***
Королевская ночь вступала в свои права. Ученики взбудораженно расползались по комнатам: одни точно знали, в чьей компании должны были оказаться, другие же полагались на волю случая, ища приключений. Вики, согласившись с советом Мими, осталась в её компании: сюрпризов ей хватало в жизни, и хотя бы сегодня хотелось быть рядом с теми, кому она доверяет. Учитывая то, что по доброте душевной Мими, сборище должно было состояться в их комнате, деваться было некуда — нужно было хотя бы слегка присматривать за тем, чтобы никто ничего не разрушил, не осквернил её кровать или не выкинул ещё чего похуже. Когда она вернулась из пещеры, комната уже была готова — на полу были раскиданы подушки, на комодах уготованы бутылки с пойлом, а одна заблаговременно опустошена, по всей видимости, для игры в бутылочку. Или для аперитива Мими — кто знает. — Я смотрю, ты подготовилась, Мими. Соседка явно была возбуждена, взлохмачена и с нетерпением ожидала вечеринки, носясь по комнате, выбирая наряд и совершая последние штрихи. — Конечно! Скоро все соберутся. Вики, это же твоя первая Королевская ночь! Всё, что произойдет сегодня, ты запомнишь на всю жизнь! А в Королевскую ночь происходят чудеса и открываются самые сокровенные тайны… — Звучит не слишком воодушевляюще. Кажется, мне и так хватает тайн. — Просто ты зануда. — А вот и нет. — А вот и да! Мими кинула в Вики подушку, и, будучи и так в приподнятом настроении после получения платья своей мечты, Непризнанная поддержала веселье, кинув подушку в ответ и начав небольшую, но буйную драку. — Девочки, я смотрю, у вас тут уже жарко… Могли бы и меня подождать. В комнату ввалился Ади, разодетый в чёрт пойми что. Непонятная гавайская рубашка, не застегнутая ни на одну пуговицу и обнажающая рельефный пресс, белые свободные шорты, пёстрые украшения, будто бы из разных веков, и солнечные очки. — Ади, ну где ты это отрыл? — На земле, малышка, где же ещё можно найти подобное тряпьё? Только вы, люди, способны создать что-то настолько несуразное и настолько… охренительное! Видимо, аперитив не обошёл стороной и Ади — он пришёл «нарядным» во всех смыслах этого слова. Только спустя минуту Вики заметила, что за ним, вообще-то, стоял Сэми — одетый гораздо скромнее, но блаженно-счастливый и снисходительно улыбающийся, слушая байки Ади. — Сэми, как давно я тебя не видела! — Вики обменялась с Ангелом уже дежурным тройным поцелуем в щеки на французский манер. У них всегда были хорошие, пусть и не слишком близкие отношения — ей не доводилось говорить с ним по душам, но девушка была уверена, что если этот парень смог сделать Ади счастливым, он точно заслуживает всего самого лучшего. Вслед за Ади и Сэми в комнату ввалилось еще несколько Ангелов и Демонов — большинство из них она уже знала, ведь именно в этой компании не так давно провела самую весёлую ночь на земле, за что и схлопотала у учительского совета. — Какие люди! — Малышка Уокер! Мы скучали! Майк, которого она хорошо запомнила с того вечера, полез к ней с объятиями — это было слегка неловко, но настроение действительно поднималось с невиданными скоростями. Есть, всё же, хорошие бессмертные в этой Школе — и, спасибо Мими, все они сегодня оказались в её комнате. Девушка с облегчением вздохнула, когда все уже уселись в круг, налегая на выпивку, и она не встретила среди гостей тех, кого не слишком хотела видеть. Во-первых, тут не было Дино — после их последнего взаимодействия в её жизни и началась локальная катастрофа, поэтому с тех пор она старалась избегать Ангела, хотя до сих пор считала его безобидным. Во-вторых, мерзкая Ости, которой она имела привычку дерзить, тоже не предпочла их общество, и Вики это полностью