— Ах ты, сукин сын, меня из-за вас теперь повесят! — Всей моей семье конец, если вскроется правда обо мне и твоей матери! — Проваливай отсюда, лучше бы ты никогда не рождался.
Гул голосов в голове стал настолько громким, шумным и давящим, что Райнер проснулся. Постель была мокрой, по лбу катился ледяной пот. Райнер долго смотрел в потолок. Эти фразы, сказанные и услышанные им, когда ему было двенадцать лет, преследовали его все это время, каждую ночь просачиваясь в его сны. Он привык жить без отца. Он видел его всего лишь раз в жизни — тогда, во время церемонии назначения нового корпуса Воинов, унаследовавших силу разумных титанов. Но лучше бы этой встречи не состоялось, думал он, и блаженное неведение бы продолжилось. Чем взрослее становился Райнер, тем больше вырастало в нем, пуская корни, ощущение полной своей ненужности. Когда он умрет, его сожрет молодой кандидат в Воины и получит силу Бронированного титана. Когда он умрет, мать прольет пару слезинок, рассказывая соседям, какую хорошую службу сослужил ее сын перед доблестным государством Марли. Когда он умрет, его сослуживцы лишь фыркнут: «Идиот». Когда он умрет, отец даже не узнает об этом. Вставать с кровати Райнеру не хотелось. Жить, впрочем, тоже. Его съедало дикое чувство вины. «Я всю свою жизнь посвятил тому, чтобы стать достойным марлийцем… Чтобы получить право быть… среди них, которые так великодушно дали мне шанс на искупление греха мерзкой эльдийской крови. А я… А я подставил всех. Я ничего не смог удержать. В первые дни операции погиб Марсель от тупого, случайно оказавшегося там титана. Потом мы потеряли Анни, а потом… Бертольд… А потом Эрен с Армином смогли вырвать Молотобойца и разгромить целый флот, потому что я замешкался… Я просто хотел умереть уже тогда, чтобы все это кончилось. Я все запорол. Я не заслужил Бронированного. Я вообще ничего не заслужил в этой жизни». Через какое-то время, умывшись, он вытер давно не бритое лицо полотенцем и уставился на себя в зеркало. Он видел в отражении нелюбимого сына, провинившегося перед родителями лишь тем, что появился на свет. Перед глазами промелькнуло воспоминание из детства, когда мать, укладывая его спать, утирала платком слезы: «Как бы мне хотелось, чтобы ты родился марлийцем». Маленький Браун не понял тогда, почему она так говорила, но подспудно ощутил укол вины за… самого себя, что он какой-то не такой. Но он точно исправит эту ошибку, казалось ему тогда, он исполнит свой долг, положит жизнь за великий народ Марли, он всем докажет, что он сильнее своей крови! «Не доказал…» «Ничего не доказал… Гальярд был абсолютно прав». Когда Райнер получил Бронированного, он ликовал. Думал, что его наконец-то полюбят. Полюбят хотя бы немного за все его заслуги и невероятную преданность своей стране. Он ошибся. Кажется, ни одни почести не заставят полюбить сына-полукровку, который испортил жизнь и матери, и отцу. С этой виной и невыразимой тоской Райнер уже сросся. Он множество раз прощался с жизнью, а потому потерять ее больше не казалось ему чем-то страшным, чем-то, что причинит дикую боль. Больнее, чем сейчас, ему уже не станет. Механическим движением он надел офицерскую форму с красной повязкой на левой руке — его главное достояние, позволяющее передвигаться за пределами стены с колючей проволокой. Сейчас этот кусок багровой тряпки не вызывал в нем никаких чувств. Тело словно двигалось автоматически, само несло его куда-то, куда ему надо было идти. Райнер отправился в штаб на срочное собрание офицеров после вчерашнего разгрома «дьяволами Парадиза».***
