Маска

      Джек никогда не снимает маски. Вряд ли в Поместье найдётся хоть кто-то, кто мог бы вспомнить его лицо. Держит ли маску верёвка с маленькими цветными флажками или тонкие чёрные ленты — неважно, ведь со сколькими испытаниями охотникам не приходилось бы сталкиваться во время матчей, они никогда не рвались. Ещё ни разу маска Потрошителя не подводила его, не спадала в самый ненужный момент, после удара паллетки или столкновения с трамваем на одной из карт. Сначала как «товарищи по несчастью», так и выжившие пытались узнать, что же скрывается под ней, чьи глаза посмотрят на них, стоит лишь в нужный момент оказаться рядом. Со временем просто привыкли, как, впрочем, и к другим странностям этого места и его обитателей. Маска словно срослась с лицом Потрошителя, и уже вряд ли кто-то способен представить его без неё. Наверное, это даже к лучшему.       Но ни одна тайна в таких местах не может храниться вечно.       Два на восемь почти всегда ощущаются сложнее, чем обычные матчи. Они требуют слаженности, координации действий, полного понимания напарника. В них ты больше не одиночка, в них тебе нужно уметь понимать другого, если ты не хочешь уйти ни с чем. И им с Мари уже давно стало легко удаваться ловить всех до единого.       Чёткий, обговоренный заранее план, полное взаимопонимание и знание слабостей и сильных сторон друг-друга. После стольких матчей им не нужно даже переговариваться, чтобы работать, как единое целое.       Но такие матчи всегда утомляют сильнее, чем обычные, да и длятся дольше. Сложно уследить за всеми выжившими сразу, ведь на восемь маленьких кукол у вас всего лишь две пары глаз.       Но чем сложнее матч, тем спокойнее и приятнее время после него. Ещё с первых игр у них обоих появилась привычка оставаться на карте на пару минут, иногда спокойно расхаживая по ней и говоря о чём-то своём, совсем отстранённом, из прошлой жизни — об искусстве, литературе, великих людях своего времени и о том, что ещё могут вспомнить из последних лет «снаружи», — а иногда и молча сидя где-то на проёмах окон в стенах-препятствиях. И это молчание никогда не бывает неловким — наоборот, каким-то успокаивающим и дающим минутку отдыха перед очередным возвращением в Особняк. Разве мог бы этот раз стать исключением?       Очередной ракетный стул вместе с одной из кукол взмыл в небо уже около минуты назад. Речная Деревня опустела теперь почти полностью, затихла. Здесь всегда становится очень спокойно, когда последний выживший возвращается в Поместье Олетус тем или иным способом. Мягкий лунный свет, лёгкий ветер, дующий со стороны моря, и еле заметный голубоватый туман — что может быть лучше, чтобы остудить после длительной игры? С разбитого корабля вся карта как на ладони. И когда внизу не снуют маленькие тёмные силуэты и каждая секунда не на счету, она кажется уже не привычно-обыденной, а какой-то особенной. Загадочной. По-своему очень красивой.       Молодая королева стоит у самого борта, аккуратно положив на него одну руку. Она не оборачивается, когда Потрошитель поднимается на старую, иссохшую палубу, когда становится рядом, положив руку, ту, что без лезвий, рядом с её ладонью. Мари стоит почти неподвижно, смотрит на верхушки тёмных елей, руины маленьких домиков и чёрные следы копоти на земле. Лишь едва заметно двигает пальцы чуть ближе, но не касается — это бы было дурным тоном, да и без того ужасно пошлым, банальным. Разве может она позволить себе такое? А он улыбается под маской, глядя на маленькую мертвенно-бледную ладошку.       Они стоят молча. Она смотрит на то, что внизу, а он — на неё. И обоим спокойно так, словно нет больше этой чёртовой игры, а на их руках больше не окажется крови кукол. Они стоят так, пока Мари не поворачивает голову, не смотрит на маску так, будто пытается заглянуть в глаза. В глаза, которые никогда не видела.       — Mon cher, — её голос прерывает тишину впервые с того момента, как над маленькой заброшенной деревенькой пронеслись крики последнего «улетающего» выжившего.       Она смотрит словно с вопросом, с просьбой. И смотрит на маску. Понимая друг-друга на поле игры, вы понимаете друг-друга и в каких-то обычных вещах. Поэтому Потрошитель знает, что она просит у него.       Поместье не может хранить ни одну тайну. Любые скелеты в шкафу всплывут, стоит просто пройти достаточному количеству однообразных дней. И если ему придётся раскрыть свою тайну, то почему бы не ей?       Джек кивает едва заметно и немного приседает, чтобы охотнице было удобнее. Она невесомо касается рукой тёмных коротких волос, всегда аккуратно уложенных, пытаясь найти верёвку, второй же придерживает маску, чтобы случайно не уронить, не разбить вдребезги. Завязки поддаются ей на удивление легко, и тяжёлая маска впервые за столько лет отделяется от своего хозяина. Мари теперь придерживает её двумя руками, трепетно и аккуратно, словно что-то очень и очень ценное, и медленно, словно растягивая момент отодвигает её чуть в сторону.       Потрошитель жмуриться первые пару секунд. Из-под маски всё выглядит совсем не таким, более тусклым и почти бесцветным, и непривыкшим глазам несколько больно смотреть. А затем смотрит на королеву. И впервые видит её такой, какая она на самом деле, впервые различает голубоватый оттенок казавшейся ему белой кожи и настоящий глубокий цвет её платья. А охотница смотрит на него, чуть шире, чем обычно, открыв глаза и приоткрыв губы. Не та величественная королева, что обычно стоит перед ним, а точно удивлённая маленькая девочка. А затем улыбается, будто бы сдержанно, но очень тепло.       Она протягивает Джеку маску. А затем, освободив руки, легко касается его щеки, нежно, ласково, и заглядывает в глаза. Впервые за всё то время, что они знают друг-друга. И в нём просыпается приятное чувство удовлетворения — сейчас видит его только она. Только она может смотреть не на «маску монстра», а в глаза обычного человека. Такого же когда-то живого, как и она сама, и такого же потерянного во времени и пространстве. Мари поднимается на носки и касается губами его щеки.       Художник без красок и королева без королевства. Да, они действительно стоят друг-друга. И он бы написал её. Такой, какой увидел сегодня. Такой, какой на самом деле она была всё это время. Жаль только, что кисть в руках не держал уже много лет.