Темный час

Самый темный час — перед рассветом. Декан факультета Слизерин, профессор зельеварения Гораций Слагхорн громко и напоказ отрекомендовывался реалистом и циником, но в глубине души считал себя — оптимистом, а расхожую фразу про час перед рассветом — квинтэссенцией оптимизма, возможно, несколько циничного. В последнее время ему часто приходилось повторять себе эти некогда любимые слова. Странная все-таки штука жизнь: развязанный Упивающимися террор казался истинной ночью, и, в строгом соответствии со старой истиной, именно перед исчезновением Сами-Знаете-Кого окружающий мир падал на самое дно бесконечного мрака, и Хеллоуин по всем законам должен был стать тем самым долгожданным рассветом. Но — не стал. По крайней мере, для Горация. Наоборот, последние месяцев пять, по его ощущениям, даже солнце вело себя странно, будто вознамерилось отречься от цикличности солнцестояний и все-таки сдаться сказочному китайскому дракону. Хотя, вероятно, это была всего лишь иллюзия. Вечерами Гораций почти не выходил из своих комнат, словно Хогвартс был на военном положении. Порой ему казалось, что это действительно так, уж больно часто в коридорах случались стычки и драки. Конечно, он не ожидал, что с исчезновением Сами-Знаете-Кого и эти бои прекратятся, как по волшебству, — в конце концов, ему, как и любому другому профессору Хогвартса, было очевидно, что гремящий за стенами замка конфликт в бесконечных школьных разборках и раньше был только поводом, — но все же он надеялся на некоторое снижение накала страстей. Не сложилось. Однако для встреч Слаг-клуба приходилось делать исключение, хотя они уже не приносили такого удовлетворения, как когда-то: слишком много студентов отклоняли приглашения декана Слизерина. Гораций честностью не злоупотреблял, однако себе старался не врать: он понимал, что именно эти встречи и должны были стать краеугольным камнем его мирного, восстановленного мира. Окружение перспективных молодых людей со всех четырех факультетов — ведь после Хогвартса вся эта разноцветная ерунда перестанет иметь значение меньше чем за год. Но война закончилась, а в клубе по-прежнему собиралась только половина тех, кого Гораций хотел бы видеть возле себя. — Профессор, — Гвеног Джонс, одна из немногих гриффиндорцев, все-таки приходивших на его собрания, протягивала ему перевязанную яркой лентой коробку, — родители прислали мне засахаренные ананасы, но мне нужно следить за весом. Возможно, вы не откажетесь?.. — Спасибо, дорогая, — улыбнулся Гораций. Хитрость была прозрачней эротического белья, как, впрочем, и все гриффиндорские маневры. «Родители присылали» Гвеног сладости уже полтора года, но набраться решимости и озвучить свою просьбу она так и не собралась. — Не думал, что для загонщика это так актуально. Я вам сочувствую, милая. Но иногда приходится идти на жертвы, верно? Гвеног резко вскинула голову и побледнела, будто эта банальная фраза задела какую-то чувствительную струну. Гораций помрачнел: он все понял. Девочка действительно идет на «великую жертву» ради своей мечты, а именно — приходит на встречи, организованные деканом Слизерина. — Я… — Гвеног прокашлялась, — я не думала, что вы так хорошо разбираетесь в квиддиче, профессор. Возможно, вы были на последней игре «Гарпий»? Через полчаса Гораций пообещал замолвить за Гвеног словечко перед Гвендолин Морган*. Все было правильно, разумеется, он затем и упомянул про загонщиков, чтобы девочка наконец набралась смелости. Вот только в комнате становилось все темнее, будто внезапно погасла половина светильников, да приятная прохлада подземелий начала ощущаться ночным зимним холодом. Распустив клуб, Гораций тяжело привалился к стене возле так и не закрытой двери. Не самая удачная ситуация: в коридоре может караулить Гилдерой Локхарт, семикурсник-равенкловец, мечтающий получить рекомендацию профессора Слагхорна. В былые времена таких «мечтающих» под его дверью набиралось с десяток. Правда, стремились они не к чему-то конкретному, а к приглушенному свету, оживленным разговорам, тихому смеху и звону бокалов. К тому, чтобы войти в систему планет, вращающихся вокруг может и не самой яркой, но определенно притягательной звезды. Гораций не знал, что удручает его сильнее: то, что Локхарт был один, или