Прими ближнего своего, как самого себя

      Метры и километры уродливой кожи, покрытой отвратительными рубцами и шрамами. Сквозь протяжные скрипы петель старых дверей, которые не смазывали уже десяток лет, доносились тихие, чуть всхлипывающие стоны. Были отчётливо слышны страдания и вуаль из череды негатива и переработанных и отрефлексированных до дыр вопросов, которые постоянно мешают жить.       Чуть блёклый свет освещал небольшие извивающиеся фигуры в пелене из тьмы, свет аккурат пробивался через небольшой вырез в нижней части двери. В нём то и дело мелькала тень, которая точно корчилась от бесконечной боли, что передавалась без слов — на эмоциональном уровне. Дёргать ручку ванной было бессмысленно — человек закрылся изнутри.       Я встал на колени и чуть наклонил голову, и мой глаз зацепился за небольшой поток капель бардового оттенка: они подали одна за другой — сквозь негромкие всхлипы и тяжёлое, прерывистое дыхание — оно было очень тревожным. Капля за каплей падали на белоснежный кафель ванной комнаты; тень продолжала корчиться от бесконечной боли, и уже не понятно, от какой именно — физической или эмоциональной; а может быть, их симбиоз подарил такую палитру чувств.       В этот же момент дверь ванной открылась — блёклый свет упал на тьму, напавшую на это пространство; в самой ванне не было никого и ничего.       Я был той самой фигурой — стоял в ванной, смотрел в зеркало, время от времени чувствуя лишь удушение, которое сменялось на кашель, такой резкий и такой сильный, что казалось, будто я не могу остановиться. Я сел на пол, скрестив ноги и схватившись за ванну, чтобы глубоко вдохнуть, но казалось, что я теряю связь с реальностью.       В голове мелькали картинки: школа, колледж, университет, родители.       Я слышал громкий смех, одна картина накладывалась на другую, моя память воспроизводила всё то, что я желал забыть раз и навсегда, но всё оно приводило меня к страшным воспоминаниям, которые невозможно стереть, нажав на кнопку и сбросив себя до заводских настроек. Я слышал голоса и эмоции, даже видел действия, и они были ужасно реалистичны — один кидал в меня камнями, другие кричали, что я отвратительный и мерзкий.       В воздухе стоял ужасный, нет, тошнотворный запах железа. Проточная вода полилась из крана, трубы иронично зазвенели, в ванной комнате возник нереалистичный гул, который пробивал звук падающей и в этот же момент утекающей воды. Глаза желали сомкнуться, и, потянувшись рукой, из которой уходили остатки сил, я повернул кран с хлестающей холодной водой на себя. Пол заполнили вода, капли крови и рухнувшие с полок склянки с медицинскими жидкостями; туда же упал ингалятор, который мне был так необходим.       Метры и километры кожи, на которых выступали уродливые рубцы, мёртвый взгляд в никуда и, что самое важное, полное и непонятное ничего. Встав с насиженного места, попутно поскользнувшись, я взял лезвие, которое приготовил заранее, и, истошно задыхаясь и без того истекая кровью, начал резать свою кожу. Я чувствовал острое и холодное соприкосновение пронзительной и тупой болью, продолжал резать себя с целью изменить, сделаться лучше, но раз за разом чувствовал боль. Ванну заполняли реки крови, я задыхался ещё сильнее и, чувствуя, как последние силы уходят из моего тела, из моей души, успел вымолвить лишь одну фразу: «Прими ближнего своего, как самого себя».       Мои глаза закрывались, ванную комнату заполняла кровь, а темнота пожирала не только всё то, что было, но и те остатки света, что существовали лишь однажды.