устраивало — конфликтов сегодня не очень хотелось. В-третьих, мудак Астр, с которым у них старые счёты, тоже не объявился, а, значит, можно немного расслабиться и выпить вместе со всеми. Опрокинув в себя первый шот и открыв глаза, Вики чуть не поперхнулась — казалось, все уже в сборе и кто хотел, тот пришел, но в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл Люцифер. Некоторые Ангелы притихли, но Мими, как всегда, нарушила тишину: — Люци, ты пришёл! Она вскочила и бросилась к нему на шею, и он тепло, пусть и слегка отстраненно, осматривая комнату, обнял её в ответ. — Из всех предлагаемых вариантов этот был наименее неприемлемым. Сегодня всё равно не уснуть — здание будто на ушах стоит. — Люцифер, не думал, что ты почтишь нас своим присутствием, — театрально высказался Ади, дружелюбно протягивая старому знакомому руку для рукопожатия. — Не паясничай, Ади, — улыбнулся Люцифер, пожав руку в ответ, и сел в круг к остальным, приземлившись на соседнюю подушку с Вики, но даже не повернув на неё голову. — И тебе привет, Люцифер. — Здравствуй, Вики. Опять пропустила утреннюю встречу? — Сейчас же каникулы… И мне нужно было лететь к Арахне, за платьем. — Каникулы освобождают тебя от уроков, но не от наших встреч. Тетушка Арахна делала тебе платье? — Люцифер всё так же не смотрел на собеседницу, разглядывая присутствующих, выпивая и будто бы участвуя в разговорах, но внимание и слух его были сосредоточены на диалоге с Непризнанной. — Да. Ты знаешь её? — Конечно. Я здесь, всё-таки, много лет. Чудесная женщина. Интересно будет взглянуть на результат её работы. Вики не подала виду, но комментарий Демона вызвал в ней приятное волнение — ему интересно посмотреть на её платье? Или на неё в этом платье? В любом случае, подобное внимание не оставило её равнодушной, пусть она и довольно быстро переключилась на общие обсуждения. — Ну, ну, хватит болтать! — Мими подняла руку, — С чего начнем? Бутылочка? Правда или действие? А может быть… Семь минут Рая, м? — Ну, ну, не гони… — начал Сэми, — дай нам разогреться. — Тогда первой будет бутылочка, — Мими повертела в руках предусмотрительно опустошенную емкость и с хитрым взглядом установила её посреди круга, — Я начну. Бутылка раскрутилась и остановилась на Ади. Рыжеволосый Демон и Мими практически синхронно закатили глаза и цокнули языками, но Вики почему-то была уверена, что они явно делают это не в первый раз. — А ну, иди сюда, Дьяволица, — Ади с приторным выражением перегнулся через центр круга и притянул Мими к себе рукой. Поцелуй вышел забавным, немного несуразным со стороны, но было видно, что дискомфорта никто из них не испытывает. Посреди поцелуя они оба засмеялись, не сумев сохранить хотя бы немного серьезные лица, и расселись назад по своим местам. — Ладно, ладно, это уже скучно, сто раз проходили — Ади раскрутил бутылочку. По счастливой случайности она указала на Сэми. — Шепфа, сегодня вообще будет хоть что-то интересное? — недовольно промычала Мими, которая всегда была не против находиться в центре внимания. Ади и Сэми, и так сидевшие рядом, целовались несдержанно нежно, как и полагается настоящей паре. В ход пошли руки, но хозяйка вечеринки прервала их действия. — Всё, всё, не разводите мне тут бордель, мы и так всё поняли. Сэми, крути! Ангел не прилагая силы крутанул бутылочку, видимо, надеясь на то, что ему снова выпадет возлюбленный, но прогадал — горлышко указало на скромную девицу, сидящую посреди двух Демонов. — Циана, не стесняйся, все свои! Сэми, не слишком довольный своим выбором, но отчетливо понимающий, что это не худший вариант, потянулся к Циане. Вот этот поцелуй точно можно было назвать неловким. — Совсем не моё, прости. — стыдливо