Солнце нас спасет

С неба летели белые пушинки. Некоторые спокойно падали на землю, некоторые кружились небольшими вихрями. Каез даже залюбовался ими на миг, но ветер рванул за полы накидки. Жрец плотнее запахнул одеяния, однако холод уже успел проникнуть под ткань, скользнул по смуглой коже, вызывая мурашки. Старая прабабка рассказывала, что в ее юности к ним изредка приходили северные караваны, и они говорили о снеге и зиме. Каез никогда не верил этим выдумкам, потому что ни от кого другого не слышал о людях с севера. Всем было известно: в той стороне находится бесконечная пустыня Рисалле — обитель Рисы, самой богини Солнца. Конечно, ей принадлежал весь мир, но Рисалле была ее пристанищем в тот короткий миг, когда богиня решила спуститься с небес, чтобы встретиться с людьми и даровать им свое благословение. Но сейчас Риса не помогала им… «Неужели будет еще хуже? — подумал жрец, ускоряя шаг. — Нет. Риса спасет нас. Дайеж спасет нас!» Почти бегом Каез добрался до храма. В любой другой день около него толпились бы люди, но сегодня не было никого, кроме нищенки, кутавшейся в посеревшие тряпки. Молодой человек хотел было открыть дверь, но женщина схватила его за плечо. Он дернулся от неожиданности, но тонкая, похожая на веточку, рука вцепилась крепко. Сквозь одежду Каез чувствовал холод ее ладони, она была даже холоднее льда и снега. — Белая пустыня… — прошептала нищенка. Жрец перевел взгляд с ее руки на наполовину скрытое капюшоном лицо и отшатнулся. Ее глаза затянула молочная пелена, но это были не просто бельма слепца. В них словно клубилась целая буря снежных пушинок, приводимая в движение постоянными порывами ветра. — Лед и хлад… голод и смерть… Вторая рука выпросталась из расползающихся тряпок и бронзовым пауком поползла по накидке Каеза. От ее прикосновений волоски по всему телу вставали дыбом, мужчина очнулся от оцепенения и попытался оторвать от себя сумасшедшую, но ее пальцы цеплялись за ткань снова и снова. Тогда свободной рукой жрец со всей силы толкнул ее в грудь. Нищенка выпустила его рукав и упала на плиты возле входа в храм. Ее тонкие загорелые пальцы продолжали рыскать по прожилкам и трещинкам в камне. Она все бормотала: — Снег… снег… везде лед и смерть… холод и голод… Каез наконец открыл дверь, однако перед тем, как шагнуть внутрь, ему показалось, что он услышал «помогите» в очередном всхлипе женщины. В лицо пахнуло жаром десятков свечей. Дымок струйками поднимался над курильницами и легким туманом собирался у потолка. В зале было не так много людей, как жрец надеялся. Видимо, вера уже покинула их народ, оставив только страх перед холодом. Он скинул верхнюю накидку в руки подоспевшему послушнику и направился к алтарю. Почти все уже приготовили младшие служители, и от него пока что ничего не требовалось, поэтому Каез подошел к орисасу Бранипе. Укутанный в алые ткани, тот устало взирал на всех с уступа рядом с троном. Его глаза припухли, нос покраснел и начал шелушиться. Несмотря на тепло храма, он все время поправлял распахивающиеся одежды, словно боялся замерзнуть даже здесь. — Орисас, — произнес Каез, прижав средний и указательный пальцы ко лбу и поклонившись. — Да не оставит тебя свет. Бранипа шмыгнул носом и хрипло ответил: — Да не оставит тебя свет… Он медленно достал мешочек с травами из кармана, понюхал его и закашлялся. Когда кашель успокоился, верховный жрец тихо сказал: — Похоже, сегодня тебе придется читать молитву, Каез. Стоит мне повысить голос, и внутри словно буря просыпается. Если меня скрутит прямо во время церемонии… — Он покачал головой. — Думаю, Риса будет недовольна, если такое случится. Да и люди тоже. — Как тебе будет угодно, орисас. — Каез едва заметно кивнул. Такая возможность обрадовала его, пускай времена для того, чтобы выделиться, были не лучшие. Какая-то часть его даже ликовала из-за болезни Бранипы, как бы он ни пытался себя пристыдить. Скрывая удовольствие, жрец спросил с надлежащей обеспокоенностью: — Неужели больше никто не придет, солнечный? Здесь так мало людей… Не закончив фразы, Каез тяжко вздохнул. Он и сам не мог понять, что чувствует по этому поводу. Слишком мало людей для его первого чтения молитвы, слишком мало для жертвоприношения и слишком мало для такой жертвы — при взгляде со всех сторон, их было слишком мало. Но беспокоило ли его это по-настоящему? Скорее, нет, просто казалось досадным. Бранипа же явно переживал. После вопроса лицо его сморщилось в скорбной гримасе. — Мальчик мой, я думаю, еще вчера люди хотели прийти, но посмотри, что происходит на улице… После всего, что мы сделали, стало лишь хуже. Люди уже не верят, что мы можем что-то изменить. Каез понимал, о чем он. Когда холода только пробовали их на зуб, когда по ночам люди стали сильнее жаться друг к другу, а по утрам трава начала становиться белой, они принесли Рисе в жертву