Игрушка для Рэд

Он мало что помнил о крушении поезда. После того как рейнджер в идиотской маске покинул слетевший с рельс вагон, по-обезьяньи зацепившись кнутом за ветку, с Бутчем произошло то, чего не случалось со времен юности — на мгновение тело парализовало от страха: на него неумолимо надвигался полный состав пассажирских вагонов. Вместе с обломками досок Бутча ударом швырнуло вперед, оглушило пронзительным визгом покореженного металла, крутнуло в воздухе и, наконец, отпустило, окунув в вязкую бессознательную черноту. Как потом вызнал: его нашли местные пастухи, словно койоты обыскивающие пути в поисках оброненного серебра — его серебра!.. Их напугали грязные ругательства из-под обломков. Говорят, Бутча спас валун, о который его здорово приложило головой, а щепка толщиной с палец не задела никаких органов. Все, что он помнил о том времени — тошнота и невыносимая боль. То, что находится он в борделе, Бутч понял почти сразу — услыхал знакомую разухабистую мелодию. Пастухи, побоявшись, что с той неразберихой, которая царит сейчас в Колби из-за смерти мэра им не заплатят вознаграждения, приволокли безсознательного Бутча к Рэд. И продали за несколько монет, как плешивого барана. Резон рыжей стервы выкупить его голову был вполне понятен — разве можно устоять перед соблазном отомстить старому врагу, превратить в свою собственность, в свою личную игрушку? Теперь, если Рэд взбредет в голову отпиливать от него тупой пилой по кусочку, в увеселительном заведении "Ад на колесах" никто и глазом не моргнет. Она заставила Бутча привести себя в порядок. Под своим строгим надзором. Буквально. Во время мытья его внимательно, сквозь очки, осматривали, указывали где и как потереть, выдали короткозубый гребень — расчесать волосы, за время болезни свалявшиеся в колтуны. Тогда он еще не до конца понял положение в которое попал, пытался заигрывать, пригласил присоединиться к купанию, но наткнулся на полное равнодушие. Попробовал возмутиться, выругался грязно. Повинуясь движению тонкой брови, черномазый Гомер выволок его из бадьи. Огромный, ловким движением он до хруста вывернул Бутчу руки и совсем не по-мужски зажал его голову промеж своих колен. Рванувшись раз, другой, Бутч залил весь пол мыльной водой, стекающей с волос, оскользнулся, упал на колени, выдав весь запас сквернословия разом. А умолк — от неожиданности, когда Рэд вытянула его кожаным ремнем поперек хребта. Бутч снова попытался выдраться из захвата, выматерился, и удары посыпались один за другим, спустились со спины на ягодицы. В женской руке не нашлось силы, чтобы снимать кожу лоскутами, но упорства и выносливости было не занимать. Его секли как нашкодившего мальчишку! Вожжами! Это не вынудило его орать от боли, но заткнуться и стиснуть зубы — да. Обливаясь потом, унижением и остывшей водой, Бутч домылся в угрюмом молчании, не желая впредь подвергаться подобной дрессуре. Он еще неделю ложился в свою холодную постель боком, неловко заваливаясь. А Рэд не уставала с улыбкой напоминать, что, если он не станет покладистым и не научится себя вести, она в наказание отдаст его задницу на растерзание Гомеру. И что-то подсказывало, что работать тот будет отнюдь не вожжами. На поправку он шел удивительно быстро и, как бы не лукавил, притворяясь еще хворым и немощным, Рэд заставила его работать — дармоедов она терпеть не могла. И ведь выбрала самое паскудное дело — менять простыни. Грязные, насквозь пропотевшие, в пятнах известного происхождения. Даже ночные горшки и плевательницы выносить казалось не так мерзко. А чтобы Бутч не сбежал, подарила старые каторжные кандалы, стреножила, заставив передвигаться мелкими семенящими шажками, и все всегда слышали, в какой комнате увеселительного заведения он находится. Знать бы наверняка, что о месторасположении шахты до сих пор никому не известно — никакие кандалы б его не удержали. Куда там. На то, что кретин-рейнджер придержит ее для себя, даже надеяться не стоило. Так что сидеть Бутчу тут тихим подтиральщиком полов, не высовываться и дальше числиться в покойниках. С другой стороны, все же намного спокойнее жить, зная, что за твоей головой не охотятся. Скучно только. Кто бы мог подумать, что в борделе ему будет до одури скучно. Первое время он облизывался на работающих тут девиц, но в ответ получал лишь презрительное фырканье. Ясное дело, у Бутча за душой ни гроша. И хозяйка желает, чтобы у него никакой отдушины не было — лишь скудная еда, узкая лавка и унижение менять угвазданные простыни за теми, у кого в карманах монеты звенят. У Бутча звенели только кандалы на ногах. И яйца. Потому что видеть каждый божий день отборных полуголых