Хранящие молчание

9 лет назад

      Цзян Чэна манило что-то непонятное. Оно завлекало его чарующим бархатным голосом, который нашептывал на ухо заманчивые обещания, звало к себе, тянуло по ночным коридорам Пристани Лотоса, и он послушно брел среди цепкой мглы, разгоняя ее робким светом бумажного фонаря. Тот оттягивал совсем еще детскую, полностью неокрепшую руку Цзян Чэна, грозясь в любую секунду выпасть из ненадежной хватки, однако он все равно упрямо крался туда, откуда звучал шелестящий смех. Смазанные тени скользили следом за маленьким наследником Цзян, словно верные стражи, заинтригованные и лукавые. Казалось, их юркие тела сплетались в единый клубок — плотную тень Цзян Чэна, когда тот нервно оглядывался назад, — а затем снова распадались на отдельные фрагменты. Удивительное нечто звало и их.       Девять лет — это явно не тот возраст, в котором следовало бы разгуливать по Пристани Лотоса в одиночку, и Цзян Чэн прекрасно это понимал, однако голос разума упрямо заглушало любопытство. Он грозно нахмурился, когда различил в ночной тьме голоса. Время успешно перекатилось за полночь, и бледный диск луны освещал внутренний двор Пристани мертвенно-белым светом. Цзян Чэн словно смотрел на пейзаж, застывший на холсте опытного художника: все преувеличенно красивое и величественное, идеальное, вплоть до последнего мазка. Цзян Чэн раздраженно фыркнул, тряхнул головой и перехватил фонарь поудобнее. В голове невольно возникла незадачливая заметка: меньше времени проводить в компании сестры, когда та занята искусством. Впрочем, это быстро забылось под влиянием непривычно строгого мужского голоса, который звучал совсем рядом. Поначалу Цзян Чэн даже не сразу узнал в жестких интонациях и отрывистых приказах своего миролюбивого, всегда ласкового и заботливого отца. Подобной резкостью обычно отличалась матушка, однако ее высокого перелива с повелительными нотками он так и не уловил. Отец разговаривал со старшими адептами ордена в небольшом приемном зале, который использовали для экстренных собраний, что само по себе настораживало.       Однако то, что настойчиво тянуло к себе Цзян Чэна, находилось где-то дальше в глубине их резиденции. Соблазн подойти поближе и послушать, что же так взволнованно обсуждали взрослые, был несказанно велик. Бурлил неудержимым потоком под кожей и пульсировал в недавно сформированных каналах, как второй виток ци. Вот только если один шел от слабенького, но уже довольно стабильного золотого ядра, то второй — прямиком из сердца. Матушка часто упоминала, что Цзян Чэн — будущий глава Юньмэн Цзян, он уже обязан понемногу интересоваться делами отца, учиться у него ведению дел, больше тренироваться и учиться, а не заниматься всякими глупостями. А Цзян Чэн всегда был ответственным ребенком: к заданиям подходил со скрупулезной педантичностью и чах над свитками до тех пор, пока голова не начинала гудеть от обилия новой информации. Разве это не удачный шанс показать, что он уже достаточно взрослый для помощи отцу? Матушка бы точно гордилась им — улыбнулась бы робко уголками губ, потрепала его нежно по макушке, а затем напустила на себя привычный надменный вид. Призрачный намек на радость стерся бы с ее благородного лица, а брови грозно сошлись на переносице, однако тогда бы Цзян Чэн знал наверняка: матушка любит его все также сильно, как он ее.       