воспоминания, которых нет

Юджи подрывается на кровати в холодном поту. Он тяжело дышит, ощущая, как сердце загнанной птицей трепещет в груди. Мутным взглядом обводит смутно знакомый потолок, ощущая, как в голове мысли вязнут в бесформенном тумане. Рот наполняется сухостью, язык прилипает к нёбу. Ему требуется время, чтобы собрать разлетающееся на осколки сознание. Ещё больше — подняться с кровати. Его немного ведёт в сторону от накатывающей слабости, и он впечатывается в стену, споткнувшись об собственные ноги. Зажмурив глаз до черных кругов и легкой боли, Юджи бессмысленно водит ладонями по стене, стараясь вернуть себе ощущение реальности происходящего — он чувствует прохладную гладкую поверхность. Стоит вновь открыть глаза и сфокусировать взгляд, Итадори понимает — он в своей комнате. Не той, что в общежитие Столичного Магического колледжа, а его старой, той самой, в которой жил ещё до того, как умудрился съесть тысячелетний проклятый предмет тысячелетнего зла — он узнает её даже сквозь царящий в помещение полумрак. Замешательство пополам с паникой тугим узлом скручиваются в груди, мешая толком вдохнуть. Но в тоже время это кажется… правильным. Быть здесь. Затылок простреливает болью, и Юджи сдавленно стонет сквозь стиснутые зубы. Двойственность ощущений давит на сознание, заставляя теряться. Он тяжело, загнанно дышит, ощущая, как воздух огнем обжигает легкие и дерёт горло. Жажда усиливается. Шатаясь, он выходит из комнаты в надежде дойти до кухни и не упасть в обморок. Мир перед глазами плывет и крутится, приобретает странные, причудливые и в то же время пугающие формы. Итадори идет почти вслепую, ориентируясь на память и тактильные ощущения — кончиками пальцем касается стен, натыкаясь на стоящие в небольшом коридоре предметы. Кажется, что-то падает, и шум звучит слишком громко в звенящей тишине квартиры. Кухня встречает его прохладой — окно раскрыто на распашку, впуская пропитанный влагой ночной воздух. Холод болезненно скользит по чувствительной разгоряченной коже, заставляя Юджи зябко ёжится, обхватывая себя руками за плечи в жалкой попытке сохранить тепло. Он, неловко шагая, подходит к раковине. Ведёт взглядом по стоящим рядом кружкам — знакомых до сжимающего внутренности ужаса — и берет ту, на которой изображен забавный мультяшный тигр. В голове набатом стучит знание — она его. Он видит её впервые. Дрожащий рукой Юджи выкручивает вентиль с холодной водой, шум которой болью ввинчивается в виски. Подставленная кружка ходит ходуном, больше расплескивая, нежели набирая. Наполнив едва ли наполовину, преподносит к сухим потрескавшимся губам. Он пьет большими глотками, давится. Вытирает губы тыльной стороной ладони и наполняет кружку вновь. Жажда не утихает, но притупляется. Итадори выключает воду, отставляет емкость в сторону и остаётся стоять на месте, опираясь руками об бортики раковины закрыв глаза. Вдох-выдох. За спиной слышатся чужие шаркающие шаги. Щелчок выключателя, и кухню освещает теплым светом. — Юджи? Ты чего не спишь? Чужой голос заставляет крупно вздрогнуть: грубоватый, по сонному хриплый и совершенно незнакомо мягкий. Голова становится свинцовой. В горле встает ком. Все тело напрягается, как перед прыжком. Итадори открывает глаза и оборачивается. В дверном проеме стоит Сукуна. Сонный, встрепанный, в домашней помятой футболке, щуря карие глаза. Смотрит с недоумением и беспокойством. Чужое лицо, его лицо, в желтом свете лампы приобретает несвойственную ему мягкость, сглаживая острые, звериные черты. Сукуна. Его брат. Брат? Юджи кажется — в его затылке что-то с оглушающим треском взрывается. Мир трещит по швам, под ногами разверзается бездна — он падает в неё со стоном, полным боли. Перед глазами темнеет. Его подхватывают чужие руки — сильные, теплые, надежные. Сукуна держит его бережно, позволяя откинуться головой на собственное плечо. С испугом заглядывает в лицо, говорит что-то, но Итадори не слышит. У него в голове — кисель, странная мешанина из образов, чувств и эмоций. Юджи, кажется, что он, совсем немного, сошел с ума. — Брат? — одними губами. — А кого ещё ты тут увидеть ожидал? — раздраженно огрызается Сукуна, осматривая кухню в поисках хоть чего-то, что может помочь, — Какого черта, Юджи? — Мне… — язык кажется чужим, он едва-едва ворочается во рту, — Приснился сон? — Сон? — Да… — словно разом найдя ответы на все вопросы, будто это простое «да» хоть что-то объясняет, выдыхает парень, — Просто сон. В глазах брата — в отблеске света они на мгновенье отдают алым, и Итадори почти видит на его месте другое существо — плещется недоверие. Но беспокойства в них больше, поэтому Сукуна решает оставить все вопросы на утро. Он, продолжая одной рукой приобнимать Юджи, не позволяя парню упасть на пол, кладёт другую на чужой лоб. Его брови хмуро сходятся на переносице, образуя забавную складку.  — Да ты весь горишь! Черт, — он заставляет брата встать прямо, а после тянет в сторону стула, — Говорил же тебе, нехрен шататься под дождём без зонта, но нет, мы же не болеем никогда… Юджи не сопротивляется — без проблем позволяет усадить себя за стол, смотря мутным взглядом перед собой. Только сейчас Сукуна замечает его нездоровую бледность, ярко оттеняемую лихорадочным румянцем на щеках. Поджав губы, он отворачивается и широким шагом направляется в сторону кухонных шкафчиков в поисках аптечки. Найдя её, со дна вытаскивает ртутный градусник, после чего заставляет ничего не соображающего брата вставит его в подмышку. Засекая время, он возвращается к белой коробке перебирать имеющиеся лекарства в поисках жаропонижающего. Нужное находится в прискорбно малом количестве. По истечении десяти минут Сукуна забирает у Юджи градусник. 38,9. — Твою мать, — громко выдыхает он, — Не удивительно что ты бредишь, засранец. От ненавистного привычного обращения Юджи крупно вздрагивает. Его глаза наконец фокусируются, и на долю секунды в них проскальзывает самый настоящий ужас. — На, — Сукуна заставляет брата открыть рот и сам закидывает в него горькие на вкус таблетки. Преподносит к губам кружку с водой, слегка надавливая, — Пей. Юджи повинуется. Глотает прохладную жидкость небольшими глотками, морщась от вязкой горечи, растекшейся на языке. Как только кружка пустеет, Сукуна, удовлетворенно кивнув, ставит её на стол. Он с минуту смотрит на зябко сжавшегося брата, а после, отведя взгляд в сторону, говорит: — Сейчас мы пойдем в мою комнату и ляжем спать, — он неловко зарывается пальцами во встрепанные волосы, — Я знаю, что тебе… Неуютно со мной после того разговора, но я просто не могу оставить тебя одного в таком состояние, окей? Обещаю, ничего такого. Юджи хмурится. Разговор? В голове разливается что-то горячее, перетекая во все тело, делая его ватным. А, тот разговор. Сукуна сказал, что любит его. Юджи тогда рассмеялся, и сказал, что тоже. Брат нахмурился, поджимая губы, и весь подобрался. «Я люблю тебя не как брата, мать твою. Я хочу целовать тебя, хочу спать с тобой, держать рядом с собой постоянно. Я, блять, хочу тебя.» Тогда чужие слова вызывали самый настоящий ужас. Ему было непонятно — как? Почему? Все же было нормально. Он стал избегать брата, и они нормально не разговаривают уже почти месяц. Но сейчас. Юджи думает, что он не против. Это ведь Сукуна, верно? Он не представляет своей жизни без брата. В голове туман. Юджи улыбается, чуть склоняя голову на бок. Его глаза смотрят прямо в глаза Сукуны. — Я, — слова срываются с губ легко и непринужденно, — не против. Близнец заметно расслабляется. — Хорошо, тогда давай, поднимай свою задницу, и пойдём… — Нет, — перебивает его Юджи, — Ты… Не понял. Я люблю тебя, так что… Я не против. Замешательство на чужом лице быстро сменяется пониманием. — Ты, — Сукуна опасно нависает над братом, — Сейчас серьезно? — он внимательно всматривается в чужие глаза в поисках хоть одного намека на ложь. — Да. И в следующее мгновенье Юджи целуют — прикосновение опаляет огнём, что стекается в грудь, заставляя сердце бешено колотится. Итадори поддается на встречу, на пробу шевеля губами, чуть приоткрывая их. Сукуна с рыком прижимается сильнее, зарываясь пальцами в чужие мягкие волосы, вторгаясь языком в чужой рот, обводя им сначала контур зубов, а после ныряя глубже. Он отстраняется лишь тогда, когда у Юджи от нехватки кислорода темнеет перед глазами. — Теперь ты от меня никуда не денешься, ясно, засранец? И даже если завтра утром на здоровую голову ты пойдёшь на попятую — не отпущу, усёк? — Не пойду, — отрицательно мотает головой Юджи, — Поцелуй меня ещё. И Сукуна целует. Позже, в кровати брата, греясь в его объятиях, Юджи лежит, не в силах заснуть. Ему все еще странно, мир вокруг кажется неправильным, искаженным. Но ему так хорошо, что хочется закрыть глаза и махнуть на все рукой. Это просто сон, – думает он, плотнее прижимаясь к брату, – Всего лишь глупый сон. На грани сна и яви ему чудится чужой голос. Верно, засранец. Это сон. Всего лишь сон. Наслаждайся.