шлюх на любой вкус — та еще пытка. Это раньше он почти не думал об этом: слишком занят был своей шахтой, своим серебром, своей местью рейнджерам... В теперешней праздности к нему даже вернулись юношеские сны. А предлагать Рэд вспомнить прежние деньки было сейчас опасно для жизни. *** Утро в борделе начиналось после полудня. Бутч поднимался раньше, не желая завтракать в обществе девиц — ехидным насмешкам и колкостям потом не будет конца. Но сегодня ему даже не дали спокойно насладиться паршивым кофе: Гомер сообщил, что Бутча желает видеть хозяйка. В ее покоях приторно пахло душистым маслом, повсюду — цветастые ковры, атлас и бахрома, но стол у окна совсем не женский: дубовый, основательный, заваленный документами и расчетными книгами. Раскачивающейся походкой Рэд подошла к комоду и хитро глянула через плечо. — Сегодня ты поработаешь для меня в сфере более классических мужских услуг. Бутч приободрился: приятно все же почувствовать себя мужиком, избранным женщиной для своих утех. Пусть даже такой гадиной, как Рэд. Он еще сотрет эту снисходительную ухмылочку с ее лица, еще полюбуется на истомленное тело, жаждущее его, Бутча Кавендиша, ласк. Не торопясь, Рэд выдвинула тяжелый ящик комода, по очереди извлекла несколько резных коробок темного дерева. Бутч знал, что внутри и насупился. Кажется, он рано обрадовался, думая, что сегодня у него будет обычный секс, по которому он успел соскучиться. В мягкости темно-бордового бархата лежали игрушки Рэд. Тонкие, толстые, изогнутые и прямые, искусно вырезанные, полные натуралистичных деталей или незатейливо гладкие. Целый арсенал. Имелись и такие, что отличались ребристой, как стиральная доска, поверхностью ствола, или испещренные непонятными знаками. Может, индейскими? Или дьявольскими — с этой ведьмы станется. Он уже было забеспокоился, а, если по правде, испугался, думая, что ему предназначено быть принимающей стороной и в ужасе косясь на внушительных размеров таран с головкой-набалдашником почти в кулак, но Рэд пояснила: — Впускать твой член в себя я брезгую: не хочу даже представлять, где он побывал за свою жизнь. К тому же это было бы нарушение субординации, верно? Слышал такое слово? Она извлекла из коробки кожаные ремни, пересекающиеся внахлест по центру, откуда бодро торчал естественных размеров и вполне себе правдоподобного рельефа костяной инструмент. Черт подери, неужели ей приятней чувствовать в себе эту бездушную оглоблю, вместо горячего живого мужского естества? Сопя сплющенным носом, Гомер ловко спустил с него брюки, оставив их висеть на коленях, взял протянутую сбрую, примерился. Сунул руку под завязки нижнего белья, бесцеремонно зашарил грубой ладонью. Бутч вздрогнул, дернулся, но верзила всего лишь поднял его собственный член, закрепляя широкий ремень так, чтобы игрушка оказалась ровно под основанием — хитрая лиса хотела чтобы двигался он максимально естественно — и при этом поверх белья, чтобы даже кожей случайно не коснулся хозяйки. Рэд присела на софу прямо перед ним. Зачерпнула смазки из золоченой баночки, обильно и не спеша, почти с любовью, смазала головку. Та покачивалась совсем близко возле ее рта, и Бутч ни с того ни с сего задержал дыхание. Но Рэд уже откинулась на мягкие подушки, медленно подтягивая вверх юбки. — Как по-твоему, Бутч, я еще хороша? Рыжие патлы разметались по темно-зеленому бархату, кончики пальцев поглаживали белоснежную кожу глубокого декольте, Рэд смешливо играла бровями, прикусывала зубками яркие губы. Поборов желание сплюнуть, Бутч неопределенно кивнул. Звякнув кандалами, он опустился на колени у края софы, между широко расставленных ног. Протез она устроила на низкой скамеечке, раскрывшись перед ним почти полностью. Даже жаль, что трогать себя Рэд не позволит. Ненависть ненавистью, а это доставило бы много приятных ощущений обоим. Ну, коли так, оставалось ласкать ее только взглядом. Бутч сглотнул, пристраиваясь, качнулся вперед. Это было очень странно: двигать бедрами, при этом совершенно не ощущая проникновения. Сперва получалось не очень ловко и приходилось все время внимательно следить, чтобы сильно не отдаляться, но потом кое-как удалось приноровиться. Глядя как плавно скользит в ней костяное подобие, блестящее от обильной смазки, он невольно почувствовал, что низ живота наливается горячей тяжестью. Ухоженная кожа единственного бедра Рэд нетерпеливо подрагивала, ягодицы напрягались в ответ на его движения. Распростершись на софе, она крепко выругалась, заставляя его ускориться, углубиться. Сама же резко дернулась нескольно раз навстречу, задавая темп. Широкий ремень, перехвативший член, внезапно сдвинулся, чувствительно