потупил глаза Сэми, вернувшись на свою подушку. — Да ладно, Сэми, все знают, что ты по мальчикам. Но ничего ужасного не случилось, так ведь? — Да, Ци, дело не в тебе… — Шепфа, Сэми, кому ты рассказываешь? — скромная девушка подала неожиданно вполне уверенный голос, насмешливо подняла бровь и стала вращать бутылочку. Одни за одним, Ангелы, Демоны и Непризнанные целовали друг друга — кто-то страстно, кто-то вперемешку со смехом, кто-то с театральным отвращением, а кто-то боязливо и несмело. Вики только перестала следить за ходом игры, увлекшись напитком и уйдя в свои мысли, как горлышко показало на неё. Она подняла глаза — на неё самодовольно смотрел Майк. Окей, из всех зол это — меньшее, не считая Мими и Ади, с которыми эта часть «дружбы» давно была пройдена. — Ну наконец-то. Иди сюда, красавица. Майки прополз к Вики через весь узкий круг, задев ногой бутылку, и чувственно притянул Непризнанную к себе. Не то чтобы целоваться с плохо знакомыми людьми было непривычным для Вики, но сейчас, когда десяток пар глаз так пристально наблюдал за этим, девушка слегка смутилась, однако всё-таки ответила на поцелуй. — Я уж думал, мне это никогда не светит, — Майк, растекшийся в улыбке, плюхнулся на свою подушку. Настала очередь Вики крутить бутылку, и, видимо, Боги смиловались над ней: горлышко показало на Мими. Это был красивый и ненатяжный поцелуй — целовать Мими было приятно, и они правда были близки. Парни возбужденно зашумели, присвистывая, когда поцелуй стал углубляться, но обе девушки знали, что границы между ними уже расставлены, и это не более, чем милый несложный жест для них в игре. Вики, однако, отметила про себя, что целоваться с Мими ей нравилось — точно так же, как в прошлый раз. Игра продолжилась, но количество алкоголя вкупе с духотой в комнате, где, кажется, скоро запотеют окна от спиртового дыхания, дали о себе знать. — Жарко стало. Я выйду проветриться. Вики вышла из комнаты, оставив друзей играть. Мими слегка встревоженно посмотрела не неё, но девушка дала жестом понять, что всё в порядке.***
Она поднялась на крышу дома, в котором они жили. Это было её убежищем от эмоций, которые порой захлёстывают с головой. Казалось, здесь она может перевести дух, и никто не найдет её. — Луна сегодня красивая. Оборачиваться не пришлось, и, на удивление, Вики даже не вздрогнула. Это был знакомый голос Люцифера. Он присел рядом, держа бутылку глифта в руках, оперся щекой на своё плечо и спокойно рассматривал девушку. Это был не первый раз, и от взгляда Демона не было неуютно. Он больше не казался пронзительно изучающим, не выражал смешанных эмоций. Она кротко посмотрела на него в ответ и снова уставилась в ночную тьму. — У тебя бывает такое, что ты вмиг осознаёшь, как много ждёт тебя впереди? Сколько бы мы могли сделать всего, о чем даже представления не имеем? — Вики, мы можем делать всё, что нам вздумается. Для этого не нужно иметь об этом представления и знать наперед. Всё — результат наших действий. — Думал когда-нибудь, что мы будем вот так сидеть здесь, в тишине вечера, вдвоем? Неизвестно, алкоголь ли придавал ей смелости, или это просто доверие — когда уже не боишься, что тебя осудят за слишком прямые вопросы. А, может быть, перед расставанием навеки просто нечего терять? Может, перед смертью не надышишься, и можно говорить что хочешь и делать что хочешь — все равно завтра всего этого не будет, и он об этом даже не вспомнит? Безнаказанность развязывает руки. Отчаяние открывает сердце. — Думал ли я? Хороший вопрос… — Люцифер смотрел под ноги, будто осмысляя происходящее, хотя уже знал, что ответить, — Да, думал. И не раз. Это ведь нормально — думать о том, что ты будешь