Last letter

Моя любовь, Прекрасная Харриет, я вынужден писать тебе с тяжелым сердцем… Как ты верно знаешь, по настойчивому направлению и всевозможному содействию достопочтенного дядюшки Леопольда, завтра я свяжу себя нерушимыми узами брака с принцессой Баденской, Александриной. Событие, я бы сказал, рядовое, но до абсурда помпезное. В прочем, к моему удовлетворению, в организации сего я не принимал никакого участия. Единственное требование ко мне – прибыть в собор вовремя. И у меня нет ни единого шанса его не выполнить. Я думаю, ты понимаешь мое волнение и… разочарование. Прости, любовь моя. Я предал нашу связь, я предал все, о чем мог только мечтать. Вспоминаешь ли ты меня добрым словом? Помнишь ли лестницу в Букингемком дворце и наш откровенный разговор? Наш рождественский вечер, который я вероломно испортил, едва не получив все, чего только смел желать… Я не дал тебе ничего, кроме горестных воспоминаний и разбитых надежд. Но я не мог подвергнуть тебя страданиям! Только не тебя, любимая. Сколько лет мы знакомы? Сколько лет ты дозволяешь мне любить тебя? Я хочу признаться тебе совершенно искренне: ты изменила меня. Я никогда не думал ни о ком, кроме себя, я жил в свое удовольствие, не признавал запреты и нарушал нормы с такой беззаботностью, на которую ты, моя милая, не была способна. И я доигрался… Я потерял будущее, потерял возможность осчастливить тебя, себя, нас… В свое время я невыносимо злился на тебя за откровенность, за стойкость духа и верность сначала живому, а затем почившему супругу. Мне было неведомо это чувство преданности, я не познал его в детстве. Лишь обретя любовь к тебе, я ощутил, как болезненно разрывается сердце, ведь я не имею больше возможности слышать твою игру или упиваться твоим задорным голосом. Ты подарила мне столько прекрасных, радостных, но до боли коротких моментов абсолютного счастья. Рядом с тобой я мог не притворяться волком, я мог выпускать сердечную нежность, которую взбудоражила ты той первой улыбкой в беседке в королевском саду. Обсуждать кустарники с маниакальной увлеченностью ученого-ботаника? Ты была бесподобна! Ловила мои слова раньше, чем я произносил их. Ты понимала меня с полувзгляда, полужеста, полумысли. Ты была моей опорой, ты не ужаснулась, а поддержала меня, когда я опустился на самое дно отчаяния и жалости к себе. Твои теплые руки, твоя успокаивающая улыбка и твой понимающий взгляд… Я удержу их в своей памяти, пока старость и немощь не возымеют надо мной верх. Я благодарен тебе за иллюзию возможной совместной жизни, которую нам не суждено было разделить! Ты была так мила и заботлива, ты отринула приличия, проводя почти каждую ночь со мной. Говорить, читать, играть, петь, смеяться, танцевать, гулять, просто молчать с тобой – разве я мог рассчитывать на что-то большее? Ты не отвергла меня, только благодаря твоей любви я все еще дышу. Ты держала мою руку без страха подвергнуться общественному осуждению, ты позволяла мне без смущения смотреть на тебя и ловила мой взгляд с такой свободой, на которую я был не способен. Благодаря тебе, любимая Харриет, в наши совместные месяцы я забыл о болезни и позволил себе играть твоего самоназванного супруга. Любовью мы были обручены перед Богом. Сейчас, сидя за письменным столом, я украдкой любуюсь твоим портретом, который ты подарила в день отъезда. Я никогда с ним не расстанусь, как и с твоими письмами. Я уверен, мои ты обратила в пепел. И ты права в своих поступках. Я заслужил твое презрение. Знай, свое сердце я оставил в Англии. Оно рядом с твоим, бьется для тебя, греет тебя. Мое светлое, чистое создание, умоляю, не проклинай меня!

Навеки твой Эрнст