Лишь цветы живут по-настоящему. Живут отсчитанные им дни так отчаянно цветя, будто понимают лучше людей быстротечность жизни.
Первые признаки болезни Итадори заметил где-то пару месяцев назад, но не придал этому значение, решив оставить всё «на потом». У него было слишком много забот, ему не до этого. И это «потом» растянулось на несколько месяцев бездействия. Тогда он, довольно сильно потрепанный, растерянный и опустошённый, вернулся в общежитие после случившегося с Дзюнпеем — Фушигуро, шокированный неожиданным воскрешением дражайшего товарища, ничего не сказал и молча помог ему добраться до комнаты — и на какое-то время отгородился от окружающих: не отзывался на имя, не выходил из комнаты без надобности и почти ни с кем не разговаривал, ограничившись стандартными фразами. Ему нужно было подумать, побыть в тишине один на один со своими мыслями. В одиночестве он все чаще прислушивался к своему организму и мыслям, пытаясь заметить хоть какие-то изменения — причины зарождающегося недуга он не находил онбылздоров И от осознания этого не становилось легче. Об этой болезни он слышал из утренних новостей и от старших шаманов, на уроках в школе — случаев пока что было не так много или они упорно скрывались — но если судить даже по услышанному, то жить ему осталось не так уж и много, если он не найдет причины. Все известные ему случаи оказались летальными, без возможности выздоровления. Общественность же практически не знала и малой части об этом заболевании — все СМИ кричали о новой неизвестной болезни, но шаманы слаженно убирали все последствия сливов информации в социальные сети. Страна стояла на ушах, но мало кто знал тонкости — страх и незнание поработили народ. Ханахаки — болезнь относительно новая, современная наука еще не нашла ей должного биологического объяснения, а гражданские даже толком о ней не слышали. Это и понятно, потому что истоки этой болезни шаманы нашли в разумных проклятиях. Самые первые случаи никак не объясняли всего течения болезни, только какие-то обрывочные стадии и преобразования организма. И только пытки проклятий медленно, но верно, приближали ученых к решению этой проблемы. Ханахаки — смертельная болезнь, вызванная душами проклятий, помещенных в человеческие тела. Будет достаточно даже маленького осколка темной души, чтобы механизм неизбежной смерти был запущен. А работал этот механизм отточено, словно по тику маятника — несколько характерных стадий проходил каждый заражённый. Не было доказано, что эти стадии протекали в определённые моменты одинаково, но их последовательность была кратко оглашена в кругах просвещённых. Первая стадия наступала сразу же при помещении кусочка проклятой души в человека. Она могла быть запланированной (например, в условиях эксперимента под пристальным наблюдением ученых), а могла оказаться полностью случайной (взаимодействие проклятия и человека в обыденной жизни). Частичка формировала плотное ядрышко и оседала либо в лёгких, либо в сердце, присасываясь к тканям. Со временем, питаясь соками тела и энергией души, это ядро множественно делилось и прорастало глубже, словно семена молодого деревца в плодородной земле. На этой стадии человек не испытывал ощутимого дискомфорта, были незначительные вспышки боли, которые врачи списывали на врождённые заболевания — но процесс уже необратим. Также на этой стадии на рентгене ничего не обнаруживали — только при вовремя сделанном вскрытии, потому что временной интервал между первой и второй стадиями был довольно непродолжительный и неопределённый. Вторая стадия наступала, когда проросшие семена начинали причинять сильные боли, корешками травмируя внутренние органы — человек ощущал резкие покалывания в легких или сердце, жжение в желудке и постоянно сплёвывал маленькие капли крови, дыхание затруднялось из-за невозможности сделать полноценный вдох. Обращения в больницы также не давали результатов — непросвещённые врачи не видели никаких отклонений. Третья стадия сопровождалась невыносимыми страданиями и метаниями больного — семена начинали прорастать стебельками, значительно травмируя лёгкие и затрагивая кости грудной клетки. Корни обвивали рёбра и позвонки, плотные бутоны цветков теснились