***
Очередной день и очередная планета, требующая внимания. Танос стремится лично участвовать в операциях, хотя и не всегда это ему удаётся. «Коррекция» не приносит удовольствия — лишь удовлетворение от выполненного перед Вселенной долга, и только когда всё проходит гладко, строго по плану, без лишних жертв… Крики, кровь, слёзы — кажется, Танос давно к ним привык. Но к этому нельзя привыкнуть. Они преследуют его в ночных кошмарах, заставляя покидать нагретую постель и часами сидеть в лаборатории. Крики, кровь, слёзы… Единственный способ жить нормально — забыться. Непозволительная слабость… Танос стремится лично участвовать в операциях, чтобы следить. Следить не за войском тысяч и тысяч смертоносных воинов читаури, следить не за рассекающими небо и землю закованными в металл левиафанами. Танос здесь, чтобы следить за своими «детьми» — Чёрным Орденом. Верные соратники, готовые на всё ради Великой Цели своего Повелителя, Отца. Но им неведомы ни пощада, ни жалость. Для Чёрного Ордена нет ничего святого, и потому у них нет тормозов. Только Эбони Мо — правая рука Таноса и самый преданный его компаньон — способен вовремя остановиться, не дать пролиться лишней крови. Но ему чужда жертвенность, а без неё, как и без милосердия, всё, что делает Танос, — бессмысленно.***
Крики, кровь, слёзы… Из-под тяжёлых сапог Таноса клубами вьётся пыль. В его руке — окроплённый багрянцем чужой крови огромный двулезвийный меч, но сегодня Танос им больше не воспользуется. Достаточно. Танос идёт к главной площади, которую уже совсем скоро зальют алые реки, наполнив воздух густым запахом железа и скорби. С каждым шагом гомон вокруг титана нарастает. Читаури действуют слаженно, как единое целое, потому что таковым и являются: коллективное сознание делает эту расу лучшим в плане командования войском. Солдаты стаскивают на просторную площадь и выстраивают в две колонны всех, кого не убили сразу. Тех, кому всё же суждено пасть жертвой ради всеобщего Блага, и тех, кто продолжит своё существование. Последние к тому же должны узнать, во имя чего вершится Жертва. И Мо им об этом расскажет. Излишне пафосно, но предельно доходчиво. Танос будет молчать. Кажется, будто Танос не замечает кошмара, творящегося вокруг, но он видит всё. Взор титана цепляет из толпы воина, схватившего двоих детей и тянущего их в сторону «жертв». Поймав на себе взгляд командира, солдат замирает. Он ждёт приказа. Дети — всегда сложно. Дети — будущее. Они вырастут и родят своих детей, а те своих, быстро заселяя планету вновь. Но случайность есть случайность. Однако Танос не хочет, чтобы и эти двое мучили его в ночных кошмарах, и, следуя эгоистическому порыву, отрицательно качает головой: «Оставь». Сегодня больше не умрёт ни одно дитя — услышанный одним воином, этот приказ звучит для всех. Но отчего же так скверно? Площадь уже совсем близко, и Танос собирается продолжить путь, но замирает. Ему помешали. Вырвавшись, не иначе как чудом, из крепких рук воина, под ноги к титану бросается местная… «Дура, тебя вели в другую сторону от смерти», – думает Танос, сверху вниз глядя на лежащую в пыли и в мольбах цепляющуюся за его грязные ботинки женщину. Волосы её растрепались так, что не видно заплаканного лица, одежда испачкана и местами разорвана — она боролась. Женщина о чём-то просит Таноса, но с высоты своего роста, в шуме, стоящем вокруг плотной завесой, он никак не может расслышать её слов. Танос уже кивает двум бойцам, приказывая поднять и увести, как всё-таки до него долетает обрывок фразы: – ..не убивайте их! Мои дети… Возьмите меня! «Мать тех двоих, значит… – Паршивое уже несколько недель настроение становится ещё хуже. – Взять её? – Танос усмехается. – Что ж…» – На корабль. Солдаты не задают лишних вопросов, но рядом так не вовремя, словно из ниоткуда, возникает Мо. Он растерян, что бывает нечасто. – Повелитель… Вы уверены? – Тебя это не касается, – Танос видит, как меняется в лице его союзник, но больше не говорит тому ни слова. Эбони покорно отступает. Не в его власти указывать Отцу. – Что не ясно? Один вопрос — и воины, застывшие в ожидании, удаляются, волоком унося совсем ослабевшую аборигенку… Танос злится. На себя, на эту «чёртову бабу!», на Мо. И только через несколько мгновений осознаёт, о чём именно просила его эта женщина: она молила забрать взамен жизней детей её собственную, а вовсе не оплатить их единственным, что имеет… Как можно было понять иначе? «Блядство!..» Становится совсем гадко…***
