«Где ваш стоицизм, лейтенант?»
О каком стоицизме может идти речь, если моя искра наглухо замирает, как только вы появляетесь в поле зрения или начинаете говорить со мной? Даже когда я в своей кварте, когда рабочий цикл давно закончен и в участке остаются только дежурные, я неизменно думаю, что было бы, если бы вы узнали, в каком плачевном состоянии находится один из ваших подчинённых. Конечно, мои сомнения совершенно оправданы, ведь я о вас совсем ничего не знаю, даже банального, насколько вы меня старше. Я точно знаю, что вы старше, но решительно не осознаю, насколько именно. Я благодарен Праймусу, что вы ничего не знаете. Наверное, так будет лучше. Да, точно, так будет лучше. Уверен, что Хэви и Сайдвейз ещё недолго будут пытаться свести меня с вами. Эта игра до добра не доведёт. Никогда такие игры до хорошего конца не доводили, я не знаю таких ботов, что смогли переступить через себя и стали счастливы в союзе. Хотя нет, знаю таких. Мои альфы. Они всегда казались мне странными в своём союзе, никогда нельзя было стопроцентно сказать, что они будут делать дальше. Опи стоило огромных потерь добиться расположения нашего роя. После того случая с крайне неприятным предательством мы кибертронцам не доверяем, а нынешнее поколение даже не подозревает, что инсептиконы на самом деле существуют, а не являются байкой, чтобы бэты слушались. Конечно, мой рой будет настороженно ко мне относиться, если я приведу к ним партнёра с Кибертрона. Я бы и сам к себе настороженно относился, будь на их месте. Тогда от роя практически ничего не осталось, и никто не пожелает повторения геноцида. Благо, опи оказался настолько сильно влюблённым в дани, что ему было совершенно наплевать, что на родную планету он больше не вернётся. Вся родня опи переехала вместе с ним и я не сказал бы, что они скучают по дому. Наш дом теперь и их тоже, они сами изъявили желание поселиться среди инсептиконов, что теперь жалеть? И всё же, сэр, если вы каким-то чудом прознаете о всём том бреде, что творится у меня в процессоре, я попрошу вас уволить меня. Я никогда не отличался храбростью. Оптимус как-то хвалил меня за проявленную в бою храбрость, хвалил, говорил, что я настоящий воин, помню, тогда он подарил несколько крий, сильно извинялся, что не может дать мне большего сейчас, но, как только всё это закончится, даст мне лучшее, даст всё, что я попрошу у него. Помню, он обещал прислать мне сюрприз. Я никогда не видел такой красоты. Теперь, когда я стал полицейским, мне вряд ли уже понадобится всё то, что мне обещал Оптимус. Меня грызёт совесть, что я посмел просить его дать мне самое спокойное место на Кибертроне. Вместо шикарной кварты в центре Аякона, я выбрал однушку в спальном районе Каона, где теперь мучаюсь от самого светлого, что здесь есть. Никогда не просил Праймуса давать мне чувство любви. Бог слышит желания, но только наполовину и явно веселится, когда просивший начинает говорить, что то, что он получил даже лучше того, что он, собственно, просил. Может, стоит прислушаться к Хэвистрайку и сходить к Сайдвейзу за помощью?..***
— Добро пожаловать назад, шеф. — если бы вы знали, как мне стыдно будить вас сейчас. Мне стыдно пялиться на вас уже полджоора, но я слишком рад снова вас видеть, чтобы задумываться о неправильности своего поведения. Сейчас, пока вы в больнице, я надеюсь успеть вернуть вам ту подушку. Она не давала мне сорваться, пока мы искали вас. Спрашиваете, почему я выгляжу так, будто меня переехало что-то крупнее Астротрейна. Спрашиваете последние новости участка, говорите, что мне лучше сходить к Хуку и проверить корпус на повреждения. Не помню, как вышел из вашей палаты и вернулся к себе. Очнулся ночью на своей платформе, смотрящим в потолок комнаты и вспоминающем в мельчайших подробностях всё, что услышал от вас. Вспомнил ваш рассказ. Мне никогда не понять, что такое быть бэтой, которую никто не желал. Моя семья была безмерно рада, когда я появился на свет. Мне становится обидно за вас, ведь вы замечательный. Замечательный бот, решительно способный на многое, отличный шеф, следящий за своими подчинёнными, такой красивый, с чёрной блестящей бронёй и оптикой, цвета багрового заката. Оптика, способная пригвоздить к своему месту намертво. Оптика, способная испугать любого, даже того, кто совершенно чист. Оптика, способная согреть и поддержать, пусть вы ничего прямо и не скажете, ваша оптика говорит о многом. Оптика, которая сводит меня с ума…***
