Грехопадение

Сэмми… Какое же сладкое, действительно сладкое и волшебное имя. Сэмми… Его хочется произносить снова и снова, смаковать на языке, по-всякому, перекатывать, обладать исключительным правом его называть. И при этом наблюдать легкое смущение его прекрасного обладателя, его едва заметную томность и застенчивость. Сэмми… Для Дина в этом имени — всё. Рай и ад. Спасение и гибель. Грех и прощение. Причина и следствие. Любовь и ненависть, свет и мрак, бог и дьявол. Весь мир, вся жизнь, вся любовь, все инстинкты, весь смысл. Сэмми… Его Сэмми. Его мальчик. Его сладкий малыш. Дину не хватает Сэма, не хватает постоянно, не хватает физически, даже когда он рядом, не говоря уж про моменты разлуки. Сейчас они снова вместе, а Джессика уже полгода мертва, и стыдно, очень стыдно и страшно это признавать, но Дин даже рад… Рад, что так вышло. Иначе бы ему пришлось уезжать в ту темную ночь одному. А он не хотел быть один, без брата. Он бы лучше умер. Нет, он не сговаривался с тем демоном, но был в таком отчаянии тогда, часами сидя в Импале у дома сладкой парочки, и до встречи с Сэмом, и уже после охоты и прощания, что... наверное, мог бы пойти на такой сговор. Сейчас Дин сидит на кровати с ногами, по-турецки, и неотрывно смотрит на Сэма, который стоит посреди комнаты, у стола и что-то ему рассказывает в этой своей оживленной и открытой манере, на чем-то настаивая и жестикулируя. Видно, что эта очередная фигня его очень захватывает, но Дина захватывает нечто совершенно иное. Его большой, но наивный мальчик. Если бы он только знал, какие грязные вещи думает о нем его старший брат… О чем же говорит Сэм… А кому есть до этого какое дело? Сэм треплется о каких-то интересных для него, но совершенно не важных для старшего Винчестера вещах и деталях, так что Дин слышит, как обычно в таких случаях, только «бла-бла-бла». И «бла-бла-бла». И еще много-много «бла-бла-бла». Ох, Сэмми, и к чему только столько воодушевления, слов и стараний?.. Изумрудные, неподвижные, словно остекленевшие глаза Дина, так и остановившиеся на нем, слегка сбивают Сэма с мысли. Сэмми чувствует, что что-то не так. Сэмми запинается, начинает чувствовать себя как-то странно. Да, Дин не может оторвать взгляд от своего Сэма. Потому что его кожа слишком гладкая и нежная, чтобы не обмирать внутри от желания прикоснуться к ней, и лучше губами, лучше языком… а потом зубами. Слишком притягательная кожа, чтобы не мечтать выпороть ее и не сгорать от желания увидеть глубокие красные следы, оставленные ремнем после длительной, жестокой и изнуряющей порки. Глаза Сэма такие чистые, красивые и невинные. Но умные, как у чертовой крысы, а иногда и откровенно блядские, так что насчет невинности можно и поспорить. Но, в любом случае, до Дина ему далеко. Дин уже давно чувствует себя настоящим… не просто извращенцем, маньяком, больным на всю голову, готовым чуть ли не живьем слопать собственного младшего брата — если бы только после этой нечестивой трапезы его можно было вернуть… Губы Сэмми такие болтливые, сучные и глупые, что их так и хочется видеть на своем члене. Хочется трахать их своим стволом, насаживать жестко, драть, чтобы покраснели и опухли от минета. А еще их хочется смять своими губами и посасывать, проникнуть между ними языком и глубоко трахать так этот рот, заставлять Сэма подчиняться, послушно принимать и быть пассивным. Челку Сэма хочется просто нежно поцеловать и убрать, чтобы не лезла ему в глаза, чтобы открывала вид на его красивый, высокий лоб и такие же красивые брови… Дин так любит всё это, каждую яркую черту и каждую мелкую черточку своего младшего брата. Потому что всё это — Сэм. Но вот чего Дин раньше не подмечал: каждая незабываемая, харизматичная линия Сэма буквально кричит о нем и выдает его с потрохами. Высокий и широкий лоб — мощный интеллект. Ямочки на щеках — веселый характер, доверчивость. Выдающийся подбородок — сила воли, целеустремленность, упрямство. Плюс заостренность — самолюбие. Сжатые губы — твердость, мужественность, решительность. Острый вздернутый нос — любопытство, наивность, своеволие, бесконечная милота и очарование. Тонкость губ — мужской характер, прагматизм