Ещё несколько долгих часов Танос проводит на поверхности планеты, куда завтра, после короткой и тревожной ночи, ему предстоит вернуться вновь, чтобы закончить начатое. Войдя в комнату, Танос застывает, видя её. Вымотавшись, он совершенно забыл об этой женщине, с ужасом ожидающей своей участи в его покоях. «Кто впустил её сюда без моего приказа? Мо. Паскудник…» Танос ещё обсудит с ним это. Потом. Бросая из дверей взгляд на пленницу, Танос свирепеет. Складка меж могучих бровей углубляется, и на лбу вздувается, пульсируя, вена… Он уже готов прогнать несчастную на все четыре стороны, как вдруг в голове раздаётся тихий голос пробудившегося от долгого сна эгоизма: «Хоть раз в своей жизни сделай что-нибудь для себя. Без оглядки и без сожаления. Всего лишь секс, которого у тебя не было так давно…» Действительно давно. В последний раз Танос был с женщиной… Смертные столько не живут. Без остатка отдаваясь служению Вселенной, он не тяготится одиночеством. Однако временами крепкое здоровое тело всё же напоминает о себе, требуя внимания и ласки, и тогда Танос с головой окунается в наслаждение, стоя под тёплыми струями воды в запотевших от пара и его дыхания стенах душевой… Но мастурбация — занятие, кажущееся чем-то несовместимым с образом Межгалактического Тирана, — лишь суррогат, вынужденная мера, которая не может идти ни в какое сравнение с настоящей близостью.***
Танос направляется к постели, на ходу снимая с себя тяжёлые литые доспехи. Кивая в сторону неприметной двери, он обращается к застывшей в углу и пытающейся слиться с окружением женщине: – Там уборная и душевая. Иди первой. Растерявшись, что Танос легко читает по её глазам, женщина после почти минутного колебания всё же удаляется в предложенную комнату, а титан тяжело опускается на кровать, стирая широкой ладонью с лица пот и чужую кровь. Доспех он уже убрал в нишу, где его обработает и очистит система. Остаётся помыться самому… Через несколько минут — «слишком быстро» — дверь приоткрывается, впуская её. В ещё большем смятении она похожа на тень. И она абсолютно сухая. «Идиот… Она в глаза твои технологии не видела!» – проносится в голове у Таноса. Вслух он говорит другое: – Пойдёшь со мной. По лицу пленницы вновь скользит страх, который она тут же в себе подавляет. «Или прячет», — Танос невольно отмечает про себя её выдержку и почти незаметно улыбается уголками губ. Жестом он показывает ей идти вперёд. Вряд ли она оценит эту пародию на вежливость, но хотя бы всегда будет в поле зрения. Что-то подсказывает Таносу, что одну её лучше не оставлять… – Раздевайся, – сухо басит он, стягивая с себя пропитанный потом подбронник и бросая тот в какой-то короб. Женщина следует приказу. Она делает всё слишком медленно, даже дышит будто бы через раз, отчего Танос замирает и начинает пристально наблюдать. Дрожащие одеревеневшие пальцы её не слушаются, и на каждую застёжку уходит в разы больше времени, чем она того требует. Очнувшись, Танос ловит себя на мысли, что, если он продолжит так пялиться, у его «гостьи» могут не выдержать нервы. «Гостья…» — Танос едко усмехается собственным мыслям. Как ни назови, правда только одна и никуда от неё не деться. Но спросить имя Танос не решается, сам не в силах объяснить, почему. Он поворачивается к пленнице спиной, и вслед за подбронником в короб отправляется всё остальное. Наготы Танос не стесняется — ни своей, ни чужой, — но то, как эта женщина, наконец обнажившаяся, прижимает к груди грязные драные тряпки, заставляет его зябко поёжиться. Забрав у неё одежду и закинув всё в тот же короб, Танос аккуратно, но требовательно разворачивает «гостью» за плечи и направляет впереди себя к кабине душа. Ладонью, практически полностью накрывшей влажную от страха спину, Танос чувствует бьющую женщину дрожь…***
