Отпусти

      Утро на площади Гриммо казалось серым то ли из-за низких туч и мороси за окном, то ли из-за плотных тёмных гардин на этих самых окнах. Но это, в принципе, не так важно. Драко было всё равно, что там на улице, пока он в доме. Его больше волновал холод, который его и разбудил. Пышное пуховое одеяло не спасало лицо от морозности зимы в старом здании, а согревающие чары успели потухнуть за ночь. Мужчина недовольно сморщил нос и укутался в одеяло поглубже. Досчитал до пяти и, как любой ответственный гражданин, не желающий опаздывать на работу, встал через десять секунд, ёжась от окутавшей его низкой температуры и машинально накладывая очищающее на своё лицо. Он тут же натянул лежавшие рядом чуть помятые офисные брюки, накинул вчерашнюю рубашку и, не застёгиваясь, вышел из комнаты, на ходу закуривая сигарету. Пагубная маггловская привычка, прилипшая к нему не хуже проклятья и не желающая оставлять. Впрочем, это нисколько ему не мешало, даже помогало. Только вот Поттер не любил сигаретный дым… Драко усмехнулся, закуривая вторую.       Дубовый стол почти пустой и кое-где липкий. Малфой морщится с неприязнью, но грязные тарелки убирать очень лень, а протирать столешницу — тем более. Можно, конечно, воспользоваться магией… Но он лишь плюхается на жёсткий стул и отодвигает горку тарелок подальше от себя. Привычно смотрит в унылое окно, предаваясь утренним мыслям, втягивает едкий, горький дым, пропитываясь мерзким запахом дешёвого табака, наполняет себя никотином и спокойствием, и тушит сигарету прямо о стол. Цокает языком от своей же оплошности и стряхивает пепел в ладонь. Пустой металлический взгляд бегает по захламлённой кухне в поисках места, куда можно было бы скинуть мусор, но случайно натыкается на початую бутылку огневиски. Пепел тут же скидывается обратно на стол, а бутылка откупоривается. Тёмная жидкость льётся в стакан, первый попавшийся, граненый и старый, грязноватый на дне, но ближайший к подрагивающей руке. Ёмкость осушается блондином почти моментально. Теперь горечь не только в лёгких, но ещё в горле и желудке. Приятно обжигает, обволакивает, закупоривает поток мыслей… Зелёные глаза глядят осуждающе, долго, и Драко, не выдержав, вскакивает и раздражённо бросает, натягивая туфли:       — Ну чего ты уставился, одна рюмка ничего не изменит, — он надевает пальто, проверяет, не забыл ли палочку и зонтик, открывает дверь. — Отпусти меня, наконец.       Рабочий день начинается с выговора от начальника: мол, всё не вовремя и вообще, где отчёты? Малфой лишь устало вздыхает, кивает и бредёт в свой кабинет, такой же невзрачный, как и весь офис отдела по борьбе с несанкционированными заклятиями и незарегистрированными палочками. Такой же, как все. Староватый, без ремонта и удобных кресел. Просто рабочий уголок, где его ждёт то же, что и остальных: стопка ненавистных бумаг. И, как бонус, не особо тщательно вымытый стакан с остывшим чаем: уборщица в возрасте имеет не лучшее зрение и разглядеть подсохшие чаинки в кружке не может, но больно уж сердобольная, и каждое утро оставляет ему чашку чая, который каждый раз успевает остыть. Но Драко любит этот чай, даже если он переслащённый или не крепкий. Он каждый раз выпивает его с удовольствием, а старой мисс Райли дарит на праздники её любимые шоколадные конфеты с коньяком. Мужчина слегка улыбается уголком губ и садится за рабочее место, приступая к офисным обязанностям.       К нему часто заходят, поскрипывая дверью и неровной половицей справа от стола, задают вопросы. Бытовые. По работе. Драко не привык отвечать. Спрашивающие и не ждали ответа. Кидали жалостливые взгляды, вздыхали и уходили, когда Малфой кивал или мотал головой. Этого было достаточно. Достаточно, чтобы понять: держится. Глава отдела давно бы его отстранил, руки чесались ещё до всего этого, да вот только… Делает он всё хорошо. Быстро, качественно, без пререканий. Любую грязную работу, дополнительные отчёты, всё можно спихнуть на этого худощавого мужчину с глубокими синяками под глазами и непроглаженными брюками. Ему всё равно. Вообще на всё. Кроме одного единственного пронзительного взгляда, пропитанного укоризной и какой-то неземной болью.       Это то, что его раздражает. То, на что он реагирует. Огрызается.       — Ты можешь не ходить за мной хотя бы на работе? Отпусти меня!       Сидящие за перегородкой помощники переглядываются и потупляют взгляды. Привыкли.       Он работает без перерыва, в течение восьми часов заполняет бумаги, ставит штампы, расписывается. Спина после этого болит нещадно, а шея ноет так, будто на нём испробовали древние китайские пытки. Малфой потягивается. Ему это нравится, он это чувствует отчётливо, резко.       