***
Геральт часто — почти всегда — оставлял такие её просьбы без внимания. Объяснить ведьмаку, что чародеев — а чародеек особенно — всегда судят по одёжке, и что безупречно сидящее платье или новый дублет для большинства важнее мыслей, намерений и способностей было для неё непосильной задачей. Разумеется, Геральт и сейчас даже не думал менять свою в некоторых местах зашитую, в некоторых местах подранную когтями, а в некоторых — заляпанную кровью куртку на что-то приличное. Выглядел он в ней, на её вкус, даже привлекательно, но, в самом деле, не на поминках короля Брана же. Смутная идея в голове Йеннифер превратилась во вполне конкретный план.***
Руки Геральта были связаны — той самой верёвкой для трофеев — за шеей единорога, уже не раз послужившего им верой и правдой, а рот — заткнут магическим кляпом. — Придётся мне всё-таки читать твои мысли, — после его наигранной попытки посопротивляться прошептала Йен на ухо Геральту. — А то я так и не узнаю, чего ты хочешь. Будет досадно. Геральт в ответ подумал что-то вроде «староват я стал для таких игр». Не всерьёз, конечно — предвкушение, которое охватило его целиком, невозможно было не заметить. — Сейчас проверим, — проворковала Йен. Когда она легко запрыгнула на спину единорога, а потом оседлала бёдра Геральта, тот не прекратил думать. Он вообще очень много думал во время секса. Йен это возбуждало: его обнажённое и беззащитное сознание было, быть может, даже привлекательнее, чем тело, находившееся теперь всецело в её распоряжении. Что было совершенно, категорически, ни в коем случае не приемлемо — так это то, что думал Геральт сейчас не о её крепкой груди у себя перед глазами, не о пальцах, обещающих оставить на его коже следы на память об этой встрече, и даже не о плавных, но ритмичных движениях её бёдер. Всё, что теперь занимало его — это мысль о том, как удивительно и парадоксально сочетаются между собой сладость крыжовника и терпкость сирени. Геральт был уже на грани оргазма — за все их годы вместе Йен научилась с безупречной точностью определять нужный момент. Ещё несколько ударов сердца, пара движений бёдрами — и он выгнется, как будто прошитый электрическим разрядом, и обмякнет под ней, на несколько мгновений лишившись не только всех своих мыслей, но и возможности думать вообще. Йен замерла, мстительно закусив губы. «Йен, прошу, пожалуйста…» — раздалось в голове у Геральта с оглушительной громкостью, и от этого уже сама Йеннифер оказалась опасно близко к той самой грани. — Тогда будь так добр, Геральт, — довольно произнесла она, — думай обо мне, а не о моих духах. Геральт ужасно старался. Ровно те несколько мгновений, которые потребовались им обоим, чтобы кончить.***
Геральт выскользнул из застеленной медвежьими шкурами постели, куда они перебрались после, натянул куртку, штаны и сапоги и ушёл, не прощаясь. Йен терпеть не могла эту его привычку, но не стала в этот раз ничего говорить, притворившись, что спит. В комнате сразу стало холодно. Йен завернулась в шкуру и встала с кровати, чтобы подкинуть дров в остывающий очаг. В то время, что она провела в Нильфгаарде, Йеннифер много думала об их с Геральтом связи. Слишком много между ними было мелких разногласий, подобных этому, невысказанных обид и непрожитой боли. Иногда она с досадой и даже некоторым страхом отгоняла мысль, что Геральт когда-то полюбил и до сих пор любит не её саму, а лишь образ, который себе когда-то придумал. Образ, который она так упорно поддерживала и который видели все, кто не был с ней знаком. Сирень и крыжовник, чёрное и белое, холодные фиалковые глаза и последнее загаданное джинну желание… У кровати, на сундуке с её вещами, лежала книга Амоса вар Ыпсиса. Вероятно, скоро ей придётся узнать неприглядную правду.***
Позже, после сражения с джинном, когда они сидели на воткнувшейся в скалы палубе корабля, Геральт сказал ей «я люблю тебя» — сказал вслух, а не подумал — в третий — точно, в третий — раз за все эти годы. Йен почувствовала, как тугой комок неопределённости и страха, мучавший её в последнее время, медленно тает. Геральт уткнулся в её волосы, вдыхая запах духов. Сирени и крыжовника. Как и всегда. — Знаешь что… — медленно и задумчиво, будто пробуя на вкус каждое слово, произнесла Йен. — Возможно, мне тогда, в Ринде, стоило выбрать другие духи. — Нет, — ответил Геральт, притягивая её к себе и целуя, — ни в коем случае. На склон горы, уходящий под их ногами на бесконечные футы вниз, мягко опускались снежинки. Наверное, и правда не стоило. Сирень и крыжовник, в конце концов, подходят ей идеально.