Он шумно выдыхает от блаженства, когда тела, намаявшегося за долгие часы в доспехах, косаются прохладные струи воды. На многих кораблях классические способы омовения уже давно «вышли из моды», уступив место более быстрым, а главное, экономичным. Но все эти звуковые вибрационные кабины, обработку газом и светом, хотя те и являются удобной заменой, Танос не любит и в некотором роде презирает: натруженные за день мышцы в них не расслабляются, разгоряченная кожа не остывает, а мысли не успокаиваются. Мыться в присутствии постороннего некомфортно даже самому Таносу, и потому он не противится, когда «гостья» отворачивается от него, практически вжимаясь в стену, и сам следует её примеру. Но любопытство в конце концов берёт верх, и краем глаза Танос начинает наблюдать. Она уже немолода, по крайней мере, ему так кажется, и не слишком красива. Танос изучал эту расу и имеет представление о её культуре и принятых стандартах. Но внешность никогда не играла для него особой роли, да и он, как сам же и считает, на красавца не тянет, а в этой женщине есть что-то такое… Вероятно, почувствовав на себе пристальный взгляд, она оборачивается и вздрагивает, упершись глазами в покрытый несколькими параллельными бороздами шершавый локоть. Не желая выдавать истинных мотивов своего странного поведения, Танос как за спасительный канат хватается за нерасторопность женщины и строго гудит: – Не заставляй меня тебя мыть. Короткий рваный кивок — и её руки начинают работать активнее. В смешанных чувствах Танос думает о том, что же будет дальше…***
От него уже не пахнет едким потом и пролитой кровью, но эта свежесть не расслабляет. Рядом с Таносом женщина чувствует себя крошечной, и это пугает её, заставляя судорожно глотать ртом воздух, кутаясь в мягкое полотенце и наблюдая за тем, как её «палач» не торопясь расстилает для них ложе. Она старается успокоиться. Ведь пока он не причинил ей вреда. Пока… «Здесь ты и умрёшь, – раздаётся в голове до боли знакомый голос. Её голос. Но он же и добавляет: – Это всё ради твоих детей. Мужайся». «Они будут жить», – только это имеет теперь значение… Закончив с приготовлениями, Танос садится на край кровати. Теперь его глаза почти на одном уровне с её. «О чём она сейчас думает?» Почему-то Таносу кажется, что она так же одинока, как и он… – Подойди, – голос его звучит мягко, но она этого не слышит. Её сознание отказывается воспринимать хоть что-то, кроме исходящей от этого огромного существа угрозы. Однако тело самовольно подчиняется команде, — и вот больше нет тех нескольких спасительных шагов, ещё мгновением ранее отделявших её от титана. Рука — широкая, с длинными мясистыми пальцами, при других обстоятельствах даже красивая — выглядит отвратительной. Эта же рука держала меч, под ударами которого погибло столько невинных людей. «Родных, друзей, знакомых… » Женщине кажется, будто она видит, как по этим пальцам стекает липкая кровь… Танос тянет на себя полотенце, сбрасывая его под ноги. Последний барьер пройден, назад пути нет. Нарастающее волнение приятно щекочет затылок. Он касается горячего тела сначала едва ощутимо, а затем требовательно притягивает к себе и утыкается носом в шею, закапываясь рукой в мягкие влажные волосы и перебирая их. От неё пахнет женщиной. Танос вдыхает остаточный сладковатый запах женского пота. Дурманящий, будоражащий… Сознание плывёт, и руки сами обвивают не сопротивляющееся крепкое тело, скользя по мягкой коже загрубевшими ладонями. Губы Таноса блуждают от шеи к груди, рефлекторно реагирующей на поцелуи крупными мурашками и затвердевшими сосками. Титану нравится ласкать такую мягкую и тёплую женщину, и он хочет, чтобы и ей это нравилось. Танос увлекает её на постель и сам ложится рядом. Его ладонь почти нежно устремляется вниз по дрожащему (не от страсти — от ужаса) женскому телу, исследует