Им всего лишь по семь лет.
Клаус, будучи ещё столь юным, не догоняет как из фазы «мой брат такой крутой и классный» всё плавно переходит в «Диего – мой рыцарь, а я его принцесса и он должен меня спасти от злого дракона». Он старается как можно больше времени проводить с братом, пытается проникнуться его увлечениями: когда они играют в какую-нибудь войнушку, всегда выбирает сторону Диего, чтобы быть в одной команде. Однако Клаус подобной отдачи в ответ не получает. Брату по вкусу больше валять дурака с Лютером, с которым они большую часть времени тупо дерутся, а на преданного Клауса немного побоку. Невинному и не осознающему в каком он дерьме мальчишке обидно до слёз в глазах. Но буквально через пару дней, подобно почкам весной, Клаус расцветает на глазах. В семействе Харгривз наступает небольшой праздник – отец уезжает на несколько дней за границу по работе и дети остаются на попечение мамы и дедушки. Грейс готовит им овсяное печенье, разрешает немного пошалить и читает в гостиной книжки перед сном. В один из таких дней братья и сестры собираются дружной компанией в саду, несмотря на пасмурную и ветреную погоду. Они придумывают классную игру про семерых супер героев, которым за несколько дней необходимо как-то предотвратить апокалипсис, отыскав для начала катализатор трагедии, конечно. «Сеанс» – нарекает его именно Второй, заставляя сердечко мальчишки забиться чуть чаще, а затем они вместе придумывают друг другу способности и, признаться честно, Клаус от своих не в особом восторге, но у Бена дела обстоят тоже не сладко, так что он просто молчаливо соглашается. Они играют до поздней ночи, смеются до боли в животах и промокают до нитки из-за моросившего дождя. В конце этого сюжета «Кракен» жертвует собой, таким образом спасая «Сеанса» от Вани – «Белой Скрипки»; и это так трагично-приятно. Позже, уже на кухне, Бен, Диего и он, Клаус, пьют горячий шоколад, делясь между собой мечтами, пока остальные принимают горячую ванну. – Я хочу стать врачом, лечить людей, помогать им, – совсем немного смущаясь, делится Бен. – А я – полицейским, чтобы защищать беззащитных. А ты, Клаус? – Хочу создавать красоту своими руками! И втроём, по-детски наивно, скрепляя мизинцы, дают обещания друг другу, что обязательно пойдут этими дорогами. Принцесса, можно считать, спасена.Им по девять.
Фаза «мой брат такой крутой» медленно перетекает во что-то большее и пугающее. Самый странный, как обычно называет его суровый родитель, из семейки Харгривз начинает действительно подозревать и познавать свою странность шаг за шагом. Клаус даже не задумывается, что для остальных это ненормально, когда берет понравившиеся ему мамины красные туфли и примеряет их. И, конечно же, плевать, что эти самые туфли на каблуках ему велики. Мальчик уже «удачно» сложил в своей голове два плюс два, получая пять, и потому останавливаться от «гениального» плана не собирался. Ему начинает тупо не хватать внимания брата, который чересчур сильно увлёкся метаниями ножей; и он старается красивой походкой пройти мимо комнаты Диего, пока тот занимается чисткой своих ножей. Но Второму не до Клауса сейчас, что весьма неприятно. Однако самое неприятное, делает вывод Четвертый, – скатываться кубарем вниз по лестнице, будучи испуганным внезапно появившейся Эллисон с явным удивлением и непониманием в голосе, когда она произносит «ты чего творишь?». Реджинальд рассерженный и уставший. Клаус буквально считывает в карих глазах напротив «ты начинаешь разочаровывать меня своим валянием дурака». Сломанная челюсть – не так страшно, как, например, смерть. Проволока, с который придётся ходить около восьми недель, – тоже пустяки, и даже запрет на всё вкусное пережить можно, но три часа снова