Меланхолия Блу

Иногда, смотря на небо в багровых оттенках, он думал о своём будущем. Санс был настоящим мечтателем, наверное, он занимал законое второе место в мультивселенной по этому званию. Он так надеялся последний раз наблюдать за этим закатом, больше не встречая его никогда в своей жизни. Именно этого заката, другие бы он с радостью встретил. Встретил, но помнил бы только об этом. Первый раз, когда они выбрались из подземелья, он даже не знал, что видит. Огромный огненный шар был немного пугающим, но при этом волшебно волнующим зрелищем. Ответ на вопрос «что это?» был кратким: — Мы зовём это солнцем, — удовлетворенно послышалось со стороны. И в тот день Санс полюбил солнце, любил больше всех он его. Он не знал, что ему предстоит сегодняшнее солнце встретить ещё множество раз. Одно слово омрачало все это. Перезапуски. Санс устал от них. Первые разы он не замечал их, списывал все на дежавю. «Такое же бывает, да?» — спрашивал неуверенно самого себя скелет в голубой, как небо бандане. В очередной такой перезапуск у него появилось больше вопросов, так как — он помнил свою смерть, нечетко, эфемерно, но он мог точно сказать, что она была. Смерть для Санса была пучиной поглощающей тьмы. Она не теплая, она не холодная, никаких мыслей в этой тьме не возникало, никаких чувств, никакого страха и желания вернутся к жизни. Бездна, угощающая своей пустотой, когда думаешь о ней, вспоминаешь, но когда ты в ней - ничего. Смерть была больше похожа на воспоминания, чем на то, что должно было случится с нормальным монстром на старости лет. Он пережил смерть и это его пугало, не сама она. В смерти нет ничего пугающего, когда ты мертв, но когда ты жив - ты можешь только думать о том - как не умереть снова. Паника преследует твое естество. Он вспоминал смерть, оттягивал голубую ткань со своей шеи и щупал довольно глубокое ранение, которое чудом успело покрыться костяной коркой и стать подобием шрама. У него на костях были и другие шрамы, но их он помнил, помнил, что получил их на тренировке и каждый шрам могла бы подтвердить Альфис. Просто так шрамы не могли появляться. Это лишь подтверждало, что его смерть была не просто кошмаром - а реальностью. Санс хотел сказать об пугающем происходящем Папайрусу, своему брату, пока не понял одно — а вдруг его не поймут? Он не замечал, чтобы кто-то смотрел на него, будто на призрака — для всех он был жив и никогда не умирал. Подальше отложив свои переживания, он продолжил жить просто и наблюдать. Наблюдать за нечаянно брошенными взглядами брата, наблюдать за улыбками других, пытаясь уцепится за них и найти в них желанное спокойствие - пока не заметил, что им не следует доверять. Он наблюдал за извечно изнуряющими тренировками Альфис, которые как позже понял Санс — не несут смысла, человек все равно сильней. Он хоть и не быстро, но понял, что все бессмысленно. Дело все в человеке… хотя можно было таким его назвать? Он промахнулся, специально, огромный столб магии из гастер-бластера попал по дереву, повалив его и чуть не задев человека. Великолепный Санс не мог смертельно ранить человека, даже если бы и хотел... желания и действия это разные действия. Если бы он решился, он бы потерял себя, по крайний мере так он верил ещё пару перезапускав. — Я верю в тебя, даже если ты не веришь! — говорил Санс, рассыпаясь на пыль. В мире где нельзя ничего потерять, ты невольно теряешь себя. Вроде бы ничего не меняется, но ты пустеешь внутри, так и ничего и не потеряв. Так было с ним. От таких «кошмаров» он стал чаще просыпаться с криками и часто стал прибегать его брат, утешая. Его брат точно так же видел несвойственные несчастные взгляды своего брата на свод пещер, но он никогда не придавал этому значения. Ему казалось, что он видел подобные таким у многих монстров, которые мечтали