каждый изгиб и ненадолго замирает в ожидании, пока инстинктивно сомкнутые бёдра разожмутся и пропустят её. Танос не хочет причинить своей «гостье» боль, а она не хочет принимать его ласки, но постепенно тело поддаётся. Влажные долгие поцелуи спускаются всё ниже, следуя по тому же пути, что и ладонь, и наконец достигают цели… С упоением Танос проводит кончиком горячего языка по набухшим губам и поднимает взгляд. Она отводит глаза и отворачивается. Больше Танос не позволяет себе отвлекаться… Его ласки по-мальчишески неловки, слишком давно не было практики, но вздох, переходящий в стон, наконец срывается с женских уст и заставляет всё внутри Таноса трепетать. Терпеть больше нет сил, да и обмякшее в руках тело говорит о готовности. Танос отстраняется и нависает сверху, снова замечая в широко распахнутых глазах ужас. – Не бойся, – мурлычет он, улыбаясь, – не раздавлю. Он привык, что женщины почти всегда намного меньше него. Но, когда они сверху, как-то спокойнее. Однако Танос не может заставлять её делать это самой. Одной рукой приподняв женщину так, что та лишь лопатками остаётся касаться мягкой постели, Танос наконец ощущает, как дурманяще окутывает его огонь женской плоти. Ещё один негромкий, но резкий вздох вырывает Таноса из омута ощущений. – Будет больно — скажи. Танос не видит её лица, но понимает — она не скажет. Что ж, придётся быть осторожнее… Танос старается не торопиться, им некуда спешить — до рассвета ещё далеко. Однако напряжение так мучительно, что хочется поддаться животному позыву, войти до предела и двигаться, двигаться, двигаться… Но вряд ли тогда она переживёт эту ночь, — и Танос сбавляет темп. Он огромен, и, если навалится хоть немного сильнее, для неё всё тут же закончится. Но, опираясь на постель одной рукой и удерживая невесомое, по сравнению с его собственным, тело другой, Танос двигается удивительно аккуратно и плавно. Страстные, почти хищные поцелуи больше не покрывают её кожу: лицо Таноса слишком далеко, — и перед её глазами содрогается от каждого толчка лишь его широкая влажная грудь, покрытая пухом едва заметных светлых волос. «Такие мягкие…» Она прикрывает веки — и тут же распахивает, отдёргивая ладонь, не в силах вспомнить, как та очутилась на теле этого чудовища… Финал близок, его финал. Она чувствует это по сбивающемуся ритму, по всё чаще срывающимся с обветренных губ стонам, заглушающим её собственное дыхание. В висках бешено стучит кровь, и пальцы её невольно сжимаются, впиваясь короткими ногтями в мощное подрагивающее предплечье. Ещё немного… Мысли отходят на второй план, уступая место ощущениям. Волны с каждым толчком накатывают всё сильнее. Таносу жарко. Очень жарко. Покрытая капельками пота кожа блестит в тусклом свете ламп. Дыхание сбивается, и бешеной пульсацией по телу разливается наслаждение. Танос стонет, срываясь в гортанный хрип, так похожий на рык, и откидывается на подушку. Быстро — слишком долго он был один. «Она не успела. Неудивительно… – Но ничего, у них впереди ещё целая ночь, а утром… – Утром я верну эту храбрую женщину её детям». Танос чувствует, как вместе с негой на него наваливается вязкая неподъёмная усталость, так долго гонимая, а теперь, в минуту блаженства, окутавшая с головы до пят. Веки смыкаются так сладко, что открывать их совершенно не хочется. Танос пытается что-то сказать, но язык его уже не слушается. «Потом…» – И Танос проваливается в забытьё. Ей не верится, что всё закончилось, не верится, что жива и на удивление невредима. Боясь пошевелиться, она растерянно глядит на мирно спящего рядом тирана. Внезапно тот дёргается, вероятно упав в какую-то бездонную пропасть, и она едва сдерживает вскрик, тут же сползая с постели прямо на холодный пол. «Как можно дальше от него…» Подтянув к груди колени, она беззвучно плачет.***