Солнце клонилось к закату, освещая высушенный до песка кусок земли, на котором Армин превратился в Колоссального титана, испепелив все кругом. Еще вчера огромные корабли стояли здесь, в порту. А теперь… ничего не осталось. Райнер смотрел на это и внутренне дрожал. Ему придется вернуться на Парадиз еще раз. Снова схлестнуться с демонами, среди которых жил последние пять лет. Наверное, снова встретиться лицом к лицу с Эреном, который своим безумным, умалишенным спокойствием и отрешенным взглядом поставил его на колени. Райнер не боялся смерти, скорее, наоборот, он ждал ее, как самый желанный подарок. «Но увидеть снова этот сумасшедший взгляд настоящего демона…» Он, потупив взгляд, прошелся вдоль того, что еще вчера было набережной, намереваясь свернуть в переулок и пойти домой, в лагерь, огороженный проволочным забором. Дорога была однообразной, долгой, Райнер будто бы впал в некий транс от вида одинаковой брусчатки, как вдруг из забытья его вытащил мужской голос. Офицер остановился, будто очнувшись. За локоть его несильно схватила крупная, покрытая темными волосами, мужская рука. — Т-ты сын Карины? Райнер поднял глаза и встретился взглядом с мужчиной. Он был высоким, даже чуть выше его самого, с залысиной и темной бородой, в которой кое-где уже проглядывала седина. Его лицо, на котором проглядывали среди грубой, загорелой кожи неглубокие морщины, было очень знакомо Брауну, но он никак не мог вспомнить, где уже встречал этого человека. Но они точно встречались. Ровно в тот день, когда Райнера наградили титулом Воина. Именно тогда, когда он, двенадцатилетний мальчик, бежал со всех ног к своему отцу, которого заметил в толпе, желая скорее рассказать ему, что их мечта сбылась. У Райнера сбилось дыхание. Он смотрел неотрывно прямо в глаза своего кровного отца, который также не мог ничего сказать. Тишину, длившуюся, казалось, целую вечность, нарушил короткий ответ Брауна: — Да. Он решительно двинулся вперед, обойдя отца сбоку, как вдруг услышал за собой его хриплый голос — совсем не такой, каким он его запомнил в тот день, когда отец кричал на него, брызжа ему в лицо слюной: — Сын… мой… — дрожащий, тихий голос. Райнер остановился посреди пустой, безлюдной, полуразрушенной улицы. Он боялся повернуться. Он не понимал даже со своим тактическим умом, что сейчас может произойти. Мужчина повернулся и смотрел ему в спину, и взгляд этот будто бы прожигал Райнеру лопатки. — Я видел вчера, как ты бросился на Эрена Йегера. Райнер молчал. — Это же был ты, да? Бронированный. Он не знал, как ответить. Ему хотелось убежать настолько далеко, где его никто не достанет. Спрятаться в самое темное и тесное место, скрыться от всего мира, чтобы мир о нем забыл навеки. За своей спиной он услышал звук выдернутой из бутылки пробки, глоток и шумный выдох. — Не хочешь? Последняя осталась после того, как разнесло казарму, в которой я кашеварил. — Да чего ты ко мне прицепился, говнюк?! — резко развернувшись, заорал, рыча и наливаясь кровью, Райнер. Точно так же, как много лет назад на него кричал отец. Точно так же. — Чего ты хочешь от меня?! Или от мамы? Мужчина опешил от неожиданности. Рука с зажатой бутылкой плетью повисла вдоль тела. — Я… искал встречи с тобой. Крик застрял в горле Райнера. — Зачем… Я же не нужен тебе… и никогда не был нужен… И мама не нужна… Мы же эльдийские отродья… — Да, — слова отца отозвались свинцом в его ушах. Он затрясся всем телом оттого, что услышал это снова. — ТОГДА ПОЧЕМУ?! Мужчина помолчал, отведя взгляд в сторону. — Потому что… я не лучше. Райнер обернулся. — Пойдем, — отец двинулся в сторону раскуроченного до основания порта. — Просто… посидим немного. Райнер какое-то время провожал его взглядом, не в силах двинуться, но все же сделал несколько шагов за ним.***