проводить время с тем, с кем тебе комфортно? Легкий укол волнения сделал переворот в животе. «Великий и ужасный сын Сатаны признает, что ему со мной комфортно, да ещё и так ровно говорит, что уже думал об этом?» Она наконец повернулась в его сторону. Люцифер красив, это глупо отрицать. Густые брови, когда не нахмурены, открывают ясный и чистый взгляд. Расслабленные черты лица контрастируют с опасно острым очертанием челюсти и скулами. Хочется коснуться их и добровольно пораниться. Как он может быть настоящим? Тот, кто принес столько боли и столько гармонии, залечил раны и помог встать на ноги? И как может быть настоящим этот момент — как возможно сидеть с тем, кто еще несколько месяцев назад грубо о ней отзывался, прогонял из библиотеки и говорил не сметь огрызаться в его сторону. А теперь, едва касаясь своим плечом его, она знала, что он чище их всех. Тот, кого боятся и уважают, перед кем преклоняются, о ком перешептываются и плетут самые грязные сплетни — он чище каждого, кто испускал его имя со своих уст. Он так не похож на неё. Такой серьезный, но полный жизни — от света в глазах до подвижности плеч, он преисполнен этим внутренним светом, которого у неё никогда не было. Как стало возможным для неё, падшей Непризнанной, удостоиться чести сидеть рядом с ним на равных и чувствовать, что сейчас, вопреки всему, что случилось, он ей ближе и роднее всех, кого она встречала? — Ты пришёл сюда, потому что тебе неинтересно среди них? Все эти обсуждения пар и пошлые комментарии… Это не твоё, так ведь? Поэтому ты ушел? — И когда ты успела так хорошо меня узнать? — усмехнулся Демон. Если бы она понимала. Сейчас, в их последнюю ночь, ей казалось, что она знала его всего — изучила каждый изгиб, каждую эмоцию, каждый взгляд. Знала всегда, задолго до того, как они встретились. И в то же время он весь был сплошной загадкой, которую хотелось разгадать. — Это нетрудно. Ты всегда был таким. Все знают, что ты выше этого, и поэтому уважают тебя, хотя сами не готовы отказаться от веселья и удовольствий. Ты не появляешься на вечеринках, не шумишь со всеми на крылоборстве и в основном держишься одиночкой. Поэтому и можешь заполучить любую и стать друзьями с кем захочешь. Все любят тебя, Люцифер. Пусть и боятся. — Мне неинтересно «заполучать любую», как ты это называешь. Я не слишком заинтересован в интригах и отношениях ради отношений. У меня совсем другие приоритеты, но, знаешь… Отчего-то на душе у Вики стало неприятно. Почему её вообще волнует то, что он не хочет отношений? Будто это на что-то влияет, будто у неё был шанс. Она сама решила расстаться с ним, так откуда эта грусть? — Иногда мне кажется, что из-за этого я и останусь один на всю жизнь. Не то что бы в этом было что-то ужасное, нет. Я привык к одиночеству, оно естественно для меня. Просто… Иногда кажется, что что бы я ни делал, это пустое. Просто потому, что я делаю это ради самоцели. Мне не с кем поделиться этим, не для кого бороться. Я успокаиваю себя тем, что делаю это ради продолжения дела отца, но ведь… — Ему всё равно? — Да. Воцарилось молчание — недолгое, но комфортное. Такое, в котором обнажается что-то внутри. Молчание, чтобы уложить в голове происходящее и прийти к какой-то мысли, которая убегала от тебя, когда была окружена шумом. — Ты не останешься один, Люцифер. — Почему ты так думаешь? — Потому что я вижу тебя. Знаю. Знаю, что когда-то ты встретишь ту, которая будет честно и искренне тебя любить. За тебя настоящего, такого, какой ты есть. И она будет на твоей стороне, что бы ни случилось. И в любых обстоятельствах будет выбирать тебя, и только тебя, и не будет от тебя ничего скрывать, будто… по-другому и не может быть. Говорить