оказаться на поверхности. Санс не мог быть исключением только в этом. Папсу казалось, что ему всего лишь чудится и он тогда решал спросить «все в порядки ли?», на что его маленькая косточка всегда просто улыбалась и кивала. Санс стал сильней держаться и не показывать, что сгорает изнутри, он думал тогда, что это ничего не изменит, откуда же он мог знать, что Папайрус все помнит. Иногда Санс завидовал ему, ему хотелось накричать, но тогда понимал, что просто не может. Он не виноват. Однажды в Вотерфолле, когда они остановились у эхо-цветка, то его брат впервые задумался над тяжелым, как камень — вздохом. В Вотерфолле часто грустили, это было место тихое, меланхоличное, темное — нет ничего такого в том, чтобы затеряться среди слабого источника света — цветов, и погрустить. По-крайней мере так казалось старшим костям. — Папайрус, тебе никогда не казалось, что мы проживаем один и тот же день? — задал очень тяжелый вопрос Санс, смотря спокойно на кристаллы, чтобы были будто вставлены в потолок пещер вместо звёзд. — Ориентироваться во время довольно сложно без солнца, знаешь ли. К чему такие мысли, бро, они же в тягкость тебе, — сказал на этот вопрос Папс и понял, что ему нужно закурить, что он и сделал, он был таков. Они оба знали, то что нельзя было выбросить из головы. Где-то, через какое-то время у одного из появилась надежда. У Санса появилась новая надежда, надежда выбраться из этого дня, который вновь и вновь повторялся. Он не вспоминал те события с радостью и предпочитал забыть их вовсе, но он не мог быть неблагодарным судьбе. Старый Санс начинал своё утро неслыханно рано, когда ещё все подземелье спало. В этом не было ничего приятного, как для некоторых жаворонок, но Санс тогда любил побольше части успевать все второстепенные дела сделать пораньше, а уже потом начинать основную часть дня, как надо. Первым пунктом в его подъёме стаяла зарядка, а уже после этого полировка доспехов и чистка их. Секрет полировки заключался в тщательности, в пемзе и в оливковом масле. Санс полировал свои доспехи каждый день, считая, что это долг воина быть великолепным во всем. Доспехи не должны подводить в бою, лучше пускай блестят как зеркало и слепят врагов. Это довольно успокаивало мальца и наполняло энергией получше чашки кофе, мысли о том, что он гордо сможет носить их — воодушевляла. Так думал он, до всех этих перезапускав, сейчас же это обернулось скорей традицией, которая снимает стресс. Его старая жизнь, его повседневность, стала тогда лишь способом справляться со всем этим. Ранее это давило на него не так сильно, а теперь он был будто под толщей земли, что и было правдой. Так было, по крайний мере, по ощущению внутреннему - потерял он часть интереса к жизни, азарт в глазах. Санс вспоминал, как впервые почувствовал душевные изменения, когда резко и холодным взглядом уставился на фотографию в семейном альбоме, ему стало от неё не по себе, он как ни странно просто не узнавал себя. Были те же голубые огоньки в глазницах, та же сияющая улыбка, но что-то было не так. Хоть и не сразу, но он понял в тот день, что - на этой фотографии не было голубой банданы, шея была открыта. Табун неприятных мурашек прошёлся по спине, он изменился. Не был самим собой. Один хранитель счастья не стал мирится с этим несчастливым, он заметил грусть и для него этого было достаточным, чтобы начать действовать. Так, однажды пришли две копии него, протягивая руку и приветствуя в новом знакомстве. Один из них не выглядел слишком радостным от того, что им приходилось делать. То были неизвестные ранее монстры для Санса — Дрим и Инк. Они сказали, что пришли помочь ему. Подарить новую надежду и подарить, то что стоит защищать; Исполнить его мечту, показать новые возможности. Взамен все, что нужно было — это присоединится к ним в борьбе