А затем трепетный, чуть угасший шепот снова позвал Цзян Чэна за собой и образ матери мгновенно стерся из памяти. На этот раз голос звучал призывно и жадно, с обманчивой лаской, под которой крылась колючая бездна. В нем было множество зловещих переливов, не совсем оформленных и ясных, однако его это не смутило. Цзян Чэн какое-то время неуверенно потоптался за углом, который разделял его с основным коридором, а затем с настойчивой твердостью свернул в другой — более узкий и неприметный. Голос стелился инфернальным шлейфом откуда-то со стороны главного зала, а туда вело множество путей. Цзян Чэн любил тайком пробираться туда, когда все уже спали, и ненадолго усаживаться на резной пьедестал отца, раскрывавшийся за его хрупкой спиной множеством лотосовых лепестков, похожих на веер с заостренными концами. И быстрее всего можно было проскользнуть туда через ход, которым пользовались слуги. Цзян Чэн юркой рыбкой лавировал между узкими неприметными переходами, стараясь идти осторожно и бесшумно. Иногда вредные половицы все же громко взвизгивали, будто специально пытаясь подставить ночного разведчика, и Цзян Чэн сдавленно шипел сквозь зубы ругательства, подслушанные у старших адептов. Главное и, пожалуй, самое сложное — не попасться дежурному отряду, иначе проблем, громких криков и серьезной выволочки не миновать. А разочарование и недовольство родителей хотелось видеть меньше всего.       Ближе к главному залу Цзян Чэн предусмотрительно задул свечу в фонаре и оставил его остывать. Мимо с важным видом прошествовала пара заклинателей, и Цзян Чэн затаился в своем импровизированном укрытии. Даже дыхание ненадолго задержал, опасаясь, что мог выдать себя суматошными вздохами. Однако все прошло гладко: то ли заклинатели не горели особым желанием тщательно проверять все закоулки резиденции, то ли Цзян Чэн действительно хорошо спрятался. Сложности появились немного позже, когда он, уже уверенный в своем безоговорочном успехе, вышел к главному залу, да так и запрыгнул обратно в темную нишу.       Языки пламени с яростным упорством изгибались, растянувшись двумя стройными рядами факелов вдоль стен, однако даже их света не хватало, чтобы разогнать удушливую тьму. Цзян Чэн опасливо замер с бешено колотящимся где-то на языке сердцем, на автомате ухватился маленькой рукой за ханьфу у себя на груди. Липкий страх прошелся мурашками вдоль позвоночника и тяжело осел где-то в животе. Вокруг почему-то стоял мерзкий холод, несмотря на разгар лета. Цзян Чэн тяжело дышал, стараясь успокоиться. Даже принялся негромким шепотом считать — один, два… четыре… восемь… Ближе к сотне проклятая дрожь, что сковала конечности, отпустила Цзян Чэна, однако за это короткое время он успел продрогнуть едва ли не до костей. Окоченевшие, распухшие пальцы подозрительно побелели и нагло отказывались слушаться своего хозяина. Цзян Чэн чертыхнулся себе под нос, а затем принялся усердно растирать ладони друг о друга и дышать на них. С каждым выдохом изо рта вырывалось небольшое облачко пара. Потихоньку начало сводить ноги.       Цзян Чэн повторно выглянул из-за угла и принялся считать заклинателей, которые заполонили собой мрачный коридор. Двое у самого входа с вскинутыми мечами, еще двое — напротив, небольшой отряд со стороны основного коридора и парочка чуть в отдалении от самого Цзян Чэна. Надо же… Как много! Неужели случилось что-то страшное, раз отец выставил столько людей для охраны простой комнаты? Насколько Цзян Чэн знал, сегодня должны были вернуться с ночной охоты младшие адепты, а это значит — они нашли что-то по-настоящему поразительное. Чего стоил только почти кромешный мрак, который окутывал коридор, как огромная вуаль. Пожалуй, ему действительно не стоило ходить сюда. Нужно как можно скорее вернуться к себе в покои и больше не высовываться оттуда до утра.       