это было физически больно. Комок в горле разрастался вьюном, перекрывая воздух, потому что всю эту любовь, которую описывала Вики, она знала, что могла подарить сама. И всё это у неё было. Кроме последнего. Она не выбрала его. Уже не выбрала, и ей было, что скрывать. Как бы сильно она не принимала его целиком, не любила весь его образ, не знала наизусть все повадки, не продолжала без труда его фразы, она не выбрала его. Потому что считала, что выбирает себя и своё благополучие. Своё средство борьбы с болью, свой рецепт от неё. Будем честными: выбор — это не между плохим и хорошим. Это легко, это не выбор. Выбирая между плохим и хорошим, ты, очевидно, выбираешь хорошее, легкое, полезное, приятное. Но это не выбор. Выбор — это между хорошим и очень хорошим. Нужным и необходимым. Лучшим и самым лучшим. Тогда, когда тяжело, когда приходится отказаться от важного и оторвать часть себя, чтобы принять решение, мы и делаем настоящий выбор. Это больно, это тяжело, но ты не можешь одновременно владеть орлом и решкой. Либо то, либо другое. Как бы больно не было, как бы не казались жизненно-важными обе стороны монеты, забрать получится только одну. Когда оба варианта несут в себе абсолют критичности, составление списков и взвешивание плюсов и минусов не поможет. Выбор не бывает легким, на то он и выбор. Нужно только решаться — и знать, что приобретя одно, ты безвозвратно потеряешь другое. — Хотелось бы верить. Но отвага понадобится той, кому выпадет неудача меня полюбить. — Почему это? Люцифер вновь усмехнулся и покачал головой. — Любить меня — это построить и сжечь свой собственный Рим, Вики. Иметь воинскую храбрость, чтобы встретить лицом к лицу моих внутренних демонов и не испугаться их шершавых языков. Знать, что поддерживаешь истину, которая никогда не будет правдивой и не бояться запачкаться в её лжи. Я не набиваю себе цену и не драматизирую — тебе я могу рассказать всё, как есть. Я не знаю, как нужно любить. Я просто… не мыслю в таких категориях. Но, знаешь… — Люцифер щедро отхлебнул из горла бутылки, закашлявшись — Иногда, только иногда, на долю секунды… Когда никого рядом нет, когда я наблюдаю со стороны, когда касаюсь, открываюсь и не встречаю ничего плохого в ответ… Слышу искреннюю радость в голосе, осознаю, что это я послужил её причиной… Мне кажется, в эти мгновения я понимаю, что люди имеют в виду, когда говорят о любви. — И о чём поётся во всех этих попсовых песнях… Они посмотрели друг на друга, выждав пару секунд в тишине, и одновременно засмеялись. Искренне, не боясь осуждения, не боясь обжечься. Потому что поздно бояться обжечься, когда ты уже горишь. Горишь так, что светишь и согреваешь. И так тепло, что не улыбаться не получается. И приподнятые брови, и обнаженные зубы, и ямочки на щеках — всё комплименты этому огню, который не вспыхивал в момент, а долго и постепенно разжигался и разрастался, чтобы в этот вечер осветить две души. — Значит, думаешь, я тебя знаю? — Не зазнавайся. Но да. Что-то обо мне тебе известно лучше, чем остальным. — А мне постоянно кажется, что не знаю почти ничего. То есть, знаю, но не то, что хотела бы. — И что бы ты хотела знать? — Просто расскажи мне о себе. Что скрывается за твоей аскезой, за твоим образом аристократа в бегах? Откуда вообще в сломанном начерти Демоне эта величественная самодостаточность, надменность без грубости, откуда устремление вверх? Мне правда интересно. В голове Непризнанной крутилось совсем другое. «Я знаю каждую твою черту и эмоцию, Люцифер, но не знаю тебя. Чем ты живешь, что тебе снится, что сделало тебя таким. Глупо открывать свое сердце и снова пропускать твой образ через себя перед расставанием, но… Но