друг к другу. Человек из-за боли не мог самостоятельно передвигаться, дышать и разговаривать — неумелые врачи подключали его к аппарату искусственной вентиляции лёгких, не понимая всей серьезности ситуации. На этой стадии уже ученые-шаманы находили заболевших и перевозили их в свои лаборатории. Уже там они решали, как поступать с найденным человеком — определялась важность объекта исследования. Но в большинстве случаев человек не доживал до четвертой стадии — процедура вскрытия ещё живого образца проводилась под пристальным наблюдением без возможности совершения ошибки. Все результаты тщательно скрывались. Четвёртая стадия была довольно редкой, считалась последним этапом протекания ханахаки. На ней бутоны полностью раскрывались, разрывая плёнку лёгких, рвали ткани и близко расположенные органы, а человек захлёбывался в собственной крови, смешанной с лепестками цветов. Постепенно, если тело придавали биологическому разложению, бутоны прорастали через кожу в разных местах, тянулись к свету и расцветали самыми разными, но прекрасными цветками. Итадори пытался прочувствовать, на какой из стадий находится он, но никаких характерных изменений не было — дискомфорта или болей не было, только несвойственная его телу быстрая утомляемость и неспособность к глубокому вдоху. Пару раз он ярко чувствовал металлических вкус крови во рту, смешанный с чем-то кислым и вязким. Дважды он сплёвывал тонкие красные лепестки. Постепенно страх нарастал, а незнание вызывало панику — панические атаки стали его спутниками на этот период. Но обращаться к Годжо-сенсею или Яги-сенсею Юджи тоже боялся — он и так яркая фигура в кругу шаманов из-за совместимости с Двуликим, а если расскажет про болезнь, то точно станет очередной подопытной крысой. Быть убитым на холодном столе под чьей-то рукой не хотелось. По этой причине Юджи принял решение, что будет жить как раньше, пока это будет возможным — пока его кости не треснут, лёгкие не порвутся, а губы не будут способны задержать кровь во рту. Пока он будет способен держаться — он будет. В этой битве он будет держаться до конца нуилихотябыпопытается ////////////////// Итадори просмотрел все учебники ботаники в поисках нужного цветка, пролистал все интернет-источники, даже несколько современных журналов по медицине и искусству, но четкое изображение и правильное название услышал только в каком-то историческом фильме, который вечером включил Фушигуро. В тот день он знатно перепугал своим криком друзей, а потом поспешно оправдывался, стараясь отойти от темы вопросов. Хиганбана. Красная паучья лилия. Название словно из какой-то несчастливой сказки. И его история оказалась соответствующей. Первое время даже не верилось — не может такой цветок мёртвыйцветокскладбища медленно разрастаться в его лёгких. А потом пришло смирение может Но от осознания легче не стало. История цветка никак не объясняла, почему заболевание началось, почему именно ему выпало это испытание судьбы-злодейки. От смешанных нахлынувших чувств стало в разы тяжелее, больнее и обиднее: почему именно он, почему не кто-то другой, а именно он, почему именно с ним постоянно случается подобное — вопросы ещё долго крутились в голове Юджи. Была одна догадка, мелькающая на грани сознания, но Итадори не развивал её, не позволял ей стать единственным нормальным объяснением. Должно быть что-то ещё. Со временем первогодки замечали изменения в друге, но списывали это на случай с Дзюнпеем и сражением с Махито. Произошедшее действительно сильно повлияло на мировоззрение Юджи, но оно уже было для него прошлым, жалким мгновением, незначительным переживанием — по сравнению с ханахаки это было ничем. Потому что того паренька уже не спасти, а жить Юджи очень хотелось. Когда внешние изменения Итадори тыслишкомбледный тыпохудел выглядишьневажно уже ярко бросались в глаза, Фушигуро забил тревогу — беспокойство за друга задело его уверенность и спокойствие и на несколько мгновений заволокло стеклянный взгляд. На все вопросы парень отвечал, что с ним все хорошо и не стоит волноваться, что он просто слишком сильно выкладывается на тренировках и восстановление проходит медленнее. И даже Годжо-сенсею не удалось разговорить