На твоей совести

Котецу смотрит на страницы записной книжки. Все в чернилах; почерк у него красивый — не сравнится с каллиграфическим чудом, вылетающим из-под пера Банни, но все же, — ровные рядки английских буковок глядят с желтоватой бумаги, глядят и смеются. Я не зло, Котецу Кабураги. Я неизбежность. Все конечно, даже сам мир; рано или поздно, но я прихожу к каждому. Я не прошу и не принимаю ни жертв, ни даров — ни к чему. Я одариваю сам — безвозмездно. Сколько возьмешь — на твоей совести. Котецу морщится, трет виски; голова болит на погоду, температуры снаружи скачут туда-сюда, что твои зайцы, хотя в мысли приходит куда более забавная в его ситуации ассоциация с кроликами, а конкретнее — с одним, сердитым и встревоженным. Котецу правда не понимает, чего его Банни так боится. А Банни боится — Котецу видит, Котецу-то не слепой, даром что ему уже под сорок. Банни все стремится дотронуться, положить руку на плечо, заглянуть в глаза, будто силится удержать, понять что-то; Котецу правда не видит, что в нем такого скрытного. Вот же он, как на ладони, бери и смотри — всегда такой был, а если что и умалчивал, то лишь потому, что не спрашивали - он даже про свой уход рассказать сразу хотел, только момента все подходящего не было, но ведь хотел же; что Банни, догадливый, упертый, умный, может в нем не понимать? Котецу же простой, как штерндолларовая монетка, и никакой значок проклятого Уробороса не напечатан на нем так, что пока не повернешь под нужным углом — не увидишь. Так чего Банни так переживает? Он не слышит. Он глух, слеп и беспомощен, как и все они; воспитанники массовой культуры, поклонники блестящих оберток, искристой пыли, брошенной в глаза, они живут по рукотворным заветам, что не прочнее воздушных замков мечтательных детей. Дети, все они дети; ты же отец, Котецу Кабураги, ты должен знать, что это такое. Будь им отцом. Как всегда был. Они уважают тебя, хоть обычно и не показывают. Ты им дорог, как папа — может быть, позабывший, что деткам уже не три года, а десять, но все такой же любящий. Чуть-чуть старомодный, но любимый. Ты им отец, Котецу Кабураги. А отцы защищают своих детей ценой чего угодно. Ты им отец. А вот какой — на твоей совести. Котецу смотрит на записи. «Силы стабильно держатся на минуте. Уже хорошо. Все еще не знаю, что это был за сон… мне правда казалось, что я там был. На мосту. Видел Лунатика. Видел распущенные волосы… может, это вещий сон? Почему я ничего не запомнил?! Котецу, Банни прав, а ты идиот. Надо было запомнить силуэт как можно четче, это точно была подсказка, но я опять все проморгал. Волосы, волосы, волосы… как-то раз мы с Бизоном, Банни и Оригами на досуге в одном только Штернбилде, без учета его окрестностей, насчитали порядка нескольких сотен тысяч потенциальных Лунатиков — и это по всем параметрам, которые мы у него знали. Слишком общий образ. Но волосы… длинные волнистые волосы. Я точно уверен, что это его настоящий вид, нутром чую. Почему я все так бездарно проморгал!» «Мне сегодня показалось, что сила продержалась как будто на полсекунды дольше. Мне кажется, просто показалось — я был на взводе, мы с Банни ловили банду некстов, ошивавшуюся в подворотнях Бронзового уровня, и я поймал две трети из этих придурков, и вы представляете — мне даже засчитали за них эти чертовы баллы! Хотя бы на секунду, но я больше не был в тени! Господи, понимаю, что чувствовал все это время Оригами. Бедняга. Возвращаясь к нашим баранам… думаю, я правда просто слишком обрадовался и почувствовал себя на коне, вот меня и заглючило. Банни все еще что-то пытается высмотреть во мне. Не знаю, что». «Нет. Быть не может. Силы точно возвращаются. Возвращаются!!! Я специально ставил таймер. Да я даже без него увидел, что костюм погас за целую секунду до того, как сила отключилась. Потом проверил секундомер — минута, секунда и тридцать две миллисекунды. Одуреть. Силы возвращаются. Я пока никому не сказал. Банни все еще что-то пытается высмотреть во мне х2. Я до сих пор не понимаю, что. Я в порядке. Даже моя бессонница, мучившая меня пару ночей после того сна, прошла. Я свеж, как огурчик с маминой грядки, Банни!» И еще множество таких — в каждой по две-три секунды прибавляются, в каждой написано, что Банни почему-то встревожен. Котецу не видит причин. Он в порядке. Он чувствует себя лучше, чем когда-либо чувствовал! Спасибо, что не