и рассудительность. Выдающийся рост и размеры — потрясающая сила, мужественность. Щенячий взгляд — склонность манипулировать. Милые нежные черты — тонкая душевная организация. Шикарные волосы, чистая кожа — отличное физическое здоровье. Заостренный профиль — проницательность, хитрость. Красивая длинная шея, стройные длинные ноги — врожденная грациозность, то, что когда-то гордо называли «породой». Широкие плечи и узкие бедра — в мужчине выдают ревнивого собственника. Прическа длиннее общепринятого — бунт, индивидуализм, нежелание вписываться в стандарты. Еще при тщательном уходе — тщеславие. Широкие крылья носа — горячий темперамент. Милейшая трогательная родинка — просто дополнительный штришок, придающий его Сэмми еще больше зашкаливающего очарования, если такое вообще возможно. У Мерлин Монро была родинка почти там же. Вот ведь была красотка, но Сэмми лучше. А уж его мимика, жестикуляция и позы — отдельная длинная тема. Если считать, что каждый человек — это произведение искусства, то Сэм Винчестер был бы в этой галерее ярчайшим шедевром, по непоколебимому мнению Дина. Да, его Сэмми настолько хорош, что это даже в голове невозможно уложить. Можно только сойти с ума. Его малыш, его первая и единственная любовь, его счастье, которое так и хочется зацеловать и завалить уже наконец в койку. Но сегодня, в этом заброшенном доме, в котором они остановились переночевать, Дин смотрит на своего Сэмми не один… За большими зелеными глазами старшего скрываются еще одни глаза — холодные, голубые. Давно мертвые, но отнюдь не пустые глаза. И все эти внимательные наблюдения за чертами Сэма и соответствующие выводы принадлежат им, а не старшему Винчестеру. Сегодня Дин с Сэмом побывали в психушке, населенной призраками. Сегодня Сэм наставил на Дина обрез и выстрелил. А потом наставил пистолет и… снова выстрелил. Выстрелил. Дину все еще трудно было переварить это. Да, призрак, да, понятно, но… блять, душе было все равно намного больнее, чем телу от выстрела солью. Чем он заслужил такое отношение? Почему Сэм в глубине души так его ненавидит? Чем Дин настолько ему мешает? Он же так страшно любит своего младшего братишку. Просто очень сильно его любит… Ладно, не просто любит. Он хочет его, безумно вожделеет его каждую минуту. Но ведь Сэм об этом не знает, так чем же он так провинился перед Сэмми? Только тем, что беспрекословно слушается отца, а не его? «Своя голова на плечах» — эти слова так и пульсируют внутри эхом и болью. На выходе из психушки Дин предложил Сэму поговорить, но он не захотел… Вот почему не захотел? Понятно же, что его что-то сильно не устраивает. Почему бы тогда не поговорить? Это же Сэм. Но он не захотел… Почему-то. Хочет продолжать злиться и темнеть? В последнее время он вообще скрытный. Много вопросов, о которых не хотелось думать. Но о чем братья точно не знали, покидая злосчастное место, так это о том, что один из призраков психов успел тихонечко затаиться внутри старшего Винчестера. Итак, сегодня внутри Дина пассажир из далеких времен прошлого — человек, давно умерший, но не нашедший покоя. Призрак, жадно питающийся чужими страстями, подобными его собственным, так и не отжившим страстям. Закончив с разборкой портрета Сэма, этот болтун переходит к самому Дину. И с первого взгляда распознает в нем гедониста, зависимого от чувственных наслаждений. О гедонизме, оказывается, в первую очередь говорит его немаленький нос, и такой же немаленький рот, намекающий на обжорство и лживость, потрясающую лживость. А пухлые и совершенно блядские губы выдают в Дине сладострастника с избытком похоти. Да, оказывается, не нужно быть гениальным физиономистом, чтобы сразу почувствовать, что у обладателя таких губ — избыточная сексуальность. Пухлые губы говорят еще и про сильно развитую чувственность, эмоциональность, женственность и ранимость. Это же, оказывается, уже в двойном объеме, сообщают еще и большие глаза Дина! Намеренно отпущенная щетина — стремление казаться старше и мужественней. Хорошо выраженные скулы в сочетании с короткой прической — явный признак бойца, который не привык раздумывать над ситуацией. Морщинки вокруг глаз — веселый