в том месте – нет. Пого забирает морально побитого Четвертого из гробницы ближе к ночи и отводит в Академию. Мама отпаивает его водой с успокоительным, крепко сжимая холодные и подрагивающие руки. В её красивых голубых глазах стоят слёзы и он почему-то думает, что Диего бы не понравилось видеть Грейс такой грустной. Уже в кровати, когда его заботливо укладывают спать, через некоторое время Клауса прорывает на рыдания, которые он пытается заглушить в подушке. Ему приходит в голову мысль, что умереть не так уж и страшно на самом деле. – Это снова произошло? – вкрадчиво спрашивает Бен, осторожно закрывая за собой дверь. Клаус не отвечает, впиваясь ногтями в собственные ладошки. Тогда брат садится рядом с ним на край кровати и, поглаживая по голове, рассказывает сказку о принцессе, которая была спасена рыцарем на байке и увезена далеко-далеко от всех бед. На утро Клаус находит на своей тумбочке пачку любимого апельсинового сока и записку с корявым почерком Диего: «Тебе не идут слёзы. Никому не говори, что я был тут». Пачка сока на тумбочке, хитрая улыбка Второго и его «доброй ночи» продолжаются ровно до тех пор, пока не приходит день икс и проволоку снимают. Но, несмотря на это, на душе Клауса тепло и необычно хорошо, ведь у них есть общий секрет и игра в гляделки во время завтрака.Им по тринадцать лет.
Сначала – взрыв фейерверков: так же красиво, как и в детстве, когда они с мамой выбирались на крышу Академии понаблюдать за этими цветастыми огоньками, слишком быстро исчезающими в ночном небе. Затем – гром с молнией и дождь: страшно и хочется сбежать в безопасное место, паника и одна надежда за другой, что это просто-напросто очередной сон, который скоро закончится. А напоследок – бушующее море: принятие неизбежного и осознание, стучащее по голове молотком, что никогда уже не будет так, как прежде. Потому что любить родственника – ненормально. Клаус эти три стадии на внешний вид проходит и переживает относительно спокойно, не отлипая, правда, от Бена ни на минуту, как банный лист. Ему гораздо легче, когда рядом брат с поддержкой, напоминающий периодически, что «это нормально» и ни в коем случае не осуждающий. На Клауса одна за другой сваливаются неприятности: его ночные кошмары доходят до апогея и, как следствие, он не спит по несколько дней подряд, позволяя себе порой подремать. Просто, закрывая глаза, больше не хочется видеть надгробные плиты и слышать мёртвых, зовущих его в более «счастливое место»; любовь, что всё это время, расцветавшая в нём подобно цветку, кроме боли ничего не приносит, наверное, думает Четвёртый, будь диагноз ханахаки реален, он бы умер уже от шипов белых роз. Но всё становится только хуже, когда Пятый беззаботно заявляет, что уезжает учиться в другую страну уже на следующей неделе. Ваня не подает вида, но Клаус видит как ей больно и хочется подойти обнять этого бедного ребенка. – Предлагаю замутить тихую вечеринку, так сказать, проводить Пятого, – делится идеей Эллисон за обедом, когда отец покидает стол и возвращается в свой кабинет для работы. – Он же не в армию уходит, чтобы провожать его. – Диего, не занудствуй! – Элли, но как ты себе это представляешь? Папа целыми днями дома, – искренне недоумевает Лютер, пытаясь понять сестру. – Ну, у меня есть один знакомый Патрик и его родителей ещё пару дней, как минимум, не будет дома, – она заговорщицки улыбается, подмигивая и все соглашаются, даже Первый, скрепя сердцем решает присоединиться. Клаусу сейчас необходимо развеяться. В часов двенадцать, после проверки Реджинальда, что все на своих местах и готовы ко сну, дружная семерка сбегает из Академии под обещания матери ни в коем случае не выдать их. Дом того самого Патрика встречает ребят