то, что ему нужно было всего лишь письмо. — …Гавейн, мне не нужны неприятности, — раздалось из-за двери. — Так уходи, Гвеног. Сама затащила меня в этот гадючник, теперь не жалуйся. Или ты думаешь, я пришел на Старого Слизняка любоваться? — Что ты задумал? — Кто не знает, тот не отравится. Скажем так, утром проползающих тут змей будет ожидать приятный сюрприз. Воцарилась тишина — плохо. «Шутник» ничего не опасается, а значит, эту магию в принципе можно творить только невербально, следовательно, она весьма серьезна. По-хорошему, надо было выйти и выставить нахала из подземелий, но Гораций так хотел видеть Гавейна Робардса в своем клубе, так радовался, что тот наконец пришел, пусть и за пару месяцев до выпуска. Он даже подумал: все наконец-то возвращается в нормальное русло. Не сложилось. Опять не сложилось. — Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Робардс! — ассистент Горация, Северус Снейп, сразу перешел к делу. Гвеног, однако, он игнорировал, а значит — оказался тут не только что. — В коридорах запрещено доставать палочки. — Но я… — Еще двадцать баллов с Гриффиндора за пререкания с преподавателем, — перебил Снейп. — Возвращайтесь в башню и благодарите Мерлина и Слиз… профессора Слагхорна, что у вас на этот раз все-таки была причина тут находиться! Послышались торопливые шаги — за год даже гриффиндорцы усвоили, что со Снейпом связываться себе и факультету дороже. — Аврорские штучки, — задумчиво протянул знакомый голос, и Гораций чуть не подпрыгнул от неожиданности. — Сложная магия, где только набрался? Не можешь снять? — Я разработал защиту, — ответил Снейп. — Надо проверить. — А если не сработает? — в знакомом голосе звучала знакомая же насмешка над нетерпеливостью и склонностью к ненужному риску. — Это очень сильное и очень неприятное заклятье, Сев. Если попадет по первокурсникам… Люциус Малфой резко замолчал, явно наткнувшись на красноречивый взгляд. Самому Горацию не нужно было видеть лицо Снейпа, чтобы все понять: тот собирается «проверять» защиту на себе. И как только этот человек оказался в Слизерине? — Ты, кажется, к Слизняку собирался? Феи в помощь, — отмахнулся Снейп. И вдруг резко выпалил: — Вот ублюдки! — Кто именно? — усмехнулся Люциус. — Иди к Мордреду! — Ты этому… гм, декану безбожно льстишь, — Люциус уже откровенно смеялся. Гораций тяжело отлип от стены и магией бесшумно закрыл дверь. Вовремя: через минуту раздался стук.

* * *

Люциус сидел у камина и грел в пальцах бокал со все-таки дождавшимся его коньяком. Сам Гораций такое не пил — слишком горько. После знакового Хеллоуина Люциус Малфой уже появлялся в Хогвартсе — в середине января, сбросивший, под стать моменту, пепел прошлого, равнодушно прошедший мимо суда над Лейстранджами, золотым акцио поймавший ускользающую удачу. Гораций целый день ломал голову над тем, что же сказать бывшему любимцу, когда тот все-таки подойдет и попросит… не важно что, за чем-то же он явился. Не понадобилось. Тогда. Но коньяк он все-таки купил. Гораций осознавал, что разумнее всего было бы порвать связи с этим человеком. Естественно, временно — если тот действительно не только выкарабкается, но и сможет упрочить свое положение. Или навсегда — если случится худшее. Но захлопнуть дверь все-таки не смог. Не хватило силы воли. — Отрадно видеть, что ваши студенты вас не забывают, — улыбнулся Люциус, все-таки отвергая бокал и ставя его на подлокотник кресла. Гораций помедлил секунду, отчасти собираясь с мыслями, а отчасти просто наслаждаясь происходящим. С этим человеком каждое слово имело подтекст — с подтекстом, под которым прятался очередной подтекст. Расшифровывать эту вязь, словно разбирая на базовые составляющие сложное неизвестное зелье, было необычайно интересно даже шесть, семь, десять лет назад, когда этот молодой — Мерлин, какой же все-таки молодой! — человек был не более чем очередным перспективным мальчишкой. — Всего лишь небольшое свидетельство признательности, — сказал он наконец. — О, не скромничайте. «Небольшой» вашу коллекцию не назовешь. Люциус закинул ногу на ногу, слегка качнул головой — ухоженные распущенные волосы на мгновение поймали свет свечей, — и у Горация перехватило дыхание. — Я никогда не увлекался коллекционированием, — продолжил Люциус, — но