характер. А вот весьма крупные черты лица выдают в Дине человека с явными маниакальными наклонностями!.. Мощные подбородки у них с Сэмом — родственные черты, и намекают они всё на то же упрямство, упорство и страстность. А вот длинные девчачьи ресницы Дина — еще раз чувственность… (блять, сколько ж можно) Узковатый для его лица нос — еще раз ранимость, обидчивость в качестве защитной реакции, и даже истеричность — склонность к резким вспышкам с поводом и без… Дин Винчестер буквально вздрагивает от всего этого. Призрак прямым текстом расписывает его портрет, словно какую-то блядь, словно какую-то бабу. «Да, судя по внешности, Дин, ты — натуральная баба. Самая натуральная баба из всех, к тому же — истеричная. Но, — оптимистично заключает призрак, — Сэму все это нравится. Он без ума от этого, поверь. Ты ему не только брат — ты ему как вторая половинка. И, на самом деле, он зависит от тебя и твоего мнения не меньше, а то и больше, чем ты зависишь от него. И, несмотря ни на что, в глубине души Сэм хочет, чтобы им рулили. Если точнее — только чтобы ты им рулил…» — Дин?.. Все в порядке? — спрашивает Сэм уже с заметным беспокойством. Сэм уже с минуту ничего не говорит, только тревожно наблюдает, прислонившись задницей к столу, за неподвижно сидящим на кровати Дином. Сэму кажется, что с братом что-то не так, что он какой-то отсутствующий и зависший. Впрочем, Дин таким часто бывает, когда Сэм начинает ему что-то рассказывать или доказывать. Но в этот раз Дин так и не отвел от него ни разу свой странный… буквально пожирающий, хищный, холодный взгляд. Призрак поскорее заканчивает капать Дину на мозг: «Ты хоть понимаешь, насколько идеально вы подходите друг другу? В плане секса. Да вы — просто динамит. Вы созданы друг для друга, как огонь и порох, — быстро нашептывает внутри головы Дина заблудший странник, прямо как Змий, толкающий Еву сорвать запретное яблоко и принести его мужу, которому оно очевидно также придется очень по вкусу. — Забудь про отца, забудь про мать, забудь про Бога, забудь про людей… Возьми Сэма. Вы же как Инь и Ян. Всегда неизменные Альфа и Омега. Сэм и Дин Винчестеры. Вы двое просто — чистый Секс. Разделенный надвое. Если бы вы не были еще и братьями, вы бы давным-давно трахались так, что земля бы дрожала. Если бы вы просто встретились… О, да, где бы вы ни были, в каком бы мире вы ни были, вы бы вряд ли прошли друг мимо друга. И скоро ты бы всаживал в это чудо, позабыв обо всем остальном… а может, что куда более вероятно — он бы всаживал в тебя. Правда в том, что даже при том, что вы — братья… главное не меняется. Ты говоришь себе, что это всё меняет, но снова лжешь. Неужели ты серьезно полагаешь, что в ваших силах избежать неизбежное? Сколько еще ты выдержишь? Сколько продержишься и в какой момент сорвешься? Ты уверен, что это будет… подходящий момент? Что он не будет стоить вам чего-то большего, чем просто шок и неизбежное взросление твоего младшего братишки? Давай же, Дин, сделай уже его взрослым… Взрослым по-настоящему. Он же так хочет этого… Даже если и сам еще пока не знает. Он может еще не понимать и не принимать этого, Дин, но одно могу сказать точно: Сэм тебя хочет. Поэтому он беспричинно злится и сучится на тебя. Он будет это делать до тех пор, пока вы не трахнетесь. Так давай же, покажи ему, чего он на самом деле хочет. И как на самом деле ты его любишь. Вот чему меня научили в нашей замечательной клинике: не нужно ничего держать в себе, всё нужно выражать! И гнев, и ненависть, и любовь, и страсть… Это единственный способ избавиться от этого. Излечиться и обрести долгожданную свободу» Сэм смотрит на Дина, и в его трогательных пытливых глазах читается вопрос. Дин понимает, что еще немного и Сэм пойдет за святой водой и солью. Поэтому старший Винчестер наконец-то заставляет себя натянуть улыбку и сказать: — Всё хорошо. Если не считать того, что ты меня пиздецки загрузил своей болтовней, ботаник. — Извини, я забыл, что ты не привык получать так много информации меньше, чем за месяц, — высокомерно язвит в ответ Сэм, переставляя свои длинные ноги и заметно расслабляясь. Опять он об этом… Опять намекает, что Дин вроде