Танос просыпается стремительно и на лету перехватывает занесённую тонкую руку, до побеления в костяшках сжимающую столовый нож. Заглядывая в полные злости и решимости глаза, он разжимает пальцы: – Ну! Давай! Бей! Губы её сомкнуты в тонкую полоску, рука дрожит от напряжения, но лишь секунду она колеблется. Удар! Прямо в сердце, которое недавно так оглушительно гремело над её головой. Удар настолько сильный, что раскалывается и отлетает в сторону лезвие. Но на Таносе ни царапинки. Ярость сменяется неверием, а затем страхом. Женщину трясёт, и на дрожащих ногах она отходит в сторону, заливая пол кровью, сочащейся из рассечённой ладони. – Тебе меня не убить, – спокойно говорит Танос, поднимаясь с постели, – почти никому не убить. Она его не слышит. Не хочет слышать. Да и зачем? Совершенно бесшумно Танос подходит к ней сзади. Спиной она чувствует идущее от его большого тела тепло. – Скажи мне, о чём ты думала, когда решалась на это? Убей ты меня, и тебе не выйти отсюда живой. Ты хочешь увидеть своих детей? Танос всегда знает, куда бить. Колени женщины подгибаются. Захлёбываясь в рыданиях, она падает на пол. Снова к ногам титана. О чём-то недолго подумав, Танос опускается рядом… Аптечки в комнате нет за ненадобностью, и потому, оторвав лоскут от простыни, обёрнутой вокруг бёдер, Танос зажимает не перестающую кровоточить рану. – Зачем ты это делаешь? – Охрипший голос звучит тихо. Она говорит впервые за всё время пребывание здесь. – Что именно? – будто и впрямь не понимая вопроса, спрашивает Танос, но не перестаёт бережно бинтовать крохотную руку. Ладонь женщины дрожит, и она отдёргивает её, не давая Таносу закончить: – Прекрати мучить меня! Долго будет длиться это унижение?! Или ты ещё не насытился? Ты так делаешь каждый раз? Да? – Поток вопросов хлынул стремительно. Она больше не может держаться. – Делаю что? – На этот раз Танос действительно не понимает. – Подбираешь рабынь для утех! – Она давится словами и тяжело дышит, но продолжает с вызовом смотреть Таносу в глаза. «Почему не злые?..» – выворачивая наизнанку убеждения, проносится в голове странный вопрос. – А похоже? – В голосе титана ни издёвки, ни упрёка. Она опускает взгляд: – Нет… Честный ответ.***
– У тебя ведь нет мужа? – Танос сам не знает, зачем задаёт этот вопрос после десятка минут оглушительной тишины. – Это имеет значение? – Слишком резко и слишком раздражённо. Снова молчание. – Как ты узнал? Танос берёт её здоровую ладонь в свою, проводит по ней пальцем, будто прочерчивая жизненную прямую: – Руки грубые, сильные, почти мужские — ты пашешь за двоих, не чураясь тяжёлой работы. У вас так не принято. А красота твоя увяла раньше срока… – Откуда тебе знать, когда мой срок? – Слова титана задевают её, потому что оказываются правдой. Горькой, как её одиночество… – Дети, – просто отвечает Танос, – ещё совсем маленькие. Сначала он действительно думал, что тело этой женщины не пощадили годы, но потом понял, что вовсе не отпечаток лет залёг морщинами на её мужественном лице. Она многое пережила и не сломалась. И Танос тоже её не сломает. Он чувствует в ней эту силу и не может её не уважать… – Где они? Она страшится ответа. Танос понимает это по дрогнувшему голосу и решает не лгать: – Они были свободны ещё до того, как ты пала молить за них к моим ногам. Думаю, они давно ждут тебя дома. Заглядывая ей в глаза, Танос ожидает увидеть ненависть и злобу, но встречает лишь обиду и укор. В миг его охватывает давно не ведомое чувство — чувство жгучего всеобъемлющего стыда. Но что теперь он может для неё сделать? Он оставит её в покое…***
На поверхности было необычайно тихо. День только занимался, окрашивая тёплым светом звезды изрытые взрывами улицы и покорёженные дома. Песок, залитый кровью, уже не казался таким зловещим. Скоро ветер сотрёт с него и эти следы. В уцелевшем сквере пели вернувшиеся на свои гнёзда птицы. По дороге шли двое. Они молчали, любые слова казались сейчас лишними. Дойдя до полуразрушенного фонтана, массивная фигура остановилась. – Я ведь так и не спросил твоего имени, – гулкий бас разрубил прозрачную тишину улицы. – Оно тебе и не нужно, – ответил ему высокий женский голос, и его обладательница скрылась за ближайшим поворотом. Таносу оставалось лишь проводить её взглядом.