— Как Карина тебя назвала хоть, здоровяк? — отец сделал два крупных глотка и шумно выдохнул. Они сидели вдвоем на обломке какого-то военного крейсера. Кругом не было ни души, если не считать изредка гаркающих сверху чаек. Райнер сидел, сгорбившись, опустив голову, сложив руки. Смотреть на отца ему не хотелось. — Столько лет прошло, а ты никогда не знал моего имени… Райнер меня зовут. — Райнер… Мощное имя, тебе подходит. — Да тебе какое дело… Скажи, ты хотя бы любил мою мать? Помедлив, отец ответил: — Неа. Не дольше каких-то пары месяцев… Райнер стиснул от обиды зубы и разочарованно покачал головой. — …у меня была семья уже тогда. Жена и сын с дочкой. Но с женой мы не сильно ладили тогда, а Карина появилась на нашей кухне вся такая молодая, свежая, красивая… Моложе меня лет на десять, — продолжал отец спокойно, даже равнодушно. От этого безразличия в голосе Райнеру хотелось плакать. — Я ей понравился, да и она просто вскружила мне голову. Я просто не смог удержать себя в руках, даже несмотря на то, что она была эльдийкой. Не удержал себя раз, потом второй, потом еще несколько ночей. Милое было времечко. — И ты бросил ее, когда она пришла к тебе беременная?.. Отец тяжело вздохнул: — Пришлось. Я был зол, я был напуган до смерти, что об этом узнает кто-то еще и меня повесят. А за мной и мою семью следом. Сам же знаешь, любые связи между марлийцами и эльдийцами строго запрещены. Народ Марли не для того дал эльдийцам кров, чтобы те трахали их жен и мужей. Райнер кивнул. — Как я был зол на нее. Что она это допустила. Будто бы к этому была причастна лишь она одна, потаскуха, так я думал. Будто бы меня там не было, а она нарочно решила испортить мне жизнь. Я хотел так считать, что я тут был ни при чем. — Смелый же ты, нечего сказать. — Не то слово. Но я этим не горжусь. То, что я трус и сволочь, я уже понял. Но что было, то было. — А ты знаешь, — перебил его Райнер, — что я все детство мечтал о том, чтобы мы были вместе, втроем? Мама плакала, когда укладывала меня спать, говорила, что я должен стать достойным офицером. И это было моей заветной мечтой — получить звание почетного марлийца, чтобы ты мог не бояться видеться с нами. Все, чего я хотел… — к горлу Райнера подкатил комок. — Все… чего я… хотел… о чем я только… думал… — его плечи начало потряхивать. Отец хотел было положить свою ладонь ему на локоть, но тот резко дернулся: — Не прикасайся! Тебе никогда не было это нужно. Ты никогда не хотел быть с нами. А я… стал Воином, получил Бронированного титана. Мне же жить осталось от силы два года, понимаешь? Меня сожрут через два года, если я не сдохну раньше! — Райнер бессильно поднял глаза к небу. В них застыли крупные слезы. — А я, наивный дурак, думал… Думал, что хоть кому-то нужен. Оказалось, что и для матери я оказался лишь инструментом, и… Лучше бы я не рождался, в этом ты прав. Я прожил всю жизнь, так и не узнав, каково это… когда тебя любят. Когда тебя не называют грязным выродком, болваном, трусом… А я всего лишь хотел совсем немного любви… Просто так. Неужели я никогда не имел на нее права? — Я не могу это слушать, — отец поднялся на ноги. — Ну и катись в ад, ублюдок… — Райнер зверел от собственной боли, ему хотелось растерзать своего отца на мелкие кусочки, как вдруг… Отец встал прямо перед ним, поставив бутылку на кусок обшивки корабля. Райнер смог наконец-то заглянуть ему прямо в глаза. Он смотрел в упор, искал хоть что-то в его взгляде. Резким движением отец опустился перед ним на колени. — Что ты творишь? — опешил Райнер. Из глаз старика по морщинкам покатились слезы. — П-почему ты плачешь? — Райнер отодвинулся назад, но отец схватил его за руку. — Прости меня… сын мой. Я был отвратительным отцом. Браун не верил своим ушам и глазам. — Я ненавидел себя с той самой встречи, когда ты пришел ко мне... такой радостный… Светящийся от счастья, как поросёнок… Я мог бы простить себе все, что угодно, но не то, как обошелся тогда с тобой. — Ты… что?.. — Я так испугался, когда увидел тебя и узнал в тебе собственные