громкой музыкой и парочкой незнакомцев. Все разбредаются кто куда: Ваня молчаливо попивает апельсиновый сок в компании с Беном, который старается не потерять из виду Четвертого; Диего любезничает с флиртующей девушкой, Эллисон танцует вместе с Клаусом; Лютер ревниво поглядывает на Патрика, пытающегося пристроиться рядом с его сестрой, а Пятый занимается поисками вискаря в мини-баре и находит. – А давайте поиграем! Предложение Третьей, в принципе, все принимают на ура. Но Клаус проклинает этот день последующие несколько лет. Играть пьяными в бутылочку идея была такой себе, а на поцелуи – тем более. Клаус этот долгожданный момент представлял себе часто. В его фантазиях всё было немного неловко, смущающе по-детски и волшебно, как в тех фильмах, что смотрит мама. Но наяву, когда бутылка показала на них с Диего, оказалось иначе – смазанное касание губ со вкусом противных виски, неприятным запахом изо рта и, как вишенка на торте, целующийся Диего с Ваней после. Клаус думает, что ничего страшного, они ведь тут напились и в силу возраста не могут контролировать себя под градусом, они всё-таки играют в бутылочку на поцелуи. Клаус так думает, но на деле – сжирающее разочарование, обида и боль. Мальчишка впервые знакомится с наркотиками, благодаря какому-то дружку Патрика, который направо и налево делился экстази. Клаус смеётся, улыбается, рассказывает забавные истории каким-то ребятам, а затем блюет в туалете, надеясь оставить там сжирающее чувство обиды и ревности, пока Бен заботливо поглаживает его по спине, не собираясь оставлять одного. – Дай мне обещание, что ты найдёшь путь к своему дому, – Четвёртый не понимает, что несёт брат, но ему слишком хреново, поэтому он просто кивает, позволяя и дальше обливать себя холодной водой. Этой ночью он спит хорошо.Им по пятнадцать лет.
Четвёртый испытывает очередное разочарование в своей жизни, приходя в сознание и первым делом замечая заплаканную, но улыбающеюся Грейс. Оказывается, он долго не отвечал, принимая ванну, поэтому Лютеру пришлось выломать дверь и бежать на руках с умирающим братом от передозировки за помощью. Четвёртый испытывает разочарование: его успели спасти. Бен долго ругается, обещает побить брата, если такое вновь повторится и мысленно винит себя: недоглядел; Эллисон с Ваней обнимают крепко и берут с него обещание, что он больше в ванной закрываться не будет; Лютер читает лекцию в целый час о вреде наркотиков; у отца нечитаемый взгляд, но Клаусу, в общем-то, всё равно; а Диего целых мучительных десять минут пялится на него, хрустя пальцами и уходит, сказав что-то типа «я тебя сам убью в следующий раз своими ножами», но Клаус не уверен, что услышал правильно. Ему бы очень хотелось, чтобы эта влюблённость, переросшая во что-то большее, но закрытая в тёмном душном шкафу на несколько замков, задохнулась вместе с ним там под водой. У Четвёртого всё чаще подведены глаза чёрным карандашом спертым у Элли и в гардеробе прибавляется парочку симпатичных вещичек, которые милые сестры давно уже не носят. В карманах – больше таблеток, на ладонях – первые татуировки. Реджинальд бесится недолго, но знатно, обещая закопать сына заживо. Клаус под кайфом практически каждый день, поскольку только так бессонница и мертвецы не беспокоят. А ещё, конечно же, весело и даже жить начинает хотеться. Бен на всё это устало закатывает глаза, но всегда откладывает подготовку к вступительным экзаменам и выбрасывает все пакетики, которые только находит, укладывая пьяного непутевого, но не менее любимого брата. Бену больно на это смотреть. Диего всё чаще заводит свою шарманку из серии, что ему необходимо проспаться и взять себя в руки, иначе это плохо закончится. Диего невыносимо и страшно на это