как недостаточно умен, маленькая гнусная зараза! — Сучка, — отпечатывает Дин. — Придурок, — улыбается Сэм. Ему всё это смешно. Он не понимает. Заносчивый бесчувственный сопляк. В груди всё ещё немного жжет соляной залп. И там же еще сильнее жжет боль и тихая, вновь всколыхнувшаяся, обида и ярость. Сучка. Сучка… Прекрасная, соблазнительная, но неблагодарная тварь. Так значит, Сэм считает его тупым папиным солдатиком? И хочет быть свободным… А он разве не хочет быть свободным?! Он не устал постоянно приглядывать, беспокоиться, дохнуть от желания и оберегать даже от самого себя, получая в ответ лишь нытье, раздражение и претензии? Призрак-физиономист, бывший насильник, бывший пациент психушки продолжает толкать на «единственно верный» вариант действий. Сэмми не должен снова остаться безнаказанным. Не должен оставаться наивным дурачком, не познавшим всю правду. Всю жесткую и пошлую истину до конца, глубоко, сильно… Всё. Кончено. Хватит им ломать эту комедию. Сейчас или никогда. Дин встает и уверенно подходит к брату впритык. И прежде, чем тот успевает отшатнуться от такой неожиданной и нагло нарушающей все границы близости, Дин хватает и скручивает Сэмми лицом в стол, заламывая руку, причиняя боль, чувствуя под собой панику. — Дин?.. Д-дин, что проис?.. Ты не Дин? — быстро понимает Сэм, с ужасом чувствуя, как ему в бедро упирается твердый объект, подозрительно находящийся в том самом месте, где должен находиться член Дина. — Я — Дин, — довольно усмехается ему в ухо четкий и низкий голос брата. — Хоть и не один. Но всё же Дин. Сэм дергается, сопротивляется, пытается вырваться, и слышит, как Дин сверху смеется над ним. — Давай, Саманта, подергайся еще сильнее — меня это так заводит, — скалясь, произносит его брат. — Прямо как девчонка, ей-богу. Давай, малыш, еще поднажми… Ой, как хорошо. Молодец. Но я все равно сильнее. А сказать — почему? Я тут, знаешь ли, охотился каждый день… Жопу рвал, помогая отцу и спасая людям жизни, пока ты просиживал свою хорошенькую задницу в колледже, сука! И пока ты со своей грудастой блондинкой любовь крутил! А теперь вот ты вернулся весь такой умный, важный и серьезный — золотой мальчик… Дерешь передо мной свой милый носик, словно от меня дерьмом несет. Хотя, да, бывает и несет — работа такая. Не я ее себе выбирал, но как-то не жалуюсь. А вот ты… ты меня уже достал своим высокомерием и нытьем. — Дин, я никогда… Всё же совсем не так, — еще раз пробует вырываться Сэм в крепких руках старшего, снова и снова задевая бедром то-самое-страшное, что может быть только стоящим членом Дина. — Не так, говоришь? С твоей младенческой точки зрения, может, и не так. Тебе ведь плевать. Ты же никогда не пробовал посмотреть на всё моими глазами. — Н-неправда… — Неправда? — Да. Я разговаривал с тем оборотнем, который был тобой… Я всё знаю. Ты просто завидуешь мне! — Завидую? — со смехом ужасается Дин. — Тебе?! Что там этот чертов оборотень наболтал Сэму? Господи, а вдруг он и правда завидует? Что ж, ничего удивительного. Но это еще мелочи. Главного оборотень все-таки не сболтнул. Стремно, наверное, было. — Может, еще скажешь — ревную? — ухмыляется Дин. — Не знаю… Ревнуешь? — Еще как, сучок, — встряхивает его старший, давая Сэму лишний раз почувствовать его превосходящую мощь, силу и контроль. — Но это тоже не главная наша проблема, Сэмми. — А к… — Какая у нас главная проблема?.. Ну же, Сэмми, даже ты не можешь быть настолько слепым и глупым. Ты ведь уже чувствуешь ее сейчас, не правда ли? Нашу главную проблему?.. Она такая большая и твердая… — Боже, Дин… — Даа. Скоро ты будешь повторять это постоянно, маленькая развратная сучка. Думаешь, я не замечал, как ты всё время смотришь на меня? Так влажно… умоляюще и бесконечно грустно… Еще ни одна самая течная сучка не смотрела на меня так, как ты. Да ты, блять, не просто влюблен в меня, как нежная девочка. Ты из-за меня реально течешь в свое девчачье белое бельишко… Которое вечно так по-гейски выглядывает у тебя из-под джинсов. А может быть не только течешь, но и кончаешь… Скажи, Сэмми, ты хорошо кончаешь, когда думаешь обо мне? На кого ты дрочишь по три часа в ванной — на журнальчики, которые