слышал, что эта страсть из числа не подвластных разрушительному влиянию времени. Гораций бы много дал за то, чтобы его страсти поддавались влиянию времени, но, к сожалению, этот надменный холеный человек был прав — только вряд ли осознавал, насколько. — Однако, — Люциуса ничуть не смущало молчание собеседника, как не смущает змею мертвая неподвижность обреченной жертвы, — в каждом… гм, деле нужно уметь уйти с арены вовремя. — С этим сложно спорить, — выдавил Гораций, сам морщась от прорезавшейся хрипоты в собственном голосе. — Подобное чутье можно было бы назвать слизеринским. — В глазах Люциуса блеснул металл, и он быстро опустил веки. Сорвался — но почему? — Мне известно, что вы подали прошение об отставке. Гораций удивленно моргнул. Он в самом деле просил Альбуса его отпустить, и тот даже нашел ему ассистента и замену. Но все это происходило до Хеллоуина, когда находиться рядом с Дамблдором с каждым годом становилось все опаснее и опаснее. И теперь стало не более чем историей. — Вы хорошо осведомлены. — По долгу службы, — отмахнулся Люциус. Откровенно — и осознанно — театрально. — С начала месяца я вхожу в Попечительский совет Хогвартса. Гораций присвистнул. Похоже, Люциус уже упрочил свое положение — быстро, ничего не скажешь. Но вот то, что декан Слизерина оказался не в курсе этих перестановок, изрядно настораживало. — Вас беспокоит судьба Слизерина? — с легкой ноткой недоверия поинтересовался Гораций. Конечно, игра есть игра, но не мешало показать, что его бывший декан на это представление не купился. — Нисколько, — не по правилам отрезал Люциус. Гибко и грациозно поднялся с кресла и добавил — будто накладывая неожиданное заклинание: — На профессора Снейпа можно положиться. — Безусловно. Но он еще так молод. — Как бы молод он ни был, ему удалось свести количество несчастных случаев в подземельях практически на нет. Чего вам, простите за прямоту, не удалось добиться за одиннадцать лет. Он не играет, внезапно осознал Гораций. Это что же, Люциус Малфой вступил против него в союз с Альбусом Дамблдором? Так, может, солнце и в самом деле сошло с ума, и в день летнего солнцестояния наступит конец света? — Альбус Дамблдор безоговорочно доверяет Северусу Снейпу, — подловив момент, закинул удочку Гораций. Люциус быстро отвернулся — якобы забрать бокал, — но все же не смог скрыть мелькнувшую на лице гримасу отвращения. Что ж, конца света не будет. — Говорят, самый темный час — перед рассветом, — усмехнулся Люциус, словно подслушав мысли собеседника. Впрочем, может, и в самом деле подслушал — Гораций никогда не был силен в окклюменции. — И мы, — он выделил слово голосом, — наконец-то увидели первые лучи. Вы никогда не пытались стать анимагом, профессор? В юности мне хотелось научиться превращаться в дракона. Но это слишком опасно. — Мне чужды подобные амбиции, — вздохнул Гораций. Все было предельно ясно. Что ж, Северус разгонит из подземелий гриффиндорских шутников — уже разогнал, если подумать, кроме тех, кто приходит в Слаг-клуб, — наколдует в коридорах имитирующих его уже пугающую нарушителей фигуру фантомов, выставит защитные барьеры возле Визжащей хижины. Те, кого не защитили власть имущие, учатся защищать себя сами. И иногда защищают других. Рассвет? Возможно. И даже очень вероятно. Но только не для Горация Слагхорна. Слизеринцы способны на такие высоты самопожертвования, что не снились ни гриффиндорцам, ни хаффлпаффцам — но только ради своих собственных целей. А факультет никогда не был целью Горация Слагхорна. И факультету это в конце концов надоело. — Вы уйдете с арены рекордсменом, — Люциус пригубил коньяк, отставил бокал обратно на подлокотник и медленным, откровенно ласкающим движением провел по стоявшей на соседнем столике коробке с засахаренными ананасами. — А я пришлю вам лучший испанский херес. — А если я отзову прошение? — Гораций дышал на счет, выравнивая скакавший галопом пульс, но все-таки смог произнести вопрос ровным тоном. Конечно, это пустая угроза: Альбус не поставил его в известность о делах Попечительского совета, а значит, уже все решил. Но ведь Люциус об этом не знает. — Вы этого не хотите, профессор. Это очевидно. А те ваши желания, которые… гм, не очевидны родителям ваших учеников, пусть останутся тайной.