с «настоящим злом». Санс не понимал почему выбрали именно его, почему копии называли его не настоящим именем; На самом деле Санс не был уж сильно удивлен другими версиями, он сталкивался с подобным пару раз и хотел бы он встретить их намного раньше. Почему все это, все это хорошее происходит именно сейчас? Сейчас, когда он разбит. Видимо, так надо было - насколько же были жестоки создатели, которым он ничего не мог сказать, не зная их имени. Когда он обрёл новое имя, события вокруг него стали происходить именно с ним. Он стал кем-то важным, пусть и не понял кем. Довольно быстро он согласился на роль помощника Дрима и Инка, после пары визитов тех, довольно быстро он согласился пойти с ними и довольно быстро он перестал думать об перезапусках. Эгоистично оставляя все позади, глупо оставляя старого великолепного Санса в прошлом. Блу все же думал о своём брате, это единственное, что осталось от прошлого. Он переживал за него и так по итогу не оставив его, а просто начиная реже проводить с ним время. — Ягодка, ты помнишь… — говорил о чем-то яблочный Блу, но он так и не слушал. Он был занят методичным глядением в чай, за все время он стал более спокойным и размеренным, давая себе часто передышку. — Так, нам нужно придумать название нашей команды, — перебив Дрима, сказал Блу улыбаясь. К нему неожиданно пришла эта мысль, которую он сразу же выплеснул на рядом сидящих. Чай от резкого воодушевления - тоже выплеснут был из чашки, прямо на изящные салфетки, которые сделал однажды Дрим. В разговор вклинился один из самых молчаливых участников: — зачем? — спросил Инк, не видя особой необходимости в названии. Защитники вселенных — вполне себе понятно и самодостаточно звучат. — Ну, у банды брата Дрима же есть название, почему мы ходим безымянные? — нахмурился ягодный от того, что его альтруизм не разделяли Дрим на все это улыбнулся, начиная мягко поглаживать по спине своего друга, чуть прильнув и даря свою желанную многим ауру — только ему. Хранитель спокойствия и счастья Блу, иначе и не скажешь. — Как по мне отличная идея, Инк. Дай Блу хотя бы варианты предложить, а мы все вместе обсудим, — до невозможности сладко говорил Дрим, вгоняя Блу в краску непроизвольно. Яблочный видя это, продолжил говорить, — Так какие варианты? Блу опешил от вопроса, возвращаясь в реальность и легонько оттягивая свой шарф от себя. Он неловко выдал, — Звездные Сансы? На этот ответ со стороны послышался неуважительный прыскающий звук. От доносившего сразу же последовало. — Знаешь, хоть и название Найтмера звучит как какой-то бойс-бенд, но у них оно не такое смешное. Плюс как мы вообще связаны с звездами, мой юный друг? — говорил Инк, рассуждая над «глупостью» Блу. Между ними всегда были напряженные отношения. Как и у Дрима с Инком. — Ей! Он же не договорил! — возмутился Дрим, отстраняясь от Блу. Он стал сверлить недовольным взглядом Инка, которому было в общем наплевать. Похоже Дрима не смущал тот факт, что Блу извечно всех перебивал. Дриму намного было важней, что скажет Ягодка, любые его мысли он ценил. В самом деле есть прелесть слушать монстра, который все ещё молод душой и который отличии от них двоих — настоящий. Блу сделал вид, что он не обиделся, решил все-таки обьяснить название, — Солнце же тоже звезда, верно? Когда я думаю о солнце, то мне очень тепло… и я заметил, что команда Найтмера — в холодных тонах… — оттенках, — перебил Инк, подправляя. Судя по его улыбке, ему начала нравится эта идея с названием, он не был столь категоричным, как мог показаться на первый взгляд. — какого хуя, Инк? — осадил недовольно Дрим своего друга, остроняясь слегка от Блу. Дрим тоже был не так прост на первый взгляд, — Сейчас из твоей черепушке посыпляться звезды, если ты не будешь уважать нашего общего друга — оттенках… присуще луне. Плюс