я тебе дарю, или на меня самого? Сэм, казалось, был совершенно шокирован всё более ужасными словами брата, и совсем растерялся. На такие обвинения даже что-то возражать казалось унизительным и смешным. Но и промолчать было невозможно. — Да иди ты… Может, это ты на меня дрочишь?! — грубо попытался перейти в нападение Сэм. — Я — на такого урода? — фыркнул Дин. — Да у меня на такого, как ты, не встанет, даже если я тонну Виагры выдую. В сочетании с огромным стояком, упирающимся в бедро Сэма, эти слова казались не просто бессовестной ложью, но и каким-то безумием. — Дин, ты… не в порядке, — сделал попытку достучаться Сэм. — Это же не ты, это всё… призрак, да?.. В тебя в психушке запрыгнул призрак… — А вот и Сэмми-умная-заучка, — подъебнул Дин. — А я всё ждал, когда же он появится. Сэмми-проницательный-психолог, Сэмми-правильный-мальчик, Сэмми-крутой-детектив… Как думаешь, я хоть раз слушал всю ту невозможную хрень, которую ты несешь?! Думаешь, хоть раз прислушался, когда ты мне в очередной раз пиздоболишь и на мозги капаешь? К твоему сведению, я делаю единственное, что со всей этой твоей хуйней можно сделать — игнорирую. Потому что мне посрать, что ты там думаешь… Посрать на все твои диагнозы, умничанье и советы, доктор Хаус. Посрать на весь тот бред, который рождается в твоей хорошенькой начитанной головке… Как по мне, так она прекрасно годится лишь на то, чтобы мой член принимать за щеку и в горло. Теперь Сэм упорно молчал и только сильно дышал под навалившимся, прижавшим его сверху братом. Обиделся или слишком сильно расстроился — кто его знает. Дин знал только то, что, начав высказываться, уже не может остановиться. — А ты бы ведь хотел этого… — продолжил Дин, начиная делать небольшие поступательные движения тазом, и таким образом несильно, но ритмично потираясь членом о Сэмми, словно нетерпеливый блудливый пес. — До усрачки хотел бы сосать мой член, скажи… Только и нарываешься с тех пор, как я к тебе пришел и увез. Помнишь, как я тебя увез? Просто взял и забрал тебя у твоей офигевшей новой пассии. Потому что ты — мой. Мой малыш, принцесса моя сладенькая… Ты что так притих? Согласен со мной полностью? Сэм ничего не отвечал и, как-то подозрительно присмирев, не вырывался больше, придавленный и подавленный Дином и его выступлением. — Еще бы не согласен, — довольно продолжил Дин. — С тех пор только и мечтаешь ко мне в койку прыгнуть. Так и выводишь меня из себя. Из душа вечно выходишь в одном полотенце, как подгадываешь — когда я в комнате. Вечно, то недоодетый, то недораздетый. Везде на твои обнаженные прелести натыкаюсь. Поздравляю, ты добился своего, хитрая блядь. Рад теперь? Счастлив, что совратил вполне-таки нормального парня? — Я не… Нет!.. Ничего такого… Сам ты — блядь!.. — не выдержал Сэм. — Только и пялишься недвусмысленно и губы облизываешь! Как блядь. «Нормальный парень» — ха… — Да вы посмотрите — сама чистота и оскорбленная невинность! Ври дальше. Что, не выглядывало, скажешь, у тебя заманчивое бельишко, когда свободные джинсы совсем немного сползали вниз? Ух, так развратно, у меня яйца аж гудели. Или ты теперь хочешь мне лапши навешать, что оно так получалось случайно, а ты не видел, не замечал? Но ты же не лох, Сэм. Хоть и похож. Только я знаю, что у тебя всё, вообще всё под контролем. В смысле, я тебя в жизни даже с измазанным ртом ни разу не видел… Черт, даже в детстве! С ума сойти, ты вообще кто — человек или дьявол? Но я о другом. Бельишко твое выглядывающее, Сэмми. Ты же это делал специально, признай — в слабой надежде, что я сломаюсь, поведусь, да? Всегда хотел лечь под меня… А то, может быть, и сверху забраться? Размечтался. Дин сам не понимал, что несет, слова просто возникали на его пошло усмехающихся губах, а сам он еще никогда не чувствовал себя настолько открытым в своих страстях и высказавшимся. Это было приятно. Почти так же приятно, как удерживать напряженное тело Сэма под собой. — Радуйся. Сегодня настал твой счастливый день, сучок, — в заключение отрезал Дин, не в силах перестать скалиться и пролезая второй рукой под Сэма в поисках ширинки. — Выебу тебя, как давно нужно было… Растяну как следует