Один вечер из тысячи.

Этой ночью дом на Гриммо, 12 освещала почти полная агрессивно-белая ослепляющая луна. В неаккуратно зашторенные окна просачивались холодные лучи и падали на большую кровать, создавая в комнате приятный холодный полумрак. Свет игриво скользил по подушкам, небрежно брошенным у изголовья, по красно-золотому одеялу, что пропахло кофе и табаком, и едва касался длинного тонкого тела, которое развалилось поперек кровати. Сириус распахнул дверь своей спальни, впуская в комнату электрический теплый свет ламп, что моментально разрушил ту атмосферу. Яркий свет из дверного проема спугнул лунных детей, и их мать-Луна стыдливо прикрылась вечерними тучами. Ремус, который наслаждался тишиной и лаской луны, зашипел и недовольно прикрыл глаза, проворчав, словно старый дед, что-то неразборчивое себе под нос. - Лунатик, мне.. – Сириус выдохнул, неожиданно споткнувшись о собственный язык, вмиг растеряв все, что хотел сказать. Он во все глаза уставился на распластанное тело друга и провел языком по неприятно сухим губам. Не смотря на то, что их кровать была настолько большая, насколько вообще могла бы поместиться в эту комнату, Ремус был под два метра ростом и занимал все пространство собой, его голова свисала с края матраца, а руки и ноги были раскинуты в стороны, его ступни все равно не помещались и так же свешивались с другой стороны. Он лежал на спине и, казалось, даже задремал, пока Сириус так неосторожно не разрушил его хрупкий покой. - Бродяга… - Ремус хотел было возмутиться и отправить Сириуса куда подальше, но, стоило ему снова открыть глаза и наткнуться на взгляд темных глубоких глаз, как все его недовольство испарилось, по телу пробежалась приятная волна мурашек, а губы растянулись в предвкушающей игривой улыбке, от которой вздрогнул уже сам Сириус. - Иди сюда, - тихий, твердый, едва хриплый от положения горла голос Ремуса будто под Империусом заставил подчиниться и сделать несколько шагов вперед, к зовущим его рукам. И, как только пальцы коснулись ткани штанов Сириуса, Ремус силой притянул его еще ближе, заставляя упереться бедром в свою макушку, от чего тот едва не упал. Они не отрывали друг от друга глаз. Взгляд Сириуса скользил по шрамам на скуле и тонким, всегда шершавым губам, по дорожке из засосов на шее, которые он же сам оставил еще утром, по острым ключицам, что выглядывали из-за растянутого ворота свитера, а после вновь переместился на горло. Открытое, такое доступное, с четко-выраженным острым кадыком, за который Сириус так любил прикусить в порыве страсти. Вот и сейчас это желание едва ли не заставило его заскулить. Но игра только началась, и взгляд серых глаз столкнулся с насмешливым темно-желтым, почти карим в этом освещении, взглядом Ремуса. - Спусти штаны, - и снова этот голос, что каждый раз заставляет вздрагивать и вытягиваться "по струнке", словно снова на службе. Сириус неотрывно смотрит в глаза Ремуса, пока собственные пальцы лихорадочно развязывают тугой узел на не таких уж и свободных домашних спортивках. Заметный бугорок в паховой области еще немного увеличивается под пристальным взглядом Ремуса, а движения рук Сириуса становятся менее сосредоточенными. И все-таки он подцепляет резинку штанов, не задумываясь, прихватывает боксеры, и стягивает только на середину бедер, когда по его рукам шлепают. Это заставляет Сириуса закусить губу и как можно незаметней переступить с ноги на ногу от нетерпения. Дальше Ремус сам стягивает штаны с бельем, даже не думая менять позу, лишь отдает очередные короткие приказы. «Подними ногу», «вторую», «сложи штаны", "аккуратно», «трусы тоже». Футболка с потертой надписью "Queen" так же аккуратно сложенная, присоединяется к остальным вещам, оставляя их обладателя полностью обнаженным. Полувозбуждённый член свисает над лицом Ремуса в сантиметрах десяти, иногда он вздрагивает и твердеет сильнее от чужого внимания и накаляющейся атмосферы в комнате. Ремус медлит, явно наслаждаясь видом и покорностью обычно такого нетерпеливого партнера, который сейчас не смеет без приказа и пальцем двинуть лишний раз. Сириус прекрасно знает, что сегодня хозяин положения не он, и, если он будет хорошим мальчиком, то его ждет награда. И она стоит того, чтобы