молчаливого Итадори. Не потому, что он задавал неправильные вопросы и использовал психологическое давление, а потому, что в тот момент Юджи всеми силами пытался сглотнуть образовавшийся в горле ком из густой крови и лепестков. Пока может, он держится. ////////////////// Вернувшись в общежитие после непродолжительной миссии какоетожалкоепроклятиевсоседнемрайоне первогодки молча разбрелись по своим комнатам, чтобы привести себя в порядок и просто отдохнуть. Сегодняшняя миссия не была такой уж сложной, но по большей части вымотала их своей динамичностью. Проклятие полу-второго ранга заставило их знатно побегать по пустому району в его поисках. На ужин никто не сговаривался — все слишком устали, чтобы даже думать про что-то кроме отдыха — поэтому и никто и не ожидал чего-то определённого. Годжо-сенсей точно не будет этим заниматься, да и его нет сейчас, а второгодок не видно уже несколько дней. Все слишком заняты своими жизнями, чтобы хоть что-то заметить. Итадори быстро скрылся за поворотом и бегом добрался до ванны в самом конце темного коридора. С громким хлопком заперев дверь нехлопай и по памяти найдя выключатель, он тут же подбежал к раковине и склонился над ней, с силой ухватившись за холодные каменные края. Кровь вперемешку с листьями и красными лепестками окрасила светлый мрамор, объемной массой стекая в отверстие слива и оставляя после себя мутные бурые разводы. Тело пробила мелкая дрожь, колени подкосились и Юджи медленно опустился на пол, судорожно пытаясь стереть дорожки крови с подбородка рукавом рубашки. Хриплый кашель эхом отразился от стен, даже зеркало над раковиной опасно вздрогнуло. За дверью раздался шаркающий звук. — Юджи? — Фушигуро постучал по дереву. Он хотел зайти, узнать, спросить, что происходит с Итадори за последние несколько недель. Но какое-то шестое чувство нашептывало ему, что пока друг сам не признается, он не имеет права вмешиваться. — Всё нормально? — Д-да, да, — болванчиком закивал парень, пытаясь подняться. Ноги не слушались. — Я в норме, воздухом подавился. — Ты выходишь? — А? Н-нет. Нет, я хотел еще сполоснуться. — Ну хорошо. Если что, зови. Юджи затаил дыхание, отсчитывая удаляющиеся шаги Мегуми. И только когда все звуки вокруг стихли, он позволил себе немного расслабиться, выдохнуть, успокоить шальное сердце. Пошатнувшись, он поднялся и, цепляясь за края раковины, посмотрел на оставленные собой следы — залитый кровью камень напоминал сцену из большого количества просмотренных раньше ужастиков. Судорожно сглотнув, Юджи открыл кран, пустым взглядом следя за пропадающими кровавыми подтёками. Подняв взгляд выше, Итадори посмотрел на своё отражение: здоровый цвет лица, такой яркий живой розоватый оттенок сменился серой и болезненной зеленоватостью, щёки похудели до такой степени, что казалось, словно скулы скоро порвут тонкую бледную кожу, под глазами залегли тёмные круги, которые вряд ли скроет даже тональный крем Кугисаки. И взгляд такойвесёлый жизнерадостный наполненныйуверенностьюиупорством не выражающий ничего, помутнел и выцвел. — Да ты стал ещё большим ничтожеством, чем был раньше. Узкие глаза медленно раскрывались, пока на щеке в ухмылке растягивалась клыкастая пасть. Сукуна не говорил и почти не появлялся после того, как еще в самом начале Итадори появился на его территории с возмущениями и оскорблениями, подкреплёнными первобытным страхом перед смертью. Тогда признаки ханахаки он списал на очередное издевательство со стороны проклятия и поэтому в грубой форме попытался узнать всё у Рёмена. Но Сукуна на выпады со стороны шамана ответил кратко — избил Юджи до посмертного состояния и еще какое-то время в привычной ему манере издевался. Юджи перевёл взгляд на привычный оскал на щеке и недовольно поскрёб ногтями по подбородку, растирая кожу до покраснения. — Собираешься подохнуть так легко? От какой-то жалкой болячки? — По чьей воле, — туманно произнёс парень, отстраняясь. — Она началась не из-за меня. В ушах раздался громкий угрожающий смех. Действительно, этот небольшой эксперимент начал Двуликий, утомлённый спокойной жизнью своего сосуда. Ханахаки для него — очередная безобидная, бессмысленная, но очень опасная шутка — только повод еще раз