своим членом твою бесящую тугую дырку, малыш. Может, хоть тогда ты, наконец, научишься уважать старших и слушаться, — добавил Дин уже со смехом в глазах и хорошим шлепком по крепкой пятой точке Сэма. — Как думаешь, если бы мы с папой в детстве пороли твою нежную попку, из тебя бы выросла такая неблагодарная и заносчивая тварь? Мне кажется, нет. Мне кажется, твоей горячей заднице всегда не хватало хорошей порции жесткого ремня. Как углям — ведра ледяной воды. Вот так правильно надо было тебя воспитывать… Молчание. Снова чертово молчание. И что не могло не радовать Дина, так это уже почти полное отсутствие сопротивления со стороны младшего. Да, Дин был сильнее, но в таком положении и при таком неудобном занятии, Сэм вполне мог удачно вывернуться или даже напасть. Вообще, когда дело касалось защиты собственной жопы от изнасилования, даже слабаки неожиданно проявляли чудеса самозащиты. А Сэм ничего не делал, он словно пребывал в какой-то нерешительности — а хочет ли вообще, чтобы Дин отвалил? Или, о господи, пускай лучше трахнет наконец? А не прав ли тогда Дин вообще во всем, что только что наплел? Кажется, именно это больше всего и напрягало сейчас младшего Винчестера, и Дин вполне мог себе представить его состояние. — Ого, вы посмотрите-ка… — сальная довольная улыбка расплылась по лицу удивленного старшего Винчестера, когда его ладонь оказалась на вздыбленной и тяжело распертой ширинке Сэма. — Золотой мальчик из колледжа совсем не такой идеальный, как кажется со стороны. Черт, как же у тебя крепко встало… И это только от того, что старший брат немножко потискал! И поговорил пошлостей на ухо. Кто бы мог подумать… Как только иллюзия того, что Дин — единственный из них двоих, кому это надо, единственный псих, который сходит с ума по брату, начала рассеиваться, злость Дина сразу начала стихать, и пелена ярости и безумия немного спала с его горящих глаз. Дин нагнулся и медленно, с упоением, едва не теряя сознание, прижался своими губами к мощному лохматому затылку. Сэм мог бы дать ему в нос этим самым затылком, мог бы расквасить ему эти наглые губы и лицо, но не делал этого. Он только еще сильнее замер, под впечатлением, жадно впитывая, как же долго тянется этот жгучий и целомудренный поцелуй, вливший в себя бесконечную любовь и одержимость старшего. — Вот так, Сэмми… — тихо произнес Дин, немного отстраняясь. — Хороший мальчик… Мой. Сейчас, хороший мой, потерпи еще немного… И я всё тебе дам. Всё, что ты так долго хочешь и ждешь. Как в бреду бормоча такие вещи, Дин стаскивает с Сэма джинсы, задирает рубашку и майку, слишком нетерпеливый, чтобы их снимать и слишком голодный до тела Сэма, чтобы не лезть под них. — Сэмми, Сэмми… Губы Дина блуждают по обтянутым тканью плечам, по неудобно оголенной горячей пояснице… Сэм едва слышно стонет, принимая неожиданные, но такие желанные и восхитительные ласки. И более ощутимый стон удовольствия срывается с губ младшенького, когда в него неожиданно проникает первый палец Дина… Но внутри сэмовой дырки туго. Очень туго и жарко. — Ни с кем еще не пробовал? — тихо шепчет Дин, так интимно, что от его дыхания чуть-чуть двигаются волосы Сэма. — Даже с Джессикой? Скажи, мне можно. Давай, мне всё можно рассказать, Сэмми… Она засовывала тебе свои красивые похотливые пальчики, куда не надо? Но теперь Сэм вообще не разговорчивый, он лишь тяжело дышит и покусывает губы от нетерпения. И правильно, Дин, видимо, совсем перестал соображать от внутреннего жара — конечно же, Сэм не хочет разговаривать о святой Джессике. Точно не сейчас. — Могу поспорить, что она входила в тебя там, — все-таки озвучивает свои пошлые мысли старший Винчестер. — И также могу поспорить, что такому, как ты, это безумно нравилось. Но я сделаю лучше… Со мной тебе понравится намного больше, чем с ней. Обещаю, Сэмми… Дин добавляет второй палец и пробует развести их внутри. Чертовски туго и непросто, а Сэм лишь молча всхлипывает и начинает нетерпеливо подрагивать. Три пальца раскрывают колечко мышц еще шире, еще полнее. Этого мало, но Дин просто больше не может ждать. Он плюет на ладонь и смазывает свой перенапряженный налитой ствол. И приставляет свой