Доверие

      Когда Хитоя едва-едва просыпается, он выглядит очень мило, и, честно говоря, Джакураю немного жаль, что из них двоих видимо так считает только он сам. Стоит Хитое продрать глаза, он каждый раз неизменно во время всех процедур тянется сразу укладывать волосы в привычный помпадур.       Каждый. Но не сегодня. По крайней мере, потому что они всё ещё лениво валяются в кровати, раз есть такая возможность.       Когда вы живёте в разных городах, у вас не так много возможностей встретиться и отдохнуть. А когда вы двое — востребованные специалисты в своих областях, с этим дела обстоят ещё труднее. Но, наверное, оттого ещё приятнее становятся редкие возможности побыть рядом и провести хотя бы несколько часов, а, если повезёт, то и целый день, вдвоём.       Сегодня им чертовски повезло. Возможность просыпаться вдвоём с дорогим человеком для Джакурая значит невероятно многое, ровно как и возможность видеть совершенно иные стороны, которые не демонстрируются публике за лощёной идеальной подготовкой «Непобедимого адвоката».       Например то, как он сонно трёт глаза и широко зевает в ладонь, потирая следом щетину; как потягивается, и его тело выскальзывает из-под скрывавшего его до этого одеяла. Хитоя очень красивый. Джакурай не сторонник оценки чужой сексуальности, но тело Амагуни ему действительно очень нравится — крепкое, жилистое, практически без видимого жира, свойственного многим их ровесникам. Хотя, в любом случае, это неважно. Куда важнее то, что это тело принадлежит его давнему другу, сопернику (пускай сам Джакурай так никогда и не считал), а теперь любимому человеку. Наверное, поэтому Джингуджи нравятся даже шрамы, исполосывающие всё тело тонкими едва заметными рубцами или следами пуль, пусть при взгляде и касаниям к ним по разуму и сердцу растекаются горечь и сожаление. Даже если Хитоя каждый раз, когда видит его взгляд, ухмыляется мягко, говоря, что не жалеет ни об одном из полученных увечий.       Но особенно сильно Джакураю нравятся волосы. Когда Хитоя только отрывает голову от подушки, они так мило взлохмочены и магнитятся. Джакурай давно не ребёнок, но находит чем-то очаровательным то, как притягиваются торчащие во все стороны волоски к его ладони, стоит ему ту поднести к чужой голове. Губы сами собой растягиваются в слабую, но искреннюю улыбку. — Ты как дитё малое, — Хитоя фырчит, но не противится, замирая так ненадолго и вглядываясь в него своими удивительно красивыми глазами. Джакураю самому странно, как совершенно обыденные детали в этом человеке начинают казаться ему особенными. Будучи врачом, он видел множество тел, особенно раненных, имел привычку ласково встрёпывать волосы, но ни с кем это не ощущалось чем-то невероятным и удивительным. — Нет ничего плохого в том, чтобы иногда побыть детьми, — глаза Джингуджи задорно поблёскивают, и он улыбается смелее и ярче. — Я думал, все мы чему-то учимся у наших сокомандников.       У Хитои пунцовеет шея, и это мило. Не то чтобы Джакурай ставит себе целью обижать его, но смотреть на то, как он реагирует на безобидные поддразнивания, действительно приятно и весело. — … С тобой невозможно возмущаться. — Ну и кто из нас двоих теперь ребёнок?       Почему-то, короткая фраза Хитои растекается по сердцу медовым теплом. Ведь ещё совсем не так давно всё было совсем иначе. Между ними стояла такая огромная пропасть недопонимания и обиды. И вспоминая это, Джакурай лишь радуется сильнее тому, что теперь есть у них сейчас.       Когда Хитоя порывается встать за расчёской, он мягко перехватывает его руку и качает головой: — Оставь так на сегодня. Пожалуйста.       У Хитои снова пунцовеет шея. Тому, кто привык защищать, совсем непривычно оставлять себя без брони. А весь его безупречный, уникальный образ действительно своего рода броня. Демонстрация силы и вызов стереотипам и официозу, настолько нужные, что он придерживается их практически всегда.       Он некоторое время молчит, поджимая губы, не высвобождая руку, хотя Джакурай и держит некрепко, давая свободу выбора. Замершая тишина длится всего пару мгновений, хотя кажется, будто растягивается на часы.       Наконец, губы Амагуни легко совсем вздрагивают в улыбке. — Ты невозможный. Ещё более щенячий взгляд сделать не мог? — Хитоя вновь придвигается ближе к нему, заключая в кольцо из своих объятий. У Хитои крепкие руки с тонкими волосками, они оба ещё не умылись и не привели себя в порядок, и Джакураю кажется это чем-то… особенным.       Он возвращает ладонь к взлохмоченным волосам, перебирая их меж пальцев. Среди прядей приятного оттенка кофе с молоком попадаются несколько седых. Это немного грустно, но, наверное, неотвратимо с их взрослением. Да и в любом случае, даже они смотрятся в образе Хитои органично и уместно.       Хитоя тем временем прислоняется осторожно к его плечу, прикрывая глаза.       Уязвимый. Весь сейчас как на ладони. Будь на месте Джакурая кто-то с его умениями, но противоположными принципами, и Хитоя не жилец.       Но сейчас это не имеет значения.       Чужое доверие теплится в груди нежностью и вызывает трепет от макушки до кончиков пальцев.       Вряд ли хоть когда-нибудь в жизни Джакурая Джингуджи будет что-то более важное, чем доверие, которое пролегает между ним и его товарищами, — так думал он раньше. Но доверие между ним и его любимым человеком становится чем-то совершенно иным. Вряд ли более важным, но отдающимся в сердце таким трепетом, растекающимся по телу такой сладостной негой… Джакурай не уверен, что хоть с кем-то ещё он сможет подобное испытать.       Впрочем, едва ли ему это нужно.