Выдох.
Дым вился струями, вычерчивая в полумраке тускло освещенной залы вьющиеся лозами колонны.Вдох.
Легкие втягивают в себя вредный, горький, едкий дым. Он выжигает душу, выбивает из глаз неподготовленного человека слезы. Но ей он не сделает ничего. Ее душа давно уничтожена. И она разучилась плакать.Выдох.
Глаза, большие, без зрачка, словно выцветшие — и абсолютно недвижимые, как куски спешно граненного, тусклого хрусталя. И лишь их редкие подергивания выдают — обладательница до сих пор жива. Тут. Хотя может — и против её воли.Вдох.
Усталое тело окоченело — осень в Шотландии не щадит никого, большинство школьников уже давно простужены, либо же научились ходить в нескольких мантиях, натянутых одна друг на другую.Выдох.
Точеная фигура особенно гротескна на фоне раскрытого настежь окна — и со стороны это может даже красиво. Тугие струи дождя секут ее тело — волосы, спутанные и мокрые, уродливыми шрамами лежат на печальном лице.Вдох.
Даже обычно бледная кожа теперь еще белее, становясь уже почти мелово-бледной.Выдох.
Глубокий.Вдох.
Глубокая затяжка дрянной сигары. Но она курит. Вдыхает мерзкую смесь. Это не для нее. Это для них.Выдох.
От каждого она взяла что-то свое.Вдох.
То, что она делает сейчас — для ее хорошего друга Шикамару.Выдох.
Горький дым вновь вырывается из её рта. Шикамару курил в память о своем учителе — Асуме. Она курила в память о Шикамару. И на ней эта цепь и прервется. К лучшему.Вдох.
Сигарета почти кончилась, и женщина вновь зажигает огонь, на этот раз — на новой. В ее портсигаре еще три. Этого хватит.Выдох.
Взгляд расфокусирован и направлен в небытие. На ее плечах лежит мокрым, тяжелым, отвратительно пахнущим грузом воротник — такой любил носить Киба. Он носил его в память о своей матери — Цуме, которая, как и многие, погибла во время Четвертой Войны Шиноби. Киба ненадолго пережил свою мать. Тот воткнул кунай себе в шею, рванул, высвобождая поток алой крови. Она помнила это. Помнила и вкус — солоноватый, металлический, отдающейся в ней паникой и страхом. Все же он стоял совсем рядом с ними, когда сделал это. Даже хорошему шиноби вроде него не получилось перебороть смерть своей семьи, а потом и Акамару. Они не смогли помочь ему.Вдох.
Через силу. Через желание больше никогда не вдыхать кислород — не дышать, забыться, перестать существовать. Но она дышала. Она — последнее, что осталось от них.Выдох.
Слезы не текут.Вдох.
Движение в самом темном углу комнаты.Выдох.
Не от желания — лишь от привычки, она фиксирует паука, что уютно обустроился в самом углу комнаты, над потолком. Пауки… И не только они. Муравьи. Пчелы. Осы. Любые жуки. Она боялась их. Всегда, с детства, когда страшная сороконожка испугала её — еще совсем маленькую тогда. Годы соседства с Шино примирили её с существованием этих маленьких ползучих существ. И лишь недавно ей начали они нравится — когда от всепоглощающего пламени её спасали именно они. Когда последним приказом Шино заставил их защищать её. Когда миллионы маленьких жизней были напрасно прерваны. Совершенно напрасно. Они ее не спасли.Вдох.
Слезы все так же не текут. Глаза сухие. Пересохшие.Выдох.
От Шино у нее не осталось ничего, кроме памяти. Но этого достаточно — она помнит его каждый раз, когда видит насекомых. Каждый день. В этом замке их предостаточно.Вдох.
Дышать. Надо дышать.Выдох.
Ей так сказали. Ей сказал так он.Вдох.
Не думать. Нельзя. Иначе она вспомнит и остальное. Сакура. Думай о ней.Выдох.
Они не были подругами. Ей было плевать, что сама девушка думает об этом, она её не любила. Она всегда перетягивала его взгляды. Она завидовала Сакуре. Но только первые несколько лет. Потом ей стало проще. Тем более, что Сакура умерла. Защищая его. Отдала свою жизнь так, как это должна была сделать она. Но не сделала. Не смогла.Вдох.
Не думать.Выдох.
Нельзя.Вдох.
Думать о ком угодно… Красные глаза. Жгучая черная шевелюра. Редкая, но потрясающая улыбка. Погасшая после смерти мужа. Она часто вспоминала свою учительницу — вспоминала о том, как стала на ту похожа. Похожа — но куда хуже. Она смогла собрать себя по кускам, склеить сердце из разбитых осколков. Встать, чтобы дать свой последний бой против убийцы своего мужа — и умереть там же. Глупо. Бездарно. Но все еще лучше, чем бесцельно жить. Она не смогла помочь ей. Ни дать ей цель, ни даже отомстить. И это тоже — то, что она будет помнить.Выдох.
Она помнила еще одного красноглазого брюнета. И не любила его. Ненавидела. До глубины души. Но даже так — скучала с той силой, на которую способна лишь она. Она не знала, что с ним — но была уверена, что он мертв. Он был отвратительным человеком. Но в конце концов оказался хорошим другом, сражаясь против общего врага. Она не хотела вспоминать его.Вдох.
Она всегда оставляла его напоследок. Каждый раз, каждый вечер, каждого дня, каждой недели, каждого гребаного года. И это не было исключением. И её боль не утихала. Словно даже становясь лишь больше — она росла в её груди.Выдох.
Дерзкая ухмылка.Вдох.
Голубые, искрящиеся жизнью глаза.Выдох.
Три полоски на щеках, словно лисьи усы.Вдох.
Непослушная шевелюра.Выдох.
Несгибаемый символ света.Вдох.
Мертвый. Из ее груди вырвался звериный, отчаянный, безумный крик. До рези в горле, до сорванных связок, с ненавистью к себе и к миру. С отчаяньем. С необъятной болью.Почему? Почему? Почему? Вдох.
Она должна дышать.Выдох.
Он так сказал. Жить любой ценой.Вдох.
Она не хочет дышать.Выдох.
Но она должна.Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Пусть это закончится.Вдох. Выдох.
Пожалуйста.Вдох…