смотреть. И это в какой-то степени помогает: Клаус реже употребляет и выпивает. Он правда старается для них, но всё летит в бездну, конца которой никогда не будет. Чёрная полоса, лёгшая жирной тенью, погружает Академию Амбрелла в траур. У всех бледные лица и пустые взгляды, но самый тут пустой – Бен, облачённый в чёрный костюм и лежащий в гробу. У Клауса ощущение, что ему отрезали кусок души, растоптали на глазах и выкинули в мусорный бак; Клаус думает, что там лежать должен он, но только не Бен; не этот светлый человек, поддерживающий его, несмотря ни на что; улыбающийся, как невинное дитя; всегда делающий ему чай с ромашкой, когда плохо. В гребанном гробу должен лежать Реджинальд Харгривз или он – Клаус Харгривз. Но только не Бен, который усердно готовился к поступлению в университет на медицинский факультет, давший обещание, что обязательно поможет брату со всеми его проблемами как только закончит учёбу. Не Бен, который буквально пару дней назад, счастливо улыбаясь, размахивал листком с «зачислен». Его брат вот так навсегда останется лежать в одной позе с закрытыми глазами и не сможет осуществить заветную мечту. Их «Ужас» мёртв по-настоящему, а не понарошку, как в детских безобидных играх. Четвертому хочется реветь и кричать, что есть силы, бить руками землю, но он не может себе этого позволить. Клаус дарит любимому брату последний поцелуй, вопреки всему и всем в уголок губы, и тихо шепчет: «найди путь к дому». Отныне он будет помнить его холодным. Клаус ещё надолго остается сидеть перед могилой Шестого, пачкая брюки и промокая под сильным ливнем. Он даже не замечает присевшего рядом с ним Второго. Диего тоже больно, но Клаусу хуже. Они соприкасаются бёдрами, пьют из одной бутылки водку и Диего больше не хочет никогда видеть слёз брата. Он хочет оберегать и защищать его.Им по семнадцать.
Их семья никогда не была похожа на обычную среднестатистическую. Она не была нормальной. Отец, усыновивший, видимо, по приколу семерых детей, родившихся в один день в разных уголках мира, и никогда не даривший им ни заботы, ни любви, только раздающий направо и налево психологическое насилие. Няня, которую они все называли ласково мама, давшая им не только имена, но и подарившая частичку необходимого тепла. И дедушка, приходившийся на самом деле обыкновенным дворецким и не являющимся им никаким родственником, зато находящийся с ними с самых ранних лет. Поэтому, думает Клаус, сидя на диване и наблюдая за очередной руганью Лютера и Диего, неудивительно, что всё пошло под откос. Наверное, пошло ещё очень давно, но сильно заметно стало только сейчас. Подпортившиеся отношения между ними, недолюбовная драма Эллисон и Лютера, которая никогда не получит Оскар; безразличный ко всему происходящему отец и ненавидящий его всеми фибрами своей души Диего, а ещё Ваня, назвавшая в своей книге Реджинальда съехавшим с катушек старика, но все с ней, впрочем, согласны, кроме Первого. У Клауса зависимость, исколотые вены, а ещё то самое чувство, вроде как, надёжно заперто в тёмном и душном шкафу на несколько замков. Четвёртый искренне надеется, что оно там задохнется. Первым, кто не выдерживает давления со стороны Лютера и вечной ругани, в том числе и из-за неё, становится Ваня. Со слезами на глазах она в спешке собирает чемодан и покидает эту несчастную Академию. Вслед за ней буквально через пару недель уходит Эллисон и Четвёртому хочется пошутить «неужто покорять Голливуд?», но он объебанный и просто смеётся. Клаус напивается до чёртиков, глотает пару веселеньких таблеток, ревёт в какой-то подворотне, а после возвращается домой с размазанной подводкой и перегаром. Он все ещё не в себе и когда отец спускается вниз, направляясь к нему, тупо