Он уже смело свернул обратно, однако что-то жалко застонало и завыло в главном зале, отдаваясь внутри странной тревогой и тоской. Цзян Чэн растерянно замер, словно прирос к полу, а затем неуверенно оглянулся. Вместе со странной волной пришла и новая тьма. Кружевные ленты ловко просочились через щель между дверями, а затем с хищной одержимостью бросились к завопившим заклинателям. Цзян Чэн со смесью странного восторга и ужаса наблюдал за тем, как тьма окружала адептов, брала их в тугое кольцо, загоняя в капкан, как охотник свою жертву. Адепты выхватили из рукавов огненные талисманы, кто-то судорожно вычерчивал собственной кровью защитные знаки на стенах и полу, чтобы отогнать гибкий мрак. Парочка пустила по мечам ток светлой ци, и пространство рядом с ними осветило приятным желтым сиянием. Тьма с ломким визгом отшатнулась от ощерившихся лучей, изогнулась, как змея, а затем с явным недовольством вернулась обратно, в зал. Цзян Чэн, поначалу испугавшийся, что тьма проникнет в сторонние коридоры, разглядел на стенах вязь причудливых символов, которые отливали успокаивающим охряным светом. Мрак лишь на мгновение задержался у непреодолимой стены, с явной надеждой потянулся к Цзян Чэну, однако отпрянул, обжегшись.       «Надо уходить отсюда!» — решительно подумал Цзян Чэн, однако не сдвинулся с места. И дело было вовсе не из-за страха. Перелив голосов практически взорвался жалобной трелью у него в голове, словно бы моля о помощи. И не кого-то, а именно растерявшегося Цзян Чэна. Он болезненно скривился от гулкого звона в ушах, а затем злобным шепотом приказал какофонии из голосов смолкнуть. К его удивлению, те послушались и стихли, лишь слезный шепот, который Цзян Чэн различал изначально мурлыкал какую-то мелодию.       В какой момент Цзян Чэн обогнул зал по большому кругу и оказался возле небольшой комнатки, через которую слуги попадали в главный зал, он не помнил. Этот вход не охранялся заклинателями, однако был надежно запечатан сложными плетениями заклинаний и защитных печатей. Цзян Чэна охранное поле пропустило с пугающей легкостью, видимо, не посчитав его за угрозу, и он, ослепленный азартом, совсем не подумал, что так быть не должно. Голос звал настойчивее, но как-то мягко, скорее, уговаривая, а не приказывая. Наверное, именно поэтому Цзян Чэн все же решил проверить. Темные твари не стали бы церемониться с ним, а просто одурманили.       Главный зал встретил его агатовыми тенями, которые бродили вдоль стен, словно лютые мертвецы. Даже силуэты их были похожи, такие же сгорбленные, полные затаенной ненависти и угрозы. Разве что отсутствовал тошнотворно сладкий смрад разложения, и слюна из некоего подобия пастей не капало. Цзян Чэн застыл на пороге, не зная, как поступить. Концентрация темной ци в зале была такая, что невольно подкашивались ноги, и сильно сжимало легкие. В первые мгновения Цзян Чэн думал, что упадет замертво, однако быстро привык. А, может быть, это тьма наконец заметила присутствие того, кого так долго и упорно звала к себе. Дымные силуэты, впрочем, действительно расступились перед ним в стороны, хаотично перекатываясь друг в друга.       По периметру робко зажглись небольшие огоньки, похожие на светлячков. Переливающиеся бирюзовыми оттенками островки света возникало то возле Цзян Чэна, то в другом конце зала, пока наконец не обступили какой-то странный предмет на возвышении. Цзян Чэн весь подобрался, выхватил из рукава учебный оберег, который заранее прихватил с собой, а затем, опасливо озираясь, двинулся вперед. Первое время он нервно отпрыгивал от клубка теней, что текли следом, однако те не подавали никаких признаков агрессии, и Цзян Чэн немного успокоился.       В голове на разные лады шептали голоса: «Пожалуйста! Пожалуйста… Пожалуйста».       — Что?! — хмуро переспросил Цзян Чэн, впрочем, стараясь голос выше необходимого не повышать. Стены в главном зале были тонкими, и его возгласы вполне мог услышать отряд, который дежурил снаружи. — Скажи нормально, что тебе нужно? — снова позвал Цзян Чэн, однако ничего определенного не смог разобрать в сливающихся перешептываниях.       