проверить выносливость человеческого тела. — Радуйся хотя бы тому, что не дохнешь так быстро. На сколько я знаю, немногие живут сколько ты уже прожил. Так что дыши, пока можешь. Совсем скоро ты задохнешься навсегда. — Ага, спасибо. Юджи медленно ополоснул лицо и выдохнул, собираясь с мыслями. Нельзя сейчас отчаиваться еще сильнее. Нельзя дать понять Двуликому, что он на грани, что он сломлен и разбит. Тело подсказывало, что следующие несколько дней он проваляется в кровати без возможности нормально двигаться. Уже выйдя из ванны, Итадори не заметил, что в коридоре находился сейчас не один. Тёмный силуэт стоял во тьме коридора, выжидающе наблюдая. — И когда ты хотел признаться? — холодно начал Фушигуро, щёлкая пальцами: маленькая сфера зажглась рядом со стеной. Итадори резко замер, заметно вздрогнув. Растерянным взглядом он разглядел товарища и странно ссутулился, сгорбил спину, прижимая руки к груди. Сердце бешено забилось, а к горлу вновь подступил знакомый ком. — Ответь. Мегуми подошел на пару шагов ближе, Юджи — отошел дальше, прижившись спиной к стене и шаря по ней рукой в поисках чего-то неопределённого, может, выключателя. Ноги вновь подкосились и, не удержав равновесия, он медленно сполз на пол, испуганно смотря на спокойное лицо друга. Мегуми вышел на свет, скрестив руки на груди. Он ожидал слов, оправданий, хоть каких-то ответов на свои беспокойства и переживания, которые до этого считал беспочвенными. И которые оказались, по его мнению, не напрасными. — Почему ты, черт возьми, молчал столько времени? Почему ничего не сказал? Мы бы смогли справиться, все вместе! — Будто вы бы мне помогли, — совсем тихо, на гране истерики, прошептал Юджи, прижимая одно колено к груди рукой. Чувства, которые он так долго и упорно прятал, держал, копил в себе, сильным потоком вырвались наружу. Напряженное тело мелко задрожало, тонкие дорожки слёз потекли по впалым щекам. — Будто вы, черт возьми, можете мне чем-то сейчас помочь. Никогда такого не было, вы всегда сбегали! Вы, черт возьми, уже один раз оставили меня умирать! И после этого ты говоришь, что я могу к вам обратиться за помощью? Что вы мне поможете? О какой помощи ты мне говоришь? Я сам себе помочь не могу! Я, черт возьми, умираю! И я никак не могу это предотвратить! Итадори поднял влажные глаза на удивлённого Фушигуро и, прикусив нижнюю губу, с ненавистью в голосе прошептал: — Мне Махито быстрее поможет, чем вся ваша шаманская организация. Нужно было сразу же идти к ним. После этого он медленно поднялся и ушел в свою комнату азаспинойразверзласьпропасть не оглядываясь. — Да у тебя, я погляжу, яйца выросли, придурок, — в голове посмеялся Сукуна, находясь на своей территории. — Ну, посмотрим, как ты будешь порхать в моих руках, пташка. ////////////////// Прошло несколько однотипных дней, которые для Юджи слились в один длинный промежуток. Он без надобности не выходил из комнаты и не пересекался с другими, не попадался на глаза ребятам и в целом старался изображать растение — он никого не трогал, и никто не трогал его. Приступы участились, теперь они были болезненными, но непродолжительными. Оценивая свои ощущения, Итадори мог бы сравнить эти боли с толстыми косточками, застрявшими в горле или трахее. Неприятные ощущения доставляли обломанные стебельки и острые лепестки, которые то и дело вертелись на языке. Но при этом больше никаких изменений не было. Смертельных внутренних кровотечений не было, организм не протестовал против внешних раздражителей — аппетит не изменился, неизнурительные силовые нагрузки были в порядке вещей. По отсутствию паники шаманов парень понял, что Фушигуро ничего лишнего Годжо-сенсею не сболтнул. Тот бы точно не спустил этого с рук. Незнание окружающих уже хорошо так успокаивало и давало мнимую надежду, что всё закончится относительно хорошо. Что его не отправят на опыты, что он сможет дожить свою жизнь относительно спокойно. ////////////////// На территории Сукуны Юджи не появлялся уже очень давно. Не было ни причины, ни желания смотреть на эту вечно хмурую физиономию и получать беспричинные побои. Сейчас он уж точно не хочет выводить проклятие на сражение — сил почти не осталось. Но этой ночью что-то потянуло