срывается. Четвёртый винит во всем Реджинальда, называет его тупым мудаком, желает сдохнуть в той самой гребанной гробнице, где он, будучи бедным ребенком, пролил кучу слёз и похерил здоровье; Четвёртый кричит и бьёт какую-то антикварную посуду, отдаваясь в руки настоящей истерики. Он повторяет как мантру: «это ты убил Бена, это из-за тебя все уходят». Клаус не видит в глазах отца ничего кроме плещущегося разочарования и его слова, брошенные холодным тоном, прочно застревают в голове молодого человека, горя неоновой вывеской: «Ты – это главное разочарование нашей семьи». Совсем безрадостной жизнь становится, когда в один из очередных весёлых дней под кислотой брат ставит ему ультиматум: «либо ты завязываешь с этой дрянью, либо уходишь». Клаусу не в силах объяснить Лютеру, что только так он может спать спокойно и не видеть мёртвого Бена; что только так может видеть живого Бена и даже общаться с ним; что только так получается душить то чувство в шкафу. И Клаус, конечно же, уходит, когда Лютера нет дома. И Клаус вряд ли узнает о сожалениях брата, потому что он правда этого не хотел, и о его разбитом носе, ведь Диего просил же за ним присмотреть. Напоследок Четвертый показывает Академии ладошку с вытатуированным «goodbye» и добавляет «амиго». Диего не медлит и валит, поскольку оставаться бессмысленно: ему некого больше там защищать и необходимо найти брата. Лютер остается с отцом один: ни Грейс, ни Пого тут уже нет давно.Им по девятнадцать лет. И они впервые празднуют день рождения не вместе.
Диего заканчивает полицейскую академию, снимает небольшую, но уютную по его меркам квартиру и наконец-то работает там, куда постоянно мечтал попасть. Он пару раз за всё время видит на улицах города Лютера, но ни разу к нему не подходит. Один раз с Юдорой, его коллегой по работе и по совместительству девушкой, смотрит фильм с Эллисон в главной роли. Периодически пересекается с Ваней попить кофе, чтобы узнать как у неё дела и совсем не знает где Клаус и что с ним. Он несколько раз разыскивал брата по известным ему притонам, но это не принесло никаких плодов. Будто сквозь землю провалился. Пэтч говорит, что это начинает походить на одержимость. Но ему тошно от одной лишь мысли, что брата нет рядом. Диего Харгривз много ссорится с девушкой, днями и ночами слушает рацию на одной частоте и в свободное время не оставляет попыток найти Клауса. Клаус любит, но всё же чаще ненавидит свою жизнь. У него вторая по счёту передозировка, за душой ни гроша, чувство вины перед сидящим рядом Беном и очередной хахаль, забравший последние таблетки, но потрудившийся хотя бы вызвать скорую. Харгривз правда надеется, что до него не успеют доехать и он сможет обрести дом вместе с Беном, но в конечном итоге получает ещё один шанс на жизнь (на кой чёрт она ему?) и плетется в какой-то притон, где надеется пристроить свою жопу как в прямом, так и в переносном смысле. У Клауса навязчивые мысли, что такое разочарование как он не достойно лучшей жизни. Он ногтями чешет вены до красных полос и выступающих капель крови, потому что ощущение такое, что они стонут, моля о дозе. Но Клаус не может. Он поклялся Бену, что завяжет. Клаус мысленно поздравляет Диего, сегодня ему двадцать пять лет. В последние несколько недель у Клауса одни мысли: в реабилитационном центре не круто. Скорее скучно до глупых размышлений и поступков. Он всё больше фантазирует о сверхъестественных способностях, придуманных ими в детстве для отыгрыша роли, ведь так было бы классно умей Эллисон одной лишь сказанной фразой «до меня дошёл слух, что ты хороший и любящий отец» изменить их жизни в лучшую сторону; Пятый смог бы, наверное, предотвратить гибель Бена или, на худой конец, – Клаус имел бы