Он в офисе один. Запирает чуть скрипящую дверь, накладывает сигнализационное, не произнося ни звука. Только после этого трансгрессирует в гостиную их дома на площади Гриммо.       Тут тихо и темно, только где-то на чердаке воет ветер. Пахнет сыростью, подгнившим деревом, холодом. И немного плесенью. Драко медленно стягивает с плеч тёмное пальто, вешает на блестящий в темноте крючок. Хочется так же стянуть усталость, но это невозможно, он пытался. Застывает на секунду, устало потирает веки, зачёсывает волосы пятерней. Уголок губ дёргается. Не в улыбке, в лёгкой нервной судороге. Неприятно дёргает какие-то ниточки под кожей. Если бы можно было прижать ладонь к сероватой щеке и остановить дрожь — было бы куда проще. Но губу дёргает ещё раз, а по вспотевшей спине бегут ледяные мурашки. Малфой отмирает, ногой об ногу стаскивает офисные туфли, кидает портфель с зонтиком и палочкой к ботинкам и шлёпает на кухню в светлых носках, которые тут же собирают пыль. Он идёт к столику, где оставил бутылку с утра, но там её нет. В полумраке не видно. Щёлкает пальцами и свет включается. На кухне чисто, посуда вымыта, а полки протёрты. На столе стоит небольшой пакетик. Парень заинтересованно подходит и видит рядом записку. Берёт в руки, вертит бессмысленно, читает записанное мелким аккуратным почерком «Драко! Знаю, ты можешь забыть поесть. Приготовила тебе кое-что. Убралась на кухне. Заходи к нам, пожалуйста, Драко. Мы переживаем. С любовью, Герм»       Парень хмыкает, отодвигает стул ногой с неприятным скрежетом и падает на него. В пакетике баночка с рисом и индейкой, ещё тёплые. Какой-то салат и зелёное яблоко. Есть не хочется совершенно. Малфой встаёт, но в который раз ловит на себе пристальный взгляд.       — Я не хочу обижать Гермиону, успокойся! — глаза всё так же смотрят в душу. — Ладно, я поем. И схожу к ней. Только не пялься, отпусти.       Он правда ест. Немного. Пару ложек каши, кусочек яблока. В тишине нехорошо, тошно, давит на перепонки. И на сердце скребёт неприятно. А к Гермионе с Роном он не заходил действительно очень давно. Наверное, их дочурка подросла… Он даже, наверное, скучает.       Драко не меняет одежды, идёт прямо в рабочей. Надевает обратно пальто, туфли. Выходит из квартиры и захлопывает дверь. Спускается по лестнице, свет не горит, но он привык к полумраку и не спотыкается на обвалившихся деревяшках. Направляется к остановке и ждёт автобуса. Он полюбил маггловский транспорт. Особенно, когда накрапывает дождь, капли медленно стекают по стеклу, вокруг всё шумит… А дробный стук дождя перебивает чувства.       Драко всегда заезжает к Нему перед тем, как навестить Уизли. Путь долгий. Но это уже вошло в привычку. Нужный автобус подъезжает быстро, он идёт через загородную остановку. На ней он и выходит. Косой дождь усиливается, мочит одежду, волосы липнут к лицу, грязь впитывается в ботинки и ткань брюк, а ветер пробирает до костей, но на всё плевать.       Не плевать только на стройные ряды аккуратных могил перед ним.       Идёт медленно, но уверенно. Знает, куда идти, бывал тут ни один раз и даже не десяток.       Надгробие небольшое, а могила давно поросла аккуратной травой, сейчас жухлой и подмятой тонкой корочкой снега. Малфой колдует невербально, без палочки. Он сотворял это заклинание так часто… Букет простых оранжевых лилий. Цветы красиво ложатся у камня надгробия, а старые, увядшие лишь чуть-чуть, рассыпаются в прах. Драко не открывает глаз. Плевать на ветер, остро бьющий по лицу, дождь, заставляющий дрожать вновь и вновь разрывающееся на куски сердце. Плевать. Читать надпись на табличке — больнее в тысячу раз. Но он читает. Он заслужил. Он обязан читать это каждый раз. Обязан помнить.       Краткое «Harry James Potter. 1980 — 2009» ранит сильнее сектумсемпры в грудь. От сектумсемпры он потерял всего лишь кровь, а раны затянулись в шрамы. А в этой табличке теряется его собственное «я», эти раны не затягиваются. Он это уже понял. Прошло полгода, но боль не утихла, только возросла. Теперь внутренности жалит и режет, теперь хочется рыдать.       И он позволяет себе. Позволяет себе плакать над Его могилой. Могилой того, кого он так любил. Могилой того, с кем он мог быть счастлив.       — Отпусти! Отпусти меня, прошу, — падает на колени, не обращая внимания на размокшую землю и лужи. Не до этого. Не сейчас. Никогда. — Я так больше не могу, чёртов Гарри Поттер. Отпусти меня!       Но зелёные глаза, отпечатавшиеся на внутренней стороне век, всегда будут смотреть в самую душу.       Всегда.