твердый, как камень, член к едва подготовленному входу, делает рывок… Сэмми сдавленно вскрикивает. Но его тугое тело податливо и жадно раскрывается для Дина, впуская… Массивная головка преодолевает сопротивление девственного ануса, оказываясь внутри младшего Винчестера, между его нежных стенок. Упругое кольцо сфинктера туго сжимает член старшего почти у самого конца. Дин низко стонет и, едва сдерживаясь, тут же начинает небольшие поступательные движения бердами, проталкивая свой толстый ствол дальше внутрь брата. Медленно, но верно огромный член вдвигается в Сэма полностью, до конца… Сэмми стонет и мелко дрожит на таком монстре, насаженный и продетый Дином так глубоко, что ему и не снилось. Теперь Дин во все глаза смотрит на него и никак не может всё это осознать и принять. Господи, вот так просто… Сэм просто дал ему. Просто дал. Дал ему… Вашу ж мать!.. Сэм ему дал!.. Легко, почти сразу… Немножко побормотал что-то протестующее и дал! Еще сам, наверное, и не понял, что сделал. Дал любимому брату себя трахать… С ума сойти и не вернуться. Дин глубоко и ошарашено дышит, с ощущением потрясающей тугости Сэма вокруг себя, с переизбытком любви и похоти, которые так и рвут душу на части. Черт, и чего только они раньше ждали?! Теперь Дин уже раскаивался — действительно, почему он не сделал этого с Сэмом раньше? Еще раньше, намного раньше, еще до Стэнфорда. Может, Сэмми тогда не ушел бы никуда? Но откуда старший мог знать, что его чувства и желания взаимны? Не в состоянии сейчас об этом думать, Дин просто и зло трахает Сэма, выходит и снова входит членом в его оприходованный наконец-то анус. Движения резкие и интенсивные, размашистые. Бедра как будто двигаются сами, грубо и жестко, вперед-назад, вколачивая, присваивая, утверждая. Толстый напряженный ствол Дина долбит несчастную дырку младшего Винчестера, безжалостно растрахивая, так, что крики пассива оглушают и еще больше сводят с ума. Радостные крики, вашу мать… Так вот значит, как Сэму нравится. Не просто нравится, а доводит его до чистого экстаза. А еще строил из себя… Всё это дополнительно выбешивает старшего. И Дин бессовестно отрывается и отыгрывается за всё: за всё упущенное время, за все тайны, за всю сучность, скрытность и строптивость. Момент для этого самый удачный. Потом, если что, всё можно будет свалить на призрака. Хоть этот бедняга почти и не участвовал — сидел себе тихонько в уголочке сознания и только лишь снимал Дину внутренние барьеры и запреты. А вот Сэму будет не на что свалить свой сучий вой и потрясающую гостеприимность задних ворот. Он слился, сдался, раскрылся. Подставился Дину, доверился ему полностью. Дина тешит изнутри какое-то злорадное чувство — бедный его мальчик… Такой доверчивый и открытый. Теперь совсем открытый… Дин трахает Сэма так, что стол под ними буквально трещит, заставляя опасаться, что скоро они оба окажутся на полу на груде обломков. Дин ненадолго останавливается, просто чтобы дать небольшую передышку и себе, и бедному столу. И с изумлением слышит, как Сэм чуть ли не хнычет под ним, повторяя: — Дин, я… почти… Диин, пожалуйста… Блять, блять, блять… Эта наконец-то разъебанная его членом сучка не хочет, чтобы он останавливался!.. Блять… Сэм хочет! Хочет его!.. Сэмми хочет, чтобы Дин трахал его еще, чтобы насаживал его задницу дальше на свой твердый огромный кол. Сэмми буквально вздергивает задницу в приглашающее положение и сбивчиво повторяет это еще раз: — Д-дин, я уже почти… Разум старшего Винчестера буксует на месте, Дину хочется вцепиться в эту невозможную суку зубами, пометить его, оставляя навсегда след принадлежности, как клеймо. — Пожалуйста… Дин… дай мне кончить… И это произносит его Сэм? Господи, спаси и сохрани, Дин никогда в жизни не ждал такого от него услышать. Но теперь, когда Дин это слышит, ему кажется, что это самые прекрасные и правильные слова, которые он слышал за всю жизнь. А внутри него буквально ревет совершенно обезумевшее животное, готовое в этот момент убить любого, кому не посчастливится хотя бы просто войти в этот момент в дверь и тем самым как-то помешать происходящему. Дин, так и не выйдя пока ни разу, снова начинает ебать