немного потерпеть. - Ноги шире, колени согни, упрись в край матраца, да, вот так. Опустись ниже, правую руку на член, - Сириус выполняет все беспрекословно, удовлетворенно выдыхая, когда собственная рука обхватывает основание почти полностью твердого члена. Теперь его паховая область всего в сантиметре от лица Ремуса, но тот не спешит ничего трогать. Разглядывает поджавшиеся яйца, внутреннюю сторону бедер, гладкие пухлые ягодицы, едва различимый сейчас анус. Взгляд скользит по всей области между ног, где не было заметно ни одного волоска. Первый горячий возбужденный вздох срывается с губ Ремуса, когда он приближается на расстояние сущих миллиметров к мошонке, от чего Сириус почти скулит. - Можно, - и рука, которая до этого только сжимала член, начинает двигаться под благодарные тихие постанывания своего хозяина. Впрочем, как только язык Ремуса прошелся по нежной сжавшейся коже, стоны Сириуса перестали быть едва слышимыми – он довольно зашипел и опустился еще немного под давлением родных рук, которые легли на тазовые косточки и потянули вниз, чтобы мягкие, предварительно облизанные губы сомкнулись на одном яичке, а после на втором. Ремус чувствовал, как его ласки заставляют тело Сириуса дрожать. Неспешные, мягкие, но при этом уверенные и знающие, они полностью отражали характер их исполнителя. Язык, губы, пальцы, они гладили, сжимали, скользили точно там, где это было нужно. Так, чтобы у Сириуса поджимались пальцы на ногах, чтобы все тело покрывалось мурашками, чтобы мелкая дрожь била прямо по позвоночнику и несдержанные вздохи срывались с искусанных губ. - О, Мерлин, - в очередной раз Сириус не сдержал судорожного вздоха, когда кончик холодного носа уткнулся в местечко между анусом и яйцами, дыхание обдувало влажную кожу, заставляя только расслабившиеся во рту Ремуса яйца снова поджаться. Язык в это время активно вылизывал основание члена, по которому неспешно скользила рука. Ремус огладил ягодицы и бедра шершавыми кончиками пальцев, чувствуя каждую неровность и гладкость любимого им тела. И назад, снова на полные, шелковые ягодицы. Сириус вообще был везде мягким, упругим, приятным, и везде под пухлой округлостью можно было нащупать тугие мышцы. Идеальное сочетание. Особенно на задней части, которую сейчас так любовно, но крепко сжимали и раскрывали пальцы. Ремус снова подтолкнул своего парня чуть ближе к себе, и тот послушно наклонился, сильнее упираясь коленями в матрац и чудом удерживая равновесие, чтобы не скользить ногами по полу. Благо, за все время жизни в этом ненавистном доме, Ремус предусмотрительно положил ковры везде, где было нужно, это было не единственным его разумным вложением в семейный особняк Блэков, но одно из самых удачных, особенно сейчас. И пока Сириус мысленно благодарил своего парня за мягкость под ногами, Ремус не терял времени и размашисто прошелся языком по всей промежность и яйцам, заставляя все лишние мысли покинуть черногривую голову, а звонкому одиночному стону сорваться с губ. Теперь все мысли Сириуса были сконцентрированы лишь на одном определённом участке его тела. Он выгнулся и удобнее подставился под ласки языка. Ремус прижался губами к сжатым мышцам ануса, оставляя там поцелуй, впился зубами в доступную нижнюю часть ягодицы, вырывая еще один гортанный стон Сириуса, и вновь вернулся языком на сфинктер, лаская тугое колечко. Он целовал, вылизывал, толкался внутрь, ощущая крупную дрожь под пальцами, и слушал нетерпеливые вздохи и постанывая сверху. Но ласки не продлились долго, и Сириус разочарованно простонал, когда Ремус откинул голову назад, прерываясь. Он накрыл чужую ладонь на члене своей, прекращая ставшие слишком быстрыми движения. - Медленнее, Сириус, - и то, как Ремус произнес его имя, едва ли не заставило Сириуса кончить, но он вовремя перехватил свой член у основания, из-за чего же сам и разочарованно захныкал. На это капризное действие Ремус лишь засмеялся и задал медленный, даже слишком размеренный темп его руке. Так, чтобы удовольствие от дрочки то и дело прерывалось и контрастировало с жгучей неудовлетворенностью и желанием спустить. Ремус оставил его ненадолго, пока Сириус мысленно проклинал себя, своего парня, гребанную луну, ненавистный дом и всех, кого