черты. Я боялся, что теперь все узнают о том, кто ты такой. А я не мог простить себе тогда своей слабости с твоей мамой. А после того, как ты отплыл на остров, не простил себе и собственную трусость. Я…ненавижу себя. Не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить. — Я тоже не знаю, смогу ли. Отец все сильнее сжимал его руку, а Райнер, рыдая, смотрел на него, стоящего на коленях. Свободной рукой Райнер утирал слезы рукавом, как мальчишка. Он не помнил, когда в последний раз он плакал так сильно. Да и давал ли он себе плакать в полную силу хоть когда-нибудь? Солдату, готовому положить жизнь на спасение мира, чувства непозволительны. Но сейчас он просто не мог остановиться, он плохо понимал, что с ним происходило в ту минуту, но ему хотелось кричать, рычать от незаживающей раны внутри. — Мальчик мой… прости за все, что я сделал… прости, — только и мог повторять отец. — Встань. Пожалуйста, — Райнер положил ему руку на плечо. — Дети не должны пожинать плоды наших ошибок… Ты был тут ни при чем. Не нам спихивать на сыновей и дочерей решение наших проблем. От этих слов Райнер перестал захлебываться в рыданиях. Такого он никогда ни от кого не слышал. — Встань… — произнес он устало, подтягивая отца за плечо. Его отец поднялся, посмотрел куда-то в сторону, а потом сел сбоку от Райнера и снова приложился к бутылке. Сделав глоток, он протянул бутылку сыну. Он выпил остатки и бросил ее вперед. Резко звякнуло разбитое стекло. Через несколько минут тишины отец заговорил: — Знаешь, иногда мне кажется, что война между нами и демонами с Парадиза продолжается уже херову тучу лет, потому что люди всегда перекладывают ответственность на своих детей. «Вы должны стать такими, вы должны сделать это…» Чушь собачья, и так поколение за поколением. А ведь вы ничего нам не должны. Вы должны просто жить. — Ты усомнился в государстве, в котором живешь? Если кто-то тебя услышит, расстреляет на месте. — А разве можно не усомниться в том, что бросает детей на верную смерть? Подумать только… ты такой молодой, а умрешь раньше меня, — отец опешил. Не так просто было говорить с сыном о его смерти. — Если ты не сопьешься раньше. — Я бы хотел забыться навеки в этой бутылке. Жаль, что она была последней. — Я скоро отправлюсь на Парадиз снова… Надо покончить с этой заразой. — Возможно, не скоро мы сможем еще раз вот так вот посидеть с бутылкой, — пробовал пошутить отец, но у него это слабо получилось. — Если вообще сможем. — Знаешь… я хотел бы верить, что увижу тебя когда-нибудь снова. Моего сына, такого сильного и возмужавшего. Я мог бы гордиться тобой всю жизнь, если бы был хоть чуточку смелее. Но ты превзошел меня в этом в миллионы раз. Солнце догорало, последние лучи гасли с каждой минутой. Райнеру так бы хотелось растянуть этот безмятежный, спокойный миг. Но сколько бы он тут ни сидел с отцом, этого недостаточно. Никогда не будет достаточно. — Мне пора, — сказал он. Отец положил ему руку на дальнее плечо и прижал сына к себе. Райнер ощутил густой запах еды, копоти, спирта и пота. Но все же не спешил вставать. Отец тихо прошептал: — Я знаю, что ты никогда не сможешь меня простить. И уже слишком поздно. Но просто знай, Райнер. Я искренне тобой горжусь. Не твоими заслугами, не вот этой вот повязкой красной. А просто тобой, таким, какой ты есть. — Ты уже не проклинаешь меня за то, что я родился? — Твое рождение было прекрасным подарком этому миру. Что бы ни происходило у меня с твоей матерью, ты заслуживаешь жить в этом мире. Просто так, как и все мы. Как мне жаль, что я понял это только сейчас… так поздно обрадовался этому подарку. Райнер прикрыл глаза. Он все еще до конца не верил, что это происходит с ним наяву, но его сердце наполнялось едва ощутимым теплом. Забывшись, он улыбнулся — впервые за многие годы.