Он еще немного приблизился к загадочному предмету, от которого исходили эманации тьмы, а затем разглядел сразу пять сдерживающих барьеров. Те грозно стрекотали, шли мелкими молниями на границах и местами уже стали трескаться, походя на речную карту. Приглядевшись получше, Цзян Чэн наконец смог рассмотреть невысокий столик, а на нем меч, стоящий на подставке. Та раскалилась докрасна и уже начала оплывать рыжими каплями. Цзян Чэн сделал еще несколько шагов к оружию и замер. Рукоять, лезвие и даже гарда — все было выковано из диковинного черного металла, названия которого Цзян Чэн не знал. Да и в целом меч выглядел довольно необычно. Лезвие напоминало, скорее плетение из лент, все витое, с тонкой кровавой окантовкой по краю и множеством отверстий там, где должна была находиться сердцевина. Гарда с одной стороны причудливо изгибалась вверх, как серп, а с другой — сливалась с алым навершием рукояти. Цзян Чэн, охваченный взволнованным трепетом, подобрался еще ближе и рассмотрел в тускло мерцающем камне навершия тонкую полоску по центру, как звериный зрачок. От него тянулись тонкие паутинки, которые словно перетекали прямиком из камня на рукоять и гарду. Простая красная кисточка на конце мерно покачивалась в такт движению теней. Казалось, словно и сам меч был соткан из живого мрака и горячей крови. Тонкий и изящный, полный хищный красоты, он был тем, кто звал Цзян Чэна к себе.       Должно быть, именно по причине пугающего очарования, которое излучал всем своим видом клинок, Цзян Чэн с иррациональной уверенностью пересек первые четыре барьера, замирая перед последним в раздумьях. Тьма мягко обтекала его со всех сторон, аккуратно бодала в спину, как большой кот, лезла под руки, с некоей настороженностью гладила ледяными пальцами по щекам. Голоса теперь полностью смолкли и не мешали Цзян Чэну сосредоточенно рассматривать меч. А ведь Цзян Чэн был всего в паре шагов от судьбоносного решения.       В конце концов ему уже исполнилось целых девять лет, он успешно сформировать золотое ядро и вполне мог считаться адептом, однако свой собственный меч так и не получил. Отец почему-то раз за разом осторожно, но непоколебимо отказывал ему под недовольные возгласы матери и просил потерпеть еще немного. Он неизменно повторял ему, что оружие самостоятельно его выберет, когда придет время, позовет…       Цзян Чэн гулко сглотнул и замер. Глаза его широко распахнулись в неверии. Неужели?! Это же!.. Это же!.. Цзян Чэна едва не сбило волной собственного и чужого восторга, когда он наконец осознал, что это именно клинок взывал к нему все это время. Он рвался к нему, а Цзян Чэн посмел малодушно игнорировать его призывы. Злость на самого себя резко всколыхнулась в душе, однако быстро погасла. От желаемого его отделяла всего пара шагов, которые Цзян Чэн преодолел уже без всяких колебаний.       Клинок послушно лег ему в руки приятной тяжестью, отозвался одобрительным гулом и новым перезвонов голосов в голове. Цзян Чэн трепетно провел кончиками пальцев по лезвию, очерчивая каждое плетение с несвойственной для него нежностью. В какой-то момент в дверь что-то громко ударилось, а затем взорвалось множеством душераздирающих криков адептов. Наверное, заклинатели уловили постороннюю, пусть пока и слабенькую ци, забили тревогу, однако попасть внутрь к всеобщему изумлению не смогли. Уже очень скоро Цзян Чэн услышал твердый голос отца.       — А-Чэн! — взволнованно воскликнул он. — А-Чэн, ты меня слышишь?! — послушался глухой удар, легкая рябь светлой ци прокатилась по главному залу, однако тут же завязла в непроглядной мгле, которая потушила жалкие крупицы энергии.       — Слышу, — как-то непривычно глухо отозвался Цзян Чэн и внезапно почувствовал, как тьма сгустилась вокруг него. Ее объятия сомкнулись вокруг него плотным коконом, осторожно обласкали руки и сжали уже настойчивее.       — А-Чэн, слава Небожителям! Ты в порядке? — подрагивающим от напряжения голосом поинтересовались из-за двери. Так, словно отец молился всем известным богам, чтобы Цзян Чэн был жив. И чего бояться, он же отозвался, разве нет?       — Да, все хорошо, — излишне самоуверенно крикнул Цзян Чэн и важно расправил костлявые плечики, словно кто-то сейчас мог его увидеть. — Со мной все в порядке, — немного погодя добавил он, чтобы отец успокоился и точно поверил ему.       — Маленький, послушай меня, пожалуйста, это очень важно! — снова позвал отец, а затем крикнул куда-то в сторону, чтобы немедленно разбудили лекаря и матушку. — Отойди к стене и стой там! Что бы не случилось, не вздумай подходить к охранным барьерам в центре зала, договорились? — Цзян Чэн оскорбленно поджал губы и ничего не ответил. Вполне понятная обида разлилась где-то под ребрами, и он отвернулся от содрогающейся двери.       — А-Чэн! — с явным отчаянием закричал отец, и дверь снова вздрогнула. На этот раз в зал проникло куда больше ци, и тьма стеклась ближе к входу. — А-Чэн! Не трогай меч! Прошу! А-Чэн!       — И вовсе я не маленький, — с привычными резкими нотками отозвался Цзян Чэн, словно бы расслышав из всей немаленькой тирады только нелепое, детское обращение. Тяжелые мысли в который раз навалились на него. Он отказывался понимать, почему отец запрещает ему прикасаться к собственному мечу? Он ведь говорил, что Цзян Чэн поймет, когда пришло время, что меч его окликнет сам. Тогда почему же?..       Отец кричал что-то еще, однако Цзян Чэн, занятый собственным негодованием и обидой, уже не слышал его. Он сжимал клинок так крепко, что на ладонях у него образовались неглубокие царапины. Они противно жгли кожу и болезненно пульсировали. Цзян Чэн зашипел сквозь зубы, зло смахнул с щек горячие слезы, которые были тут совершенно не к месту. Меч тут же призывно загудел в его руках, и Цзян Чэн ошарашенно наблюдал, как выступившие бисеринки крови медленно, но верно впитывало острие. Тьма, алкающая удовольствия, тоже потянулась к чужой крови, лизнула своим черным языком каждую царапину и, казалось, довольно заурчала.       Слезы от такого мгновенно иссякли, а царапины перестали кровоточить. Цзян Чэн с восторгом глянул на клинок, и губы его украсила слабая, но счастливая улыбка. Цзян Чэн покрутил меч в руках, но так и не смог разглядеть нигде его имени. Меч действительно был чист и ждал своего часа, ждал, когда заклинатель войдет с ним в связь и подарит душу. Цзян Чэн осторожно прижался к лезвию щекой, неуклюже имитируя объятия, а затем закрыл глаза и сосредоточился.       Он подробно представил свое золотое ядро, что медленно вращалось в нижнем даньтяне, затем проследил свои духовные каналы и потянулся светлой ци к терпеливо ждущему клинку. Поначалу все шло туго. Руки у Цзян Чэна тряслись от напряжения. Казалось, будто что-то жгло его изнутри. Лоб покрылся испариной, в груди разлилась тупая боль, однако он все равно продолжал мелкими порциями вливать в клинок свою ци. Ноги стали ватными совершенно внезапно. Цзян Чэн рухнул на колени, как подкошенный, однако оружия из рук так и не выпустил. Часть работы он уже сделал и был неимоверно счастлив. Оставалось лишь достойно назвать клинок. И лучше это сделать скорее: в двери уже образовалась небольшая брешь.       Цзян Чэн в который раз осмотрел клинок, пропустил сквозь пальцы ворс красной кисточки, а затем кивнул сам себе.       