только знал, пытаясь отвлечься и подстроиться под неторопливый нужный темп. - Надеюсь, ты хорошо себя подготовил, - Ремус вновь уткнулся носом и губами между ягодиц Сириуса, вдыхая его терпкий аромат. Он пах Сириусом, самим Ремусом и мылом, так как совсем недавно вышел из ванной, его волосы все еще были влажными. Скоро к этому примешается такой желанный запах пота и секса. Сириус активно закивал, подтверждая надежды Ремуса, в голос застонал и поддался бедрами навстречу прикосновением, но его снова продинамили, из-за чего из горла вырвался жалобный всхлип. Ремус довольно улыбнулся и огладил ягодицы, живот, руки. Он вновь уронил голову, и теперь Сириус мог видеть, как ходит кадык на тонком длинном горле, он почти готов был умолять, когда его прервал хриплый от возбуждения голос. - Трахни меня в глотку. А после я возьму тебя, ты же этого хочешь? – в голосе Ремуса четко слышалась улыбка, довольная, спокойная, предвкушающая, от которой у Сириуса подкосились ноги, благо, что те были крепко зафиксированы. Сириус закусил губу и провел пальцем по собственной головке члена, размазывая выступившие капли эякулята, и примерил, сколько же он еще вытерпит. Кончать было нельзя, Ремус не давал приказа, но долгожданное разрешение на активные действия подстегнули мужчину сделать то, о чем мечтал, как только увидел своего парня в этой позе. Она всегда вызывало лишь одно желание – трахнуть этот рот так глубоко, что он забудет собственное имя. И Ремус об этом знал. Сириус не стал больше тянуть, он немного отодвинулся, снова опустился так, чтобы член был четко на одной линии с горлом, провел влажной от семени головкой по губам, смазывая, чтобы в следующую секунду толкнулся между. Ремус послушно открыл рот, пропуская изящный прямой член в себя. Его пальцы сжались на бедрах Сириуса, пока тот неторопливо скользил внутрь, и остановился, войдя лишь на треть. Они не любили спешить, теперь им было совершенно некуда торопиться. Сириус позволил Ремусу немного поиграть с членом у себя во рту, чем тот и пользовался, посасывая и вылизывая, пока была возможность. Он умело дышал носом, стараясь успокоиться и сохранять даже обидное равнодушие и спокойствие. Конечно, Сириус не обижался всерьез, он прекрасно чувствовал напряжение, ответное возбуждение и такое же сильное, как его собственное, желание. Выдавали Ремуса лишь пальцы, что впивались в бедра чуть сильнее, чем надо. Сам Сириус уже давно тяжело дышал, дрожал всем телом, изливался потом, и знал, как сильно нравится Ремусу его состояние. Когда его чертова невозмутимость контрастировала с видимой несдержанностью. В этом они подходили друг другу идеально. Хотя, за почти двадцать лет отношений, разве могло быть иначе? Ремус сам подтолкнул Сириуса к себе в глотку, когда вдоволь наигрался, и тот не стал возражать, неторопливо вводя член дальше, по самые гланды. Так, что Ремусу пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдерживать реакцию тела и дышать. Главное – дышать. И это было сложно, ведь от ощущения члена, который полностью заполнял его рот и горло, перехватывало дыхание. Сириус больше не сдерживал стоны и тихое рычание, когда его член полностью до основания вошел в Ремуса. И он готов был кончить от одного вида. Тонкая длинная шея увеличилась в размерах от инородного предмета в гортани, и это выглядело так возбуждающе, что Сириусу пришлось прикрыть глаза. Они занимались подобным не раз, но каждый – будто первый, будто снова нетерпеливые перевозбужденные подростки, которым достаточно пару движений. Но Сириус знал, что, если не сумеет сдержаться, Ремус будет разочарован и ни о каком продолжении не будет идти речи. А продолжения хотелось. До трясущихся пальцев рук хотелось ощутить член Ремуса глубоко в собственной заднице, чтобы поставили по-собачьи и выебали так, что его крики распугают всю оставшуюся в доме нечисть. Сириус оставался в таком положении недолго, и уже через десяток секунд начал двигаться, не быстро, переживая каждое движение, каждое ощущение того, как член скользит по языку, как его обхватывают тугие мышцы, как Ремуса начинает трясти, как сбивается его дыхание и сильнее сжимается глотка. Сириус кладет ладонь на шею, чуть ниже кадыка, надавливая на тот едва