лучший урожай. Когда вода в ведрах покрылась ледяной корочкой, их мудрейший царь Рийеж объявил, что богиня гневается на него, и только с приближенной охраной ушел искать ее в Рисалле, чтобы попросить прощения. А сколько еще менее значимых жертв они приносили ей — нельзя было сосчитать. — Но мы должны верить в это, — неожиданно твердо сказал Бранипа. Жрец не успел ничего ответить. Боковые двери храма открылись, и в зал вошла царская семья. Дайеж, младший сын Рийежа, в белых одеждах шел впереди, за ним в солнечно-желтой накидке царя — Урро, старший сын, шествие замыкала прекрасная царица Нирар с младенцем на руках. Сегодня их даже не сопровождала стража. Люди, которых в зале стало чуть больше, смолкли. Жрецы в красных накидках выстроились вокруг алтаря, Каез встал по правую руку от орисаса. В полной тишине Дайеж дошел до трона, спустился на пару ступенек и сел на пол. Белое одеяние было свободным, но оно не скрывало худых плеч и длинную мальчишескую шею. Каез заметил, что Бранипа смотрит на младшего сына царя, печально поджав губы. Тем временем Урро подошел к трону и встал перед ним, повернувшись лицом к людям и ожидая, когда мать остановится рядом. Как только Нирар заняла свое место, Урро обратился к народу. Каез слушал вполуха, отметив про себя, как срывается ломающийся голос молодого царя. Он повторял молитву, которую должен был произнести, и даже не сразу заметил, что Бранипа слегка его толкает. Жрец вопросительно изогнул бровь, и орисас произнес одними губами: — Пора. Пока они спускались к алтарю, жрецы расходились и алыми статуями застывали в нескольких шагах от него. Каез и Бранипа встали по сторонам жертвенника друг напротив друга. В зале воцарилась тишина. Простой люд словно оцепенел. Урро, неестественно ровно сидя на троне, смотрел в одну точку. Его щеки покрылись красными пятнами, плотно сжатые губы побелели. По лицу Нирар нельзя было прочитать никаких эмоций, но ее выдавали дрожащие пальцы, вцепившиеся в пеленки новорожденной дочери. Казалось, только Дайеж хранил спокойствие. Он поднялся на ноги и одним движением скинул с себя белое одеяние. Глаз царицы предательски дернулся. И только сейчас Каез осознал, что им предстоит сделать с мальчиком. Во имя Рисы они жгли снопы пшеницы и резали скот, но никогда еще не убивали людей. Лишь древние жрецы во времена засухи и неурожая приносили в жертву тех, кто готов был отдать свою жизнь ради богини. Годы процветания и достатка лишили их народ такого порядка, однако теперь им придется сделать это снова. Жрец нервно сглотнул накопившуюся во рту слюну, и едва не пропустил момент, когда Бранипа поднял руки и развел их в стороны. Каез запоздало повторил его движения. Он боялся, что голос не подчинится ему и дрогнет, но начало молитвы словно само слетело с губ. — О Светоносная! Сквозь тьму и мрак проведи Своих детей. Да не покинет нас золото лучей Твоих. Да не оставит нас свет. — Да не оставит нас свет, — нестройным эхом откликнулись все, кто находился в зале. — О Лучезарная! Освети наши дни, прогони ночь. Приди к нам сияющим рассветом. Да не оставит нас свет. — Да не оставит нас свет! — О Солнцеликая! Теплом Своим согрей нас. Да воцарится на Твоей земле вечное солнце. Да не оставит нас свет. — Да не оставит нас свет! — произнес детский голос рядом с Каезом. Он опустил взгляд и увидел рядом Дайежа. Тот стоял у алтаря и, кажется, с интересом разглядывал узоры на его поверхности. Подошедший жрец помог ему забраться на жертвенник. Мальчик слегка вздрогнул, коснувшись голой спиной холодного камня. Он лежал головой к Бранипе, в темно-карих глазах не было страха. Каез молча смотрел на него и не мог отвести взгляд. Эти худые руки и ноги, щеки, едва потерявшие детскую припухлость, выделяющиеся в свете свечей ключицы… «Неужели это стоит того?..» — пронеслось в голове мужчины. — О Светлая! Не отринь наш дар! — продолжил хриплым голосом орисас, не дождавшись продолжения. — Ибо самая ценная жертва та, с которой сложнее всего расстаться. Одну руку положив на лоб Дайежа, второй он взял кинжал из ниши на алтаре и приложил к шее мальчика. — Да спасет нас солнце! Да не оставит нас свет, — сказал верховный жрец и перерезал ему горло. — Да не оставит нас свет, — вторила ему толпа. Закутавшись в накидку, Каез вышел из храма и полной грудью вдохнул морозный воздух, так пугавший его раньше. Тело сотрясала дрожь, но он вздыхал еще и еще. Металлический запах крови смешался с ароматом благовоний и не желал покидать ноздри, он впитался в волосы и одежду. Желая поскорее смыть с себя грязь и вонь, мужчина сделал несколько шагов в сторону дома, но увидел кучу серого тряпья. Ветер поигрывал им, вороша лоскуты то туда, то сюда. Очередным порывом он откинул выцветшую ткань, и жрец увидел худую, похожую на веточку, руку. Каез упал на колени, набрал полные ладони снега и зарылся в него лицом.