Он склонился к мечу низко-низко, словно тот был человеком, и ему нужно было сообщить важный секрет.       — Вэй Ин, — выдохнул Цзян Чэн напряженно, прекрасно понимая, что без работы кузнеца на основании лезвия никак не могло появиться выбранное имя, однако он сделал все, согласно традиции! Теперь в мече его ци — и слушать он будет лишь его! Однако, вопреки всему, что когда-либо рассказывали Цзян Чэну, на стали сами по себе проступили иероглифы.       Тьма, что до этого свободно гуляла по залу, замерла, а потом с душераздирающим воплем кинулась к клинку. Цзян Чэн коротко вскрикнул и крепко зажмурился, готовый к тому, что весь этот мрак, мгновенно обратившийся против, раздавит его. Вэй Ин грозно зазвенел в его руках, а Цзян Чэн сжался, зажал уши руками, чтобы не сойти с ума. Голоса вопили металлическим визгом, да так мерзко и громко, словно умирающее чудовище. Тьма бесновалась возле клинка, изгибалась и нехотя вливалась в лезвие. Со стороны двери послышался непрекращающийся грохот, пронзительно закричала матушка где-то на периферии.       Все смолкло также внезапно, как и началось. Мгла ленивым туманом расстелилась над полом и стала походить на клубы сизого дыма. Цзян Чэн робко приоткрыл один глаз, неуверенно протянул руку к мечу, который обронил из-за волны страха, что захлестнула его с головой, и устыдился своего поведения. Настоящие заклинатели свое оружие никогда не бросали! Едва он прикоснулся к холодному лезвию, поверх его детской ладошки легла чья-то взрослая рука с длинными пальцами. Мягко обхватила вместе с лезвием. Цзян Чэн испуганно вскинулся, с трудом удержав себя на месте. Крик застрял в горле рыбьей костью и никак не хотел выходить наружу.       — Спасибо за имя, очень красивое, — проворковал неизвестный мужчина, улыбаясь Цзян Чэну уголками губ. Он сидел перед ним на корточках, и полы серого дасюшена длинным шлейфом растянулись за его спиной. Пронзительные дымные глаза смотрели на Цзян Чэна с лукавым прищуром и были полны живого интереса. Длинные смоляные волосы резко очерчивали овал его лица, подчеркивали острые, но довольно привлекательные черты.       — Вэй Ин? — не слишком уверенно позвал Цзян Чэн, едва оправившись от первого впечатления. Он дождался снисходительного кивка и тут же выпятил грудь вперед, чтобы казаться немного старше и авторитетнее. Он ведь теперь его хозяин! О! Великие Небожители! У него теперь тоже есть меч! Собственный! С душой и именем! Безграничная радость озарила по-детски круглое лицо Цзян Чэна, но губы он все же поджал в притворной строгости. Со стороны Вэй Ина послушался позабавленный смешок.       Не успел Цзян Чэн возмутиться, как его вместе с мечом легко подхватили на руки. Должно быть, чтобы рассмотреть поближе. В ту же секунду многострадальная дверь все же не выдержала безумного натиска и с грохотом рухнула вперед. Заклинатели высыпали в зал, как грибы после дождя, все как один, с обнаженными клинками. Во главе отряда замерли отец и матушка, полные ледяного ужаса.       — Маленький господин прекрасно постарался, — сказал Вэй Ин и насмешливо склонил голову к надувшемуся от важности ребенку. Прижался щекой к макушке, а затем поднял налитые угрожающим рубиновым светом глаза к его родителям. — Приятно, когда проклятому мечу из множества душ собирают одну, привязывая к своей.       Цзян Чэн утомленно зевнул и устроил голову на чужом плече, совершенно не понимая, почему отец и матушка смотрели на душу его меча со столь откровенной ненавистью и безысходностью. Впрочем, его почти сразу сморил сон, и Цзян Чэн не слышал, как кричала на отца матушка. Ведь никакие темные артефакты, особенно извлеченные из тела черепахи-губительницы нельзя было приносить в Пристань Лотоса.