* * *

Ночной колокол давно возвестил об окончании вечера, а Гораций все смотрел в камин, грея в руках бокал с недопитым коньяком. По-прежнему слишком горько. Но порой — уместно. И огонь кажется ярче, вот только — не теплее. Подземелья посветлели, провожая на ночное патрулирование того, кого уже признали своим новым деканом. Конечно, это всего лишь иллюзия, как и игры солнца и огней, но порой ночь заканчивается тогда, когда кто-то просто принимает решение выйти из нее навстречу рассвету. Слизерин — решил. А Гораций — остался за полярным кругом. В каком-то смысле это тоже было жертвой, но ведь Слизерин никогда не был ему совсем безразличен. Просто свой предел Гораций понял еще длинной ночью в больничном крыле, глядя на сжавшегося в комок, трясущегося от ужаса после встречи с оборотнем перепуганного мальчишку. Для таких сражений он не годится. А солнце отвечает лишь тем, кто сможет упрямо не закрывать глаза под его обжигающими лучами. Стук в дверь оказался неожиданным, но Гораций машинально махнул палочкой — и выронил бокал. Люциус? — Простите, что потревожил вас в такой час, профессор, но до выпуска осталось всего несколько недель. Гилдерой Локхарт вышел на свет, и сходство стало меньше, но все же не ушло окончательно. Мальчишка и без того был красив, но то была иная красота — так пейзаж, даже нарисованный самым умелым художником, бледнеет у окна, за которым высятся далекие гордые горы. Маскировочные чары, и, похоже, отменные — может, Локхарт и не так бесталанен, как Горацию всегда казалось? И свет свечей, разумеется. — Что вам угодно? Риторический вопрос. Пока Локхарт лепетал что-то о своем желании прикрывать от опасностей спины исследователей диких мест и магических существ, Гораций подходил ближе, изучая и работу, и сам экспонат. Целеустремленность способна восполнить многие недостатки, а чары и в самом деле оказались превосходными. Ночь расцветала красками, звуками и запахами, пьянящая весенняя ночь, уступившая беспросветную мглу белым и лиловым свечам и звездному свету. Тьма, в которой последние годы жил Гораций, была иной. И она закончится не рассветом, а бегством. Но сейчас, пока его ночь еще длится — почему бы не притвориться, что она тоже звенит капелью и манит ароматами трав? Почему бы не взять у нее все? Он ведь все равно уходит. — Я ведь уже неоднократно говорил вам, молодой человек, что вряд ли смогу поручиться за вас. Мне бы хотелось верить, что вы оправдаете высокую оценку, но… — Гораций сделал многозначительную паузу. — Если вы уделите мне достаточно времени, я уверен, что смогу вас убедить, — возразил Локхарт и вдруг громко сглотнул — он явно понимал, что именно сейчас предложил. Но как догадался, что именно этот крючок сможет сработать? А впрочем, какая разница. — На это может уйти вся ночь, — все-таки уточнил Гораций. — Я… готов. Гораций усмехнулся и медленно запустил пальцы в удлиненные заклинанием распущенные волосы. Сквозь горечь давнего, хоть и осознанного только сегодня поражения и непривычный алкоголь пробивалось слабое ощущение, что он совершает огромную непоправимую ошибку. Как тогда, в больничном крыле, когда решил не оспаривать цену, которую готов был заплатить Альбус Дамблдор за сокрытие своих промахов и тайн. — Вы долго работали над освоением этого заклинания? — поинтересовался Гораций. — Д-да. — Что ж, возможно, вам нужно найти какое-то одно заклинание, способное помочь вам в достижении целей, и освоить его столь же совершенно. Слабое ощущение замолчало — возможно, ушло, а вернее, просто сдалось, как и сам Гораций, и свернулось в клубок где-то в ночной темноте в ожидании неизбежного — потому что он все равно неизбежен — рассвета. В глубине души Гораций был оптимистом. Но, целуя подрагивающие губы, он все-таки знал, что ошибается. Неизбежности не будет, — и эта ночь останется с ним навсегда.

Конец