Знай я немного раньше, что правда могу претендовать на вашу личную заботу, могу удостаиваться вашего взгляда вне работы и разговаривать с вами ни о чём, я бы ни за что не упустил возможности поцеловать вас в больнице. Теперь, когда мне не нужно скрывать всё то, что творится у меня внутри, я стал ещё скрытнее. Мне сложно разговаривать с вами о себе. Сложно, потому что я не понимаю, интересно ли вам меня слушать. Хотите ли вы слышать мой голос сейчас, не отвлекаю ли я вас от важной работы? Хотите ли вы отвечать мне на вопросы, связанное с вашим прошлым, с тем Баррикейдом, который появился в результате пьяного празднества. С каждым циклом я всё меньше стараюсь отвлекать вас. Всё меньше захожу в ваш кабинет, что в вашей кварте, что в участке. Хэвистрайк волнуется. Боится, что его друг может остаться с разбитой искрой только потому, что стал скрытнее своего шефа. Мне сложно с вами, потому что вы не привыкли рассказывать. Вы привыкли слушать, а мне стыдно долго разговаривать рядом с вами. Сложно переступить через себя, зная, что вот сейчас в кварту зайдёт не шеф каонской полиции и глава ещё пары департаментов по розыску преступников, а просто бот, которых устал, чтобы просто взять и доставать его своей болтавнёй. Я боюсь вас, шеф. Боюсь вашей оптики. Боюсь ваших рук. Боюсь вашего процессора. Боюсь всего вас, шеф. У меня никогда не было такого сильного чувства страха перед кем-то. Думаю, мне не было настолько страшно, когда я лишился своего голоса. Сейчас же, когда я имею право перезаряжаться с вами на одной платформе и не получить за это наряд по городу, мне становится страшно. Я не хочу разочаровывать вас. Ни в чём. Стоит только задуматься, что я могу в один момент лишиться вашего присутствия рядом со мной, и у меня наворачивается омыватель. Вы — последнее, что я хочу терять.***
Вы зашли в кварту как обычно. Всё было как обычно. Отрезали себе кусочек масляного торта, который я делал накануне, а потом начали разговаривать со мной. Я даже не понял, что вы пьяны. Ваша оптика гуляла по моему корпусу и отмечала все недостатки. Здесь царапина, тут скол, вон там броня погнулась. Вы говорили без умолку, а потом начали спрашивать, почему мне плохо с вами. Что вы сделали не так, раз я перестал быть вашим личным солнцем. Сомневаюсь, что это можно назвать полноценным разговором по насущным вопросам, это было похоже на претензию по поводу моего безразличия к вам. Вы сказали, что волнуетесь за меня. Сказали, что вам стыдно отвечать на вопросы «С твоим солнышком что-то не так, может его к Хуку сводить?» от знакомых, потому что вы не знаете, что со мной не так, а Хук говорит, что я абсолютно здоров. Вы сказали, что не собираетесь тратить моё время, что если мне с вами плохо, то вы не станете меня держать, что отпустите, как только я попрошусь на волю и не станете проявлять ничего, что могло бы расцениться как знак внимания. Я, кажется, заплакал. Не помню, что ответил вам на это, но точно знаю, что после ожидания конца моих слов, вы очень крепко прижали меня к себе и сказали, что я идиот. Полноценный, лучший и просто невероятно милый идиот, которого вы любите. Я помню вы что-то говорили, пока держали меня на руках, пока носили меня по кварте и успокаивали. А потом вы накричали на меня. Отдали чёткий приказ, состоявший в том, что я обязуюсь рассказывать вам обо всём, что со мной происходит вне зависимости от вашей загруженности работой и времени цикла. Вы смеялись вместе со мной в тот вечер. В тот цикл я впервые ощутил, что такое быть любимым кем-то. Настолько сильно любимым, будто никого кроме меня и не было около вас. Вы оказались очень раскрепощённым и бесстыжим. Кажется, я сбился со счёта, сколько раз вы поцеловали меня. Как хорошо, что вы знаете, как сильно я вас люблю, сэр.