возможность действительно с ним общаться. Может, будь у них нормальное детство, он бы не влюбился в брата, не тырил бы карандаши для глаз у сестры и периодически её одежду? Был бы нормальным. – Нельзя для всех быть нормальным. У каждого своя нормальность. Так Клаус знакомится с Дэйвом, у которого ямочки на щеках и добрая улыбка, а в глазах полно нежности. В реабилитационном центре теперь не так скучно – он ведь не один. Рядом с ним отныне Дэйв, рассказывающий смешные истории из своей жизни, дающий зарываться пальцами в тёмные волосы и целующийся легко и приятно. Клаус ловит себя на мысли, что это не Диего, но вешает на шкаф очередной стальной замок, надежно запирает на ключ и выкидывает его. У брата своя, наверняка, счастливая жизнь и ему тоже стоит заняться своей, чтобы наконец подняться со дна, куда он собственноручно себя затолкал. Дэйв прекрасный, красивый, любящий, нежный, вкусно готовящий, преданный и приводящий Клауса в чувство, если он находится на грани и готов сорваться в любой момент. Одним словом, Дэйв – чудо, не требующее взамен ничего; лишь «пожалуйста, не употребляй больше ничего тяжёлого». В канун рождества, когда они вместе, как подобает парочкам выбираются за подарками, Клаус замечает до боли знакомое лицо в толпе людей и застывает, потому что видитИм по двадцать восемь лет.
В новостях, во всех заголовках газет и журналов гремит новость: «Реджинальд Харгривз умер от остановки сердца в собственном доме», но на похороны никто не приходит – только Лютер и Пого. Ваня уже давно за границей с Пятым делает ему очередной любимый сэндвич, а Эллисон с мужем и ребёнком отдыхает на море. Через пару дней, как обычно, ставшей для них уже традицией, Диего отвозит Клауса повидаться с мамой. Он приносит Грейс её любимые ириски и болтает с ней до вечера, держа жилистую руку в своей. Второй наблюдает и изредка вставляет свои пять копеек. У Клауса Харгривза, в общем-то, ничерта нет, только безмерная любовь к собственному, пусть и сводному, брату, который «насильно» поселяет его в их маленькой, но уютной, по меркам Четвёртого, квартире. Диего не готовит, но для Клауса старается и стоит у плиты, творя ему здоровые завтраки, обеды и ужины; оставляет по несколько бутылок воды и следит, чтобы тот не сорвался. Тридцать первый день рождения они праздную вместе и тогда Клаус осторожно, почти невесомо, касается шрама брата подушечками пальцев. Шкаф разлетается в щепки. Они спят вместе, как когда-то, будучи маленькими детьми, но только вдвоем, и Диего обнимает его со спины. Он давно прошёл через фейерверки, гром с молнией и дождь, и бушующее море, и теперь не собирается вот так просто отпускать непутевого брата. В канун Рождества они вместе выбираются за подарками, ёлкой и украшениям к ней, а по дороге домой играют в снежки. Клаус впервые за долгое время счастлив и чист. Бена он давно не видел. Помимо самого Рождества они так же отмечают два года завязки Клауса с наркотиками без единого срыва и целуются под омелой: нежно и осторожно, как в любимых фильмах мамы. Бен снится Клаусу первый и последний раз со словами: «ты нашёл путь к своему дому». Теперь он понимает смысл тех слов и верит, что Шестой тоже нашёл свой дом. Через пару дней они созваниваются с Ваней и Пятым, обещая встретиться в ближайшее время и отметить сразу два праздника. Ваня обещает чуть позже прислать билеты на её концерт, где она наконец-то первая скрипка. Ночью Клаус вдыхает запах хвои, их геля для души, и прижимается к любимому человеку ближе, засыпая. Диего больше не надо его искать и унимать каждый раз подрагивающие от волнения руки, подходя ближе к очередному мёртвому наркоману с тёмными волосами.Им тридцать два года и они оба счастливы в смятой постели.