боишься меня, Котецу Кабураги. Не стоит. Я правда не хочу тебе вреда — стал бы в противном случае возвращать тебе силу? Я прихожу к поломанным. Сквозь трещины в них проникает свет. Мое старшее дитя, Лунатик, было настолько растерзано, что мне пришлось склеивать его по кусочкам, осторожно, ведь в каждый момент он мог разбиться вновь, и в этот раз — навсегда. Ты — немного другое. Миру от тебя нужно другое. Не надо убивать убийц — мой старший справляется с этим великолепно. Просто продолжай защищать тех, кто тебе дорог. Свою маленькую Каэде. Банни. Остальных героев. Продолжай защищать их, будь им щитом от истинного зла, таящегося на улицах вашего города, брошенного Богиней на произвол судьбы; мой старший — главный ваш бастион. Вы считаете его злом, столь же бесчестным и жестоким, как и те, кого он отправляет ко мне; увы, такова участь старших братьев и сестер — быть первой стеной защиты, принимающей на себя весь основной удар. Ты — вторая стена. Я не стану требовать от тебя слишком многого; я ни от кого ничего не требую. Даже от старшего. Я даю силы. Я прошу — защищайте людей, чтобы как можно меньше душ ко мне приходили раньше срока. А уж как вы воспользуетесь моим даром — на вашей совести. Котецу вспоминает последнюю миссию. ...- Котецу! - Банни трясет его за плечо, заставляя очнуться, - старик, не стой столбом! Он сейчас его убьет! Котецу поднимает глаза. Там, наверху, кипит бой; они с Банни ловили маньяка-детоубийцу и еле-еле выкурили его из детдома, в который он проник, чтобы устроить там кровавую баню. Естественно, об их героическом поступке вопят по всем каналам, а по Hero-TV – в первую очередь. Котецу от этого постепенно начинает все больше тошнить, и что он подразумевает под словом «это» - самому до конца не ясно. От… всего. Всего вот этого. От Агнесс, которую людские жизни заботят лишь как просмотры в копилку рейтингов ее канала. От Ллойда, хоть тот и неплохой человек в целом, многодетный отец, но на работе — страшная заноза в заднице; от тех моментов, когда он не дает кому-нибудь из них — Банни, в основном — идти на миссию, потому что у них, видите ли, интервью («Да какое, к чертям, интервью! - ревет зверем Котецу внутри, а сам только стискивает зубы, чтобы не высказать шефу все, что он о нем думает, - там люди гибнут! Люди! Гибнут! Вы сдурели тут все со своими передачами, или что?!»). От голоса ведущего Hero-TV, с нарочитой бодростью комментирующего едва предотвращенные трагедии. От ощущения, как на тебя смотрят безучастные пьяные зеваки в барах, для которых тот факт, что каждый раз, выходя на миссию, ты буквально ставишь свою жизнь на кон, - всего лишь повод для очередного пари на десять-двадцать штерндолларов, задержит ли главаря Скай Хай или Барнаби. От сальных взглядов, направленных на Синюю Розу - девочке даже двадцати нет, куда вы пялитесь?! - и от того, что в героику пускают детей - Пао Линь пришла к ним в двенадцать. А сильнее всего, почти до выворачивания внутренностей наружу, тошнит от Мистера Легенды. От того, что никто, кроме Тигра, Бена и еще нескольких людей не знают его истинной гнилой сущности. А ведь господин судья, если верить скудному досье с сайта Бюро Юстиции, его сын — и ему тоже приходится нести этот крест молчания, потому что нельзя просто взять и сказать людям, что их идол — опустившийся алкоголик и обманщик. Не поймут. Начнется хаос. Все доверие к некстам, выстроенное потом, кровью и смертями, рухнет. Ложь во благо. Первый бастион, на который приходится весь основной удар. - Котецу!!! А там, наверху, танцует в могильном пламени Лунатик, играясь в древнем ритуале с загнанным в угол мерзким убийцей детей — завораживающе, легко, грациозно и естественно; вот уж если кто в этом городе и честен с собой до самого конца, так это он, лунный безумец с серебряно-синей маской на лице, которую Котецу однажды чуть не разбил. Он что-то говорит с незримой, но слышной нежной, ласковой улыбкой о гласе Танатоса — Котецу вспоминает маленький ликбез в зале суда, устроенный им с Банни господином судьей. Странно, что Кабураги не помнил персонажа греческой мифологии, которую все постольку-поскольку знают по детским книжкам и мультикам. Бог смерти, милосердный и жестокий, приходящий ко всем без исключения — ни от кого ничего не требующий и ничего не принимающий. Его нельзя задобрить, ему не нужны молитвы, он ничего никогда не забирает — все, что человек сделал, остается… - На его совести, - выдыхает почти неслышно Котецу. Банни — его умный, догадливый и очень-очень чуткий к подобным вещам Банни слышит. - Что? - На его совести, - кивает в сторону отчаянно мечущегося в пламенном кольце ублюдка Котецу, - тридцать два ребенка. Тридцать два, Банни. Среди них легко могла быть Каэде. - Он сядет на всю жизнь в изолированную камеру, и это- - Не починит сломанное, - Тигр слышит в своем голосе сожалеющую горечь, - его уже ничего не спасет. Это бешеное чудовище только могила исправит. Дай Лунатику сделать то, что он хочет. Он не надеется, что Банни, бездетный и молодой, поймет его. Банни и не понимает — отвешивает болезненный подзатыльник, орет что-то и кидается в пламя, чтобы спасти ублюдка. Котецу смотрит. Банни не успевает. ...Кабураги медленно моргает и опускает ручку на бумагу. «Две минуты сорок две секунды. Таким темпом к концу сезона выйду на показатели, которые у меня были еще при жизни сволочи Маверика. На меня сегодня наорали всей геройской и не только толпой. Кейт, как обычно, махал руками и разглагольствовал, что я совсем плохо выгляжу, что мне нужно выспаться, взять отпуск, в конце концов, что мой возраст дает о себе знать. Антонио и Нейтан — сговорились, что ли — на два голоса распекали меня, что я дал Лунатику уйти, когда он был на расстоянии вытянутой руки. Пао Линь молчала, но, мне кажется, она смотрела на меня с каким-то испугом. Я что, реально так стремно стал выглядеть на старости лет, что уже детей пугаю? Иван пытался воззвать к моим геройским идеалам. Карина тоже. Потом прибежала Агнесс и накричала на меня за то, что я допустил смерть в прямом эфире, и, хотя рейтинги подскочили до небес, на официальной странице канала в соцсетях появились кучи гневных сообщений о том, что надо ставить пометку шок-контент. Господи, люди, вы буквально смотрите задержания убийц в прямом эфире, вы что, не знаете, на что подписывались? Банни молчал. Это было страшно. Правда страшно. Мне кажется, он отчаялся — а я до сих пор не могу понять, почему. Банни, Банни… разве ты не видишь? Разве ты не видишь, что мы против некоторых и правда бессильны? Лови, не лови, они просто отсидят положенные им двадцать пять лет в четырех стенах и выйдут на свободу — стариками ли, просто ли взрослыми, но все теми же. У меня нюх на таких уродов за время работы выработался. Они пахнут гнилью и сточными водами. Банни, хороший, умный мой, почему ты не чувствуешь? Самое обидное — когда я звонил Каэде в последний раз, она смотрела на меня примерно так же. Испуганно. Я напугал собственную дочь. Она сказала, что у меня в глазах отражается луна. Не знаю, что она имела в виду — у меня же карие глаза, ну, максимум ореховые, откуда луне-то там взяться, если она белая?» У луны много цветов. Красная. Белая. Синяя. Золотая. Каждому человеку найдется своя, если он захочет впустить ее свет в себя. Солнце слишком яркое, оно слепит и не дает видеть все; только ночью можно разглядеть то, что днем было сокрыто. У тебя доброе сердце, Котецу Кабураги. Я вижу. Ты сострадаешь жертвам. Ты любишь людей. Свою силу ты хочешь использовать только на их благо — точно так же, как мой старший. Я отдаю тебе твою силу. Но я не прошу тебя что-то делать с ней; мне правда все равно, как ты ей распорядишься. Но ты сам видишь, как беспомощны младшие, да и старшие, признаться, тоже, герои перед лицом неисправимого зла. Многих можно спасти — и мне нравится наблюдать за тем, как люди выходят из тюрьмы очищенными. Вы хорошо справляетесь со многими преступниками, ваше мягкотелое правосудие подходит для вас, изнеженных детей прогресса — но что делать с теми, кто отвергает все человеческое? Что делать с теми, кто, сколько носом его не тычь, не видит своей неправоты? Я даю тебе твою силу — бери, сколько хочешь, сколько сможешь удержать в ладонях; бери без оглядки. Я не спрошу с тебя ничегошеньки за нее. Мне не нужны дары. Но вспомни сам — вспомни того маньяка-педофила, задержание которого ты пропустил, вспомни Джейка, убившегося об собственный вертолет, вспомни Маверика, из-за которого твой Банни всю жизнь жил в боли. Вспомни убийцу детей. Вспомни Каэде. Банни. Маму и брата. Я даю тебе твою силу. Ты можешь жить так, как жил. Следовать своим прежним идеалам. Но помни — то, что случится с твоими близкими, если ты их не защитишь, будет… - На моей совести.