнее. — Она ничего не знала. Она сама… отправила меня в отдельную комнату. Самую дальнюю в доме. Она говорила, что я такой хороший мальчик и так люблю учиться, и мне нужно самое тихое место, где меня никто не будет отвлекать. — Оливер придвинулся еще ближе, но больше ни на что не решался, не решался даже сесть рядом. — Я несколько раз просился к кому-то другому, даже к Фреду и Джорджу, но они, конечно, меня не пустили, только смеялись, что я боюсь жить один. Конечно, они не будут смеяться, если узнают правду. Но, наверное, никто уже не узнает. Знал только Оливер, и груз этого знания лежал на его плечах. — Потом я приехал в Хогвартс, и все прекратилось, и у меня наконец-то появился сосед… — У Оливера сердце колотилось в сто раз сильнее, чем во время решающего пенальти. — У меня никогда прежде не было соседа, — конечно, если не считать беглого преступника, сошедшего с ума от одиночества и вожделения. — И я даже подумал тогда… что это все благодаря тебе. Что это ты заставил все это исчезнуть, — в этот раз Оливер почти нечеловеческим усилием воли заставил себя не стиснуть его в своих руках. Сейчас это было бы неуместно. Разве хоть что-нибудь было уместно сейчас, завтра, спустя годы? Было ли хоть когда-нибудь? Что, если он все испортил? — А ведь я так любил своего Скабберса. Я… клал его на свою подушку. И… целовал его в морду. Голос Перси прервался, и Оливер тоже не знал, что ответить — что вообще можно было сказать? Вместо лишних слов он мог бы просто прижать Перси к себе, как делал это раньше, если того дразнили, но сейчас и это было запрещено. — Пожалуйста, побудь со мной. Я имею в виду… если хочешь… пожалуйста… можешь прилечь рядом? — Оливер не готов был так легко поверить своим ушам. — Все хорошо. Мне уже не так страшно… когда я наконец-то все понял. Я знаю, что он больше не вернется. О боже, он ведь не трогал Рона? Нет, конечно, нет. Рон никогда не жил один. И он… он бы точно рассказал всем, он попытался бы дать отпор, в отличие от… меня. — Не говори так о себе, — сказал Оливер, — больше никогда. Перси вдруг повернулся и неловко поцеловал его, слегка промахнувшись мимо губ, но это был первый раз, когда Перси поцеловал его первым, Оливер точно знал это. Почему именно сейчас? Это было так странно — или совсем нет. — Несмотря ни на что, ты всегда разрешал себя целовать, — зачем-то сказал Оливер — и Перси, кажется, всерьез задумался, провел нетвердой ладонью по промокшему в испарине лбу и пожал плечом: — Наверное, это потому, что он никогда меня не целовал.