мы несём всем тёпло, добро… и у нас так же чаще всех появляются звездочки в глазницах. И к тому Дрим носит одежду с элементами звёзд… Так проходили дни, истерзавшие морально и физически тренировки уже не приносили удовольствия. Он был достаточно силён, но для чего это ему уже? Цель вступить королевскую стражу казалось уже такой маленькой, что и не стояла она даже попыток. Иногда, после перезапускав он возвращался в свою вселенную, ненадолго, чтобы вновь побыть в том месте, которое он так любил раньше. Было легко изображать старого себя, весёлого, наивного — именно таким он себя видел в прошлым, хоть и никогда таковым не являлся. Он хотел вернутся назад и чтобы вновь жизнь шла своим чередом. Блу пытался разговаривать с Инком, просил его остановить перезапуски, но тот лишь говорил, что против создателей не встанешь. Это приводило в самое настоящее отчаяние, так как брат его не хотел уходить из этого вечно повторяющегося кошмара. Блу начинали по ночам снится опять кошмары на почве стресса, на почве переживания, но всегда приходил Дрим и мягко ложился рядом с Блу, обнимая и охраняя сон ягодки. Но это не меняло того, что он уже не хотел ложится спать, не хотел возвращаться туда. Бессонные ночи, литры кофе стали для него постоянным другом, пусть он никогда не любил кофе. Он перестал так же носить и полировать, шлифовать, штукатурить свою броню. Он тяжкого ношения, брения прошлого - он избавился, засунув в один из шкафов своей новой комнаты в доме Инка. Он не чувствовал себя достойным и великолепным, больше никогда он не добавлял к своему имени эти слова. И имя он потерял. Все это подбивало здоровье малыша. А малыш ли? Иногда Блу встречал свои альтернативные версии, таких же Блу, то он всегда их сравнивало между собой. Честно, кажется, он сильно подрос, вполне возможно, что и ещё чуть-чуть подрастёт. От того, что Блу продолжал жить не в кругу перезапускав, он менялся. Менялся и становился все печальней и печальней. Он мог бы оставаться собой, но изменения были сильней него. Он просил прощения у себя, он не смог себе помочь. Он утратил надежду, которую ему подарили. После одной из самых тяжких для него тренировки, он упал обессилено на кровать и сжался в бесформенный комочек. К нему как всегда подлег Дрим, мягко поглаживая по плечу, спрашивая: — Ты как? Выглядишь так неважно, ягодка, — сказал Дрим, ткнувшись в бандану Блу, вдыхая терпкий аромат послетренировочной той самой ягодки, к которой обращался. Сам же Блу на это лишь тяжко вздохнул, не найдя в себе силы отвечать. Он просто смотрел в стену, позволяя Дриму говорить, делать что тот захочет. Блу даже на уход того бы не отреагировал. Дрим такую реакцию принял по своему, предлагая настырно в какой раз свою помощь. — Хочешь я нашлю на тебя самые сладкие сны, где ты будешь счастливым? — говорил привычно заманчивые вещи Дрим. Блу на это отреагировал категорично, даже в своём роде агрессивно, хоть и не был на неё способен по-настоящему в силу своей мягкой натуры. — Нет, отвали, Дрим. Я сам справлюсь со своими эмоциями, поверь в меня, — последнее звучало так отчаянно, что Блу просто замолчал опять, не хотя более говорить сегодня. Ему не хватает в самого себя веры, что уж говорить об окружающих. Но Дрим не ушёл, он мягко огладил по рёбрам Блу, даря его душе тихое умиротворения, навязчивое спокойствие. Блу не мог на это злится слишком долго, поэтому он просто позволил охранять себя от всех плохих мыслей, что нещадно хотели пролезть в его голову. — Спасибо, Дрим, за то, что всегда рядом. — сказал напоследок Блу, прежде чем уснуть спокойным сном. На самом деле в большинстве своём, Блу не был печален, его все знали за радость. Знали за небрежные улыбки, которыми он одаривал врагов. Он смотрел всем прямо в глаза, не боясь ненависти напротив него. На самом