своего мальчика, всё быстрее и быстрее всаживая свой здоровенный член в его возбужденную дырку. Сэм молча принимает и всхлипывает. И Сэм реально плачет, слишком уж мощно и шикарно кончая под Дином… Дин изумленно замирает, понимая, его Сэмми кончает, даже не притронувшись к себе. Кончает чисто аналом, как какая-то гребанная профессиональная проститутка, заточенная под член и обученная финишировать на нем. Кончает очком и с гребаными слезами на лице просто от хорошего траха Дина ему в зад. Кончает от одной только интенсивной долбежки динова члена внутри своей задницы… Боже. Ладно, обо всем этом Дин подумает после. Иначе он просто взорвется. Старший Винчестер низко рычит и всего в несколько особо резких поступательных движений кончает вслед за братом, хорошенько заливая Сэмми изнутри своей спермой. Помечая его еще и так, заполняя своим семенем и попросту покрывая свою горячо любимую сучку, как всегда мечтал. Глубоко и загнанно дыша, как после забега, теперь Дин впервые покидает этот гостеприимный зад и потрясенно, просто в шоке смотрит на результат своей дикой долбежки. Блять, Сэмми не закрывается. Его задница растрахана, несильно раскрытая дырка дышит, свободно сжимаясь и расширяясь вокруг пустоты. Словно просит еще динова члена. Проклятый призрак давно куда-то испарился, словно его и не было. Может, и не было. Дин молча опускается на колени, словно хочет помолиться, но вместо этого жадно приникает губами к раскрытому оттраханному входу младшенького. Теперь уже Сэм потрясенно вздрагивает, пробует увернуться, но Дин сразу крепко вцепляется в его бедра, удерживая. Сэмми скулит. Дин целует и вылизывает его зияющую дырку, проникает внутрь своим умелым языком. Лижет, посасывает, фиксирует восхитительную пульсацию раскрытого ануса. И снова целует его, смотрит, неверяще проникает двумя пальцами в растраханное и готовое… Черт, ему в это всё ещё трудно поверить… Неужели он действительно испортил своего младшего братишку?! Посадил его на член?! Господи, да, да, да, именно это он и сделал… Если Ад и правда существует, то он будет гореть там за это до скончания века. Ну и пусть. Сэм теперь ужасно смущается, но уже начинает возбуждаться по новой, потому что губы и язык Дина творят что-то невероятное. — Дин… — неуверенно, но все-таки спрашивает Сэм, которому необходимо убедиться. — Это действительно ты? — Да, Сэмми, да… — шепчет Дин, поднимаясь с колен, жадно обнимая и прижимаясь лбом ко лбу Сэма. — Впервые в жизни это действительно я. Сэм замирает так в его объятиях и чувствует, как одна рука Дина уже скользит по его спине вниз и крепко-крепко сжимает его за задницу, до боли, заставляя его сильно распахнуть губы, застонать и задохнуться. — Дин… Дин, мне кажется, я теперь не смогу остановиться, — испуганно шепчет Сэмми и заглядывает Дину в глаза, словно в поисках какого-то утешительного ответа, решения или хотя бы лжи ради успокоения. — Значит, и не надо останавливаться, — это всё, чем может порадовать его Дин. — Все равно я и не дам нам остановиться… А ты думал, я смогу после такого от тебя отстать? После того, что ты тут устроил? Не дождешься теперь, сучка. — Хорошо, но… как же отец? Как же Джессика… как же демон?! Не зная, что на это ответить, Дин просто молча целует Сэма в приоткрытые губы. Ему и правда нечего сказать. Ему впервые плевать на демона и даже на отца, не говоря уж о Джессике. Ужасно это или прекрасно, но такова правда: отныне они потеряны для этого мира, а мир потерян для них. Принять эту неизбежную грешную реальность трудно, но необходимо. Всегда необходимо принимать то, чего не можешь изменить. — Всё будет хорошо, Сэмми… — повторяет Дин, чередуя слова с поцелуями. — Я с тобой, я тебя теперь никуда не отпущу… Я не дам ничему плохому с тобой случиться, понял? Сэм полностью доверяет и верит ему, как всегда. Но в то же время знает: плохое уже случилось. Потому что они потеряны. Они пропали. Пропали. Пропали. Их больше нет. Теперь есть только их любовь. — Диин… — завороженно шепчет Сэм со слезами в глазах, не зная, как выразить всё, что чувствует, — Я тебя… Я так сильно тебя… — Тсс… Тихо, Сэмми… Я знаю. Я тебя тоже. Я тебя — больше…