чьяторукачейтошепот нашептывалприйтисюда его вновь ступить на опасные земли, с головой погружаясь в такой привычный пустой мир одного актёра. Осматриваясь по сторонам, Итадори заметил одно очень гармоничное изменение, от чего на языке вновь появился уже знакомый вкус — большая часть водной глади была усеяна цветущей хиганбаной, крепкой паучьей цепочкой расплываясь во все стороны. Тонкие стебельки мерно покачивались от незначительных волн, а опадающие лепесточки тонули в крови и, всплывая, цепляясь друг за друга, создавали невесомую материю. — Хоу, ты все же пришёл, — смеялся Сукуна, растягивая гласные. Он, со скучающим видом подпирая лицо кулаком, в привычной позе возвышался на горе неразложившихся тел. Итадори заметил небольшие изменения и в троне — даже в нем проросли цветы. — Что на этот раз? Опять будешь обвинять меня во всех человеческих грехах? Громкий смех заставил кости заскрипеть. Но он уже не пугал, не заставлял затыкать уши в попытке уйти от противного звука, не вызывал злости и не пробуждал ярость. Он был обычной частичкой их взаимоотношений во все времена. И теперь стал простым дополнением к общей сцене. Юджи медленно повёл плечами, рассматривая дрожащую мутную жидкость под ногами. В груди билось какое-то странное чувство, наравне со спокойствием здесьбезопаснее здесьтебениктонепричинитвреда здесьтыостанешьсяживвсегда оставайсяздесь и неопределённостью и металось беспокойство. Говорить почему-то не хотелось, что-то внутри подсказывало, что и объяснять ничего не нужно — Двуликий сам всё поймёт. Неспешно приближаясь к проклятию, Юджи расслабленно улыбался и смотрел с низу в верх спокойным тёплым взглядом, что не понравилось в миг замолчавшему Рёмену. — Эй, не смотри на меня так, — с рокочущей угрозой сказал Сукуна, держась за подлокотники и наклоняясь вперёд. Но в глазах Юджи тёмный и внушающий страх образ постепенно рушился, разбиваясь осколками зеркала души. Не убьет, не сейчас. Потому что уже поздно. — Сейчас мне уже нечего бояться. Хуже ты все равно мне не сделаешь. Да и в этом месте я точно не умру, максимум, буду лепестки с языка сплёвывать. Но я уже к этому привык, так что ничего страшного не произойдет в любом случае. Тем более, мне кажется, нам пора поговорить без всяких масок. Уверенность, с которой говорил Юджи, не была ложной, напыщенной или преувеличенной, — она была неподдельно правдивой и искренней, такой, с которой дети рассказывают своим родителям захватывающие истории про волшебные миры, в которых они побывали. Медленно забираясь по телам к вершине, хватаясь то за чьи-то конечности, то за одежду, он продолжал спокойно говорить, казалось бы, очевидные вещи: — Ты упёртый, эгоистичный и властный маньяк, убийца, да и в целом ужасное и всемогущее проклятие, которое уничтожит всё на собственном пути. Ты сделаешь всё, что угодно, если будешь в неплохом расположении духа. В том числе даже в данный момент ты способен легко устроить значительный геноцид, сил будет достаточно. Но я кое-что обнаружил еще тогда, когда начали проявляться первые симптомы болезни. Ты всё время молчал. Ты ни слова не сказал, когда я явился сюда в истерической панике, с претензиями, криками. Ты издевался, избивал, мучил, но не смеялся. Но и помочь не пробовал. Ты знал, что именно со мной происходит, потому что самолично закинул в меня эту заразу. Но и убивать ты меня не хотел — ханахаки убивает за непродолжительное количество месяцев, а я до сих пор живой, хотя прошло без месяца полгода. Мои органы целы, я относительно свободно дышу. И я еще в силах сдержать твою силу в своем теле. После твоих слов, я много думал о том, каковы могут быть твои мотивы — ведь не просто так всё это — но так ни к чему и не пришел. Я не понимаю тебя, Сукуна, но очень хочу понять. Именно для этого я здесь. И сегодня ты уж точно ответишь мне за всё. Юджи поднялся и выпрямился, тут же сталкиваясь взглядами с хмурым Двуликим. Тот молча слушал парня, лениво наблюдая за его поползновениями и не пытаясь как-то тому препятствовать. На самом деле ему самому уже было интересно, к каким выводам пришел этот придурок и чем он забил свою и так пустую голову. Упершись руками в подлокотники, Юджи возвысился над Рёменом