задел головку, и от неожиданности Бутч сбился с ритма. — Ну давай же, черт тебя дери! Или разучился на старости лет? Скрипнув зубами, он возобновил движения, до упора погружая в нее игрушку. Вместе с этим неожиданно вернулось и приятное трение. У него слишком давно не было женщины. Уже позабыв о том, что мечтал срывать с губ рыжей стервы сладкие умоляющие стоны, Бутч ерзал, думая только как бы усилить ускользающие ощущения, попеременно напирал сильнее и ослаблял давление, вихлял бедрами. Подавшись вперед, для удобства уперся трясущийся рукой в софу. То теряя, то вновь находя удобное положение, он дышал коротко, прерывисто, жадно улавливая перепадающие крохи горячего удовольствия от соприкосновения с кожаной лямкой. И остро желал получить больше. Выгибаясь, Рэд бесстыдно рвалась навстречу. Бутч для нее — лишь инструмент, и заботилась она сейчас только о себе, но ему всё-таки удалось кое-как пристроиться, вжимаясь в ее лобок, чтобы ремень постоянно натирал головку. Движения получались мелкими, дрожащими, болезненно приятными. Внутренним взором Бутч весь сосредоточился на жарком томлении внизу, нарастающем, настойчивом. А глаза не отрываясь смотрели на проникающее скольжение бесчувственной костяной игрушки между распахнутых женских ног. Рэд не стонала, но лицо, искаженное подступающим наслаждением, говорило само за себя. Облизнув и без того влажно блестящие губы, она откинула голову, открывая взгляду гибкую шею. Дьявольский ремень, который сперва помог ему хорошенько возбудиться, сейчас только мешал кончить, туго перетягивая основание члена. Краем оглушенного сознания Бутч отметил, как его хозяйка задвигалась беспорядочно, и замутненный разум окатило ужасом от того, что скоро все закончится, а он не успеет. Голову кружило, перед глазами плавали разноцветные круги. Судорожно вцепившись пальцами в обивку софы, Бутч задвигался быстрее, яростнее, шумно втягивая воздух носом. Сдавив его бедро в попытке свести колени, Рэд коротко застонала и расслабилась, заставив его зажмуриться от отчаяния. Тело никак не желало останавливаться, все казалось — сейчас, еще секунда и он получит долгожданное освобождение. Но Рэд его бестолковые движения уже не были нужны, и, подняв ногу, она пихнула Бутча в грудь. Игрушка из нее выскользнула, трение мгновенно оборвалось, оставляя после себя мучительное разочарование. В паху горело, пульсировало, распирало невыносимым давлением настолько, что он еще неосознанно дернулся, как перевозбужденный пес, трахающий пустоту перед не подпускающей к себе злобной сукой в течке. Не хватало лишь умоляющего скулежа. Еще ничего не соображая, не видя сквозь стоящее перед глазами мутное марево, он поднялся на трясущиеся ноги. Колени ослабли, дыхание сбитое, захлёбывающееся, в голове — ни одной мысли, только мучительное желание получить разрядку. Гомер, про которого Бутч успел забыть, бесшумно подкрался сзади, звякнул пряжкой, освобождая его собственный член от пытки ремнем и тут же отступил в тень. Довольно оправив юбки, Рэд соскользнула с софы, приблизилась почти вплотную. Мурлыкнула: — Надеюсь, Гомер не сильно затягивал? Так и лишиться последнего достоинства можно, а? Хотя для твоей работы оно не особо то и нужно. Она по-хозяйски потянула за завязку, позволяя подштанникам упасть вниз — желала поглядеть, нет ли на ее собственности повреждений. Криво улыбаясь, скосила цепкий взгляд на колом стоящий член, подрагивающий, до предела налитый скопленным возбуждением. Бутчу на эти взгляды было уже плевать. Хотелось только, чтобы его поскорее отпустили и он смог бы сам в ближайшем закутке освободить себя от тяжелого напряжения. Рэд не знала, даже не подозревала насколько он близок. Натянутое струной тело дрожало, дыхание никак не усмирялось. — Ты в моих руках, Бутч. Весь. Одним движением Рэд ухватила натертую, раздраженную до крайности плоть, сжала в ладони, желая показать свою власть. Это прикосновение оказалось последней каплей. Его согнуло болезненно сладкой судорогой, так, что он ткнулся носом в плечо Рэд и, содрогаясь в волной хлынувшем оргазме, всхлипнул от пронзительного наслаждения. Под грязные ругательства Рэд, которой он испачкал платье. Бутч свалился тут же, словно мешок, в объятья многочисленных подушек софы, все тело расслабилось, обмякло в неге затухающего удовольствия. Матерясь похлеще него самого, Рэд платком пыталась стереть с шелка вязкие капли. Пускай, пускай бесится. Не такой финал она планировала, не это хотела ему показать, не получилось у нее унизить его еще больше. На этот раз не вышло. Откинув голову и сощурившись, он глянул в побелевшее от ярости лицо Рэд. — Спасибо, милая, мне понравилось.