ощутимо и чувствуя снаружи как его член раз за разом увеличивает ее. Непередаваемые ощущения. Пальцы сжались на горле чуть сильнее, когда член снова остановился, заполнив Ремуса полностью. И Сириус почувствовал жгучий хлесткий удар по ягодице, который обозначал конец сессии, послушно отпустил и вышел. От члена до покрасневших губ протянулись ниточки слюны вперемешку с бледной смазкой, и Ремус обхватил ствол пальцами, надрачивая партнеру и пытаясь отдышаться. Его собственный член давно требовал внимания, но Ремус был строг не только к Сириусу, но и к себе, заставляя их обоих находиться на грани. Лишь тогда удовольствие становилось невероятно сильным, насыщенным, не надоедающим, не сереющим, как зачастую бывало у партнеров, что жили друг с другом в долгом браке. Ремус отпустил член и перекатился на живот, когда немного пришел в себя. Посмотрел на запыхающегося, красного, возбужденного Сириуса снизу, развратно и нагло облизывая губы, с удовлетворением наблюдал как серые глаза становятся все темнее. Да, говорил он своим взглядом, желай меня, как наркотик, будь зависим от меня, я разрешаю. И Сириус, как верный пес, слушается. - В коленно-локтевую на кровать, - голос Ремуса хрипит еще больше, он почти шепчет очередной приказ, после прочищает горло и сам поднимается на колени, оказываясь посередине кровати. Он наконец позволяет себе расстегнуть ремень и приспустить свои штаны с бельем, освобождая красный, изнывающий без внимания, полностью возбужденный член, и лишь тихо выдыхает, заставляя Сириуса завистливо посмотреть через плечо – он уже готовый стоит, как и приказали, на коленях, упираясь локтями в матрац и выгибая спину. Сириус всегда поражался выдержке и умению Ремуса быть тихим. От него редко можно было добиться стонов, по пальцам рук можно было пересчитать, сколько раз он не сдерживался за все двадцать лет их сексуальных похождений. Удивительная стойкость оборотня. Ремус больше не тянет, он не раздевается, лишь освобождает член, пристраивается к Сириусу сзади, смазывает себя лубрикантом, наскоро проверяет растяжку партнера – сразу три пальца, от чего Сириус сначала шипит, а после жалобно скулит, даже не успев насладиться этими ощущениями, пальцы пропадают так же быстро, как проникли. Но последующий за ними член заставляет удовлетворенно зажмуриться и снова довольно простонать. Да, вот так. Медленно, но не прерываясь, сразу на всю длину. Сириуса, полностью обнаженного, податливого, возбужденного до предела, уже трясет, его пальцы впиваются в простыни, тело поддается навстречу, спина выгибается, голова запрокидывается назад. Так и напрашивается взять его за волосы, что Ремус и делает, наматывая длинные влажные пряди Сириуса на свой кулак. Сжимает крепко, до боли, слушая новые несдержанные стоны боли и удовольствия. И срывается, трахая Сириуса до звезд перед глазами. Их секс после двенадцати лет Азкабана всегда был таким, с долгой неторопливой прелюдией, но резким и быстрым завершением, где можно было отыграться и не сдерживать себя, выпуская на волю своего зверя. И не важно, дикий это волк или домашний пес. Они были под стать друг другу, идеально подходили по всем пунктам, за время сгладились все углы, притерлись все неровности, они стали почти единым целым, и раз за разом доказывали это друг другу, сколько бы ошибок, злых слов, необдуманных поступков и горя не было в их жизни, сколько бы они не провели время порознь, они всегда возвращались друг к другу, зализывали раны, цеплялись за слова, за души, за тело, сжимали в объятьях и смотрели не в глаза, а в самую душу. Они оба оказались слишком верными псами, голодными друг до друга. И даже под пятьдесят лет они были не готовы отпустить. Общие потери и трагедии либо разрушают связь, либо делают ее нерушимой, и Сириус и Ремус выбрали второй вариант. Сириус кончил громко, бурно, но даже не касаясь себя, выгибаясь в умелых руках своего партнера, Ремус последовал за ним спустя несколько минут, прикусывая подставленное плечо с едва слышимым рычанием. Они застыли на мгновение, которое показалось вечностью, и так и повалились на кровать без сил, не размыкая крепкого сплетения тел. Им не нужны были слова, только обоюдное сердцебиение, кажется, уже одного на двоих.