и прижался к его лбу своим. Их взгляды встретились тонкой полоской молнии. — А теперь, рассказывай. яужеусталждать Сукуна пару мгновений смотрел в искрящиеся весельем глаза напротив выискивая что-то своё, но так и не нашел. Мальчишка действительно изменился, но не так, как хотелось. Сдержанно выдохнув, он одним резким движением схватил шамана за затылочную часть шеи и притянул к себе ближе положенного. Юджи не удержал равновесия и грохнулся вниз, упираясь коленями где-то у стоп проклятия. Сильный хват удерживал в одном положении всё тело, а темная аура, исходящая от более могущественного существа, давила морально, не позволяя вырваться. Дыхание и сердцебиение сбились, тело заметно напряглось и задрожало, а в горле затвердел ком. — Да ты в конец охамел, человек, — гортанно прорычал Сукуна, сжимая пальцы сильнее. Но при всей злости, в миг обуявшей его, он все еще мог контролировать свои силы — еще немного и, забывшись хоть на мгновение, может в лёгкую сломать мелкому шею. — Посмотрю, хочешь сдохнуть побыстрее. Так ты только скажи, и я сверну твою хрупкую шею. — Хотел бы, давно бы сделал, — с довольной улыбкой заявил Итадори, сглотнув лепестки с языка и весело сощурясь. — А сейчас просто пытаешься меня запугать. Я уже давно перестал тебя бояться, так что успокойся и давай спокойно поговорим. — Да ты точно страх потерял. — С тобой один раз и жизнь потерял. Больше ничего не страшно. В одном положении несколько долгих секунд они молча смотрели друг на друга. Юджи не думал о своей безопасности — разозлённый демон действительно больше не пугал, только наводил неприятные ощущения. Сукуна сдался первым — резко отстранился, выпрямился, оперся спиной о тьму и шумно выдохнул: — Какой же ты придурок, черт возьми, как же ты меня достал. Как ты вообще выжил со своим складом ума? — Я просто уже отчаялся, — пожал плечами Итадори, потирая покрасневшую шею. — Так что давай, не ломай комедию и рассказывай мне о своих планах. После того, как ханахаки сожрёт мои силы, я умру, а ты получишь моё тело и будешь единственным его управленцем. Ты этого хочешь? Рёмен злобно усмехнулся, скалясь. Мальчишка играется, веселится и совершенно не чувствует опасности. Такой никчемный, жалкий, беззащитный, сейчас от него так легко можно избавиться… — Знаешь, даже смертельно раненное животное, загнанное в угол, до последнего будет биться за свою жизнь. Оно будет пытаться до последнего вдоха, до последней капли крови, будет сражаться за свою никчемную жизнь… Потому что это его инстинкт — выжить и продолжить волочить свое жалкое существование, а может, даже продолжить свой вид. Но вы, люди, считающие себя непобедимой, высшей формой жизни, готовы обосраться от страха и отчаянно биться головой, попав в первую западню. Такие слабые, бесполезные, что аж тошнит. Сукуна протянул руку вперёд, раскрывая ладонь у лица Итадори. Когти впились в кожу, причиняя саднящую боль. Но шаман только неприятно поморщился, глаза не отвел. — Но ты другой. Посмотрим, на сколько тебя ещё хватит. Слабо толкнув Юджи назад, Сукуна с искрой в глазах смотрел за тем, как парень кубарем падал с горы и как тот с головой погрузился в океан из лепестков. времяподходилокконцу ////////////////// — Проклятье, — тихо выругался Юджи, пытаясь медленно приподняться на кровати. Картинка перед глазами поплыла, смешалась в один мутный образ, словно именно в этот момент его мозг решил сыграть с ним очень интересную шутку. Сил не хватало даже держать спину, не то что поднять голову и посмотреть вперёд — руки не поднимались, пальцы мелко дрожали, то и дело сжимая тонкое одеяло. — Упырь проклятый, придурок, молчит, зараза… Ненавижу, ненавижу, ненавижу… К горлу вновь подступил ком такоймерзотный ненавистныйвкус лепестков и крови, мешал сделать вдох. Юджи не успел прикрыть рот, и вязкая темная масса с кашлем вырвалась изо рта, полилась по пальцам ниже, тут же пачкая светлую ткань. Этой ночью Итадори заснул тревожным сном, молясь, чтобы это была последняя подобная ночь. Он понимал, что недолго продержится — не физически, так морально точно. ////////////////// На следующее утро он уже не проснулся. //////////////////— Что ты делаешь? — Дышу. Оказывается, это так сложно…