деле его даже толком никто и не мог ненавидеть. Даже Лорд кошмаров грустно выдыхал, видя Ягодку, так и не разу не напав на него толком, кроме пары случаев и то, особо тот и не пострадал. Знали Блу и за другие вещи, он был самым сладким, не считая Дрима. И все таяли под этой сладостью, не замечая, что внутри он был не очень приятного зеленного оттенка. За его голубыми мечтами, скрывалась обида и одиночество. В своей вселенной он был одинок, еще до перезапусков. Ему фальшиво улыбались, а он не подавал виду, что замечает. А может и не замечал, он не знает… Его тогда сторонились, хотя все знали, что он приятная, хоть и чересчур громкая особа. — Санс, давай поиграем! — кричал Азриэль с противоположной стороны Сноудина, подбегая к скелету, которого звал. — С радостью, друг! — говорил Блу, улыбаясь. Рядом с ним стоял его брат, который прожигал взглядом непрошеного друга брата. Азриэль сглатывал, а после как всегда убегал, говоря, что у него домашка и как-то другой раз. И каждый раз скелетик опечаленно глядел на брата, так и ничего не сказав. Он всегда говорил, что ему не нравится — но по этому поводу он ничего не говорил. По большей части, Санс считал, что его просто ненавидят и что Папс заставляют других общаться с ним, улыбаться, но когда Санс начал путешествовать по вселенным — он осознал, что это не так. Брат ограничивал его точно так же как и перезапуски, оба боялись потерять друг друга в потоке времени - но каждый справлялся со своим страхом по-своему. Однажды, в прошлом, Блу подумал, что всем все равно на великолепного Санса и только близкие знакомые — либо восхищались, либо с неодобрением ставились до него. А может и друзьям он не нужен был. Такие мысли возникали у него, когда он открывал свой почтовый ящик, а поблизости стоял ящик Папайруса - наполненный до краев, даже больше - письмами. Все было неоднозначно, хотя все привыкли полагать, что «великолепный Санс» относится к вещам так, как они и есть на самом деле. Разумеется, за ним это закрепилось намного позже, раньше он был более наивен. Честно, он потерял не только наивность, но ее больше всего он хотел вернуть. Но оттягивая свою бандану от шеи - он понимал. Он снял его со своей шеи и бросил его в тьму. Смотря как прекрасное голубое пятно растворяется в дымке, пропадая навсегда, он ни о чем не сожалел. Все трудней и трудней было переживать о чем-то, в его мире, именно в его, ни во вселенной, ни в мультиверсе - уже ничего не имело значение. Со следующим перезапуском в underswap платок вновь будет красоваться на его шеи, возможно он поменяет свой цвет для самого Блу, но ненадолго. Вывеска Сноудина давно была пройдена, своды пещеры теперь не казались его огромными. Он видел достаточно. Широкими шагами он пересек мост, несмотря на то, что под ним доски опасливо скрипели, а сам мост шатало от холодного ветерка. Наближалась буря. Хлопья снега маячили перед ним, некоторые снежинки залетали даже в глазницы, нещадно раздразнивая их. Блу было все равно, он просто шел туда, куда шел. Когда он вышел на развилку, его шаги стали более неуверенными и будто почувствовав это - ветер стал тоже более робок по отношению к скелету. Дойдя до обрыва, он посмотрел вниз. Чувство дежавю не покидало его. Поглощающая тьма, от которой невозможно было сбежать или отвернутся. Найдя в себе силы, он тяжко поглядел на свои сапоги, еще чуть чуть, сделать шаг и все будет лучше. Сжав кулак, набираясь всей решительности, он отвернулся и позволил себе упасть. Последнее что он почувствовал, как кончик его пятки - все еще на земле. Дальше он лишь падал как камень, которым он себя и ощущал. Он говорил с другими и, кажется, он не был одинок. Он помнил все это, улыбки, поддерживающие взгляды. Он все мог, он мог быть счастливым, но все утекало мимо него. Он не мог даже умереть.