последнее время, когда мой разум всё чище, пусть и через тяжёлые усилия, ты — это всё, что я хочу узнать». Конечно, она не скажет этого. Отмахнется от своих тревог, как от мух над гноем своего фальшивого дружелюбия в ночь перед тем, как разбить ему сердце. Но узнать что-то о нем и сохранить в себе эту память она должна. — Давай поступим справедливо. Один за одним. Друг за другом. Одна история о тебе, одна — обо мне. Ребята, думаю, играют в что-то подобное там, в твоей комнате, и, раз уж мы их покинули, продолжим традицию Королевской ночи здесь. Правда — без действий. И так пока не кончится эта бутылка глифта. Но так, чтобы хотелось запомнить. Без «любимого цвета» и «детских травм», без глупых вопросов. Расскажи мне себя. И я отвечу тем же. — Идёт. Но давай по вопросам, так проще. Кто начнёт? — Уступаю даме. — Итак… Что тебе нравится во мне? Хорошо, смелость идёт напролом. Нужно её пропустить, хотя не то чтобы она спрашивала разрешения. — Интересные вопросы у тебя, Уокер. Ну хорошо… Мне нравится, что ты не такая взбламошная, как все девушки твоего возраста. Не такая безрассудная, как остальные Непризнанные. В тебе есть стать, порода — то, что ты не кричишь о себе, а заставляешь замолкнуть, чтобы тебя уловить, — это мне нравится. Твои размышления мне близки — иногда ты говоришь на удивление умные и проницательные вещи. И, как я уже говорил на лекции, ты умеешь говорить красиво. Тебя хочется слушать. Не буду врать, иногда ты — полная заноза в заднице, иногда ты совершенно невыносима. Но иногда я принимаю за честь находиться в твоем обществе и чему-то тебя учить. И да, ты быстро учишься. Всё это прощается тебе за то, что ты пережила, и я верю, что в один день ты перерастешь свою травму. — Вау… Хорошо. Твоя очередь. Передаю бутылку. — С кем ты идёшь на бал? — С Мальбонте. Он позвал меня сегодня утром, а другой пары у меня всё равно не намечалось. Но это ты мог бы и просто так спросить. Конечно, о том, что это очередная часть сделки и манипуляция с обменом на целую таблетку опиума, Вики умолчала. Но других вариантов кавалеров действительно не намечалось, а перспектива получить колесо старыми способами в последнее время и так стала слишком призрачной. — Только сейчас пришло в голову. Понял, — Люцифер старался не выдать ни одной эмоции и остаться максимально равнодушным, хотя ответ Вики ему не понравился, — Я иду с Мими. По старой дружбе. — Я знаю. Вики точно также старалась выглядеть невозмутимой, но внутри ликовала от сноски «По старой дружбе». — Продолжай игру. — Теперь расскажи, что тебе не нравится во мне. Люцифер задумчиво покрутил бутылку в руках. — Ладно, это легко. Первое — твой эгоизм. Видишь, ты задаешь уже второй вопрос подряд о себе, хотя изначально в этой игре сказала, что хочешь узнать меня. Мне так, конечно, легче, но это многое о тебе говорит. — Вики смутилась и отглотнула еще немного. Он был прав. — Периодически, и, признаться, очень часто, ты думаешь только о себе и вообще не стараешься понять, каково людям вокруг тебя. Второе — твоя импульсивность. Ты часто говоришь и делаешь не подумав. Третье, и самое главное — грязь, что ты в себя толкаешь. Если с первым и вторым можно жить, то третье я принять не могу. — Какая грязь? Что ты имеешь в виду? — Ты знаешь. Наркотики. Твоя страсть к опиуму тебя убивает — в прямом смысле. Я видел много зависимых на Небесах, и мне грустно, что ты — однозначно одна из них. Призрак с дерьмом под венами. Твоя индивидуальность сияла бы, если бы не эта мерзость, и я точно знаю, что это не приведет ни к чему хорошему. И иногда мне правда больно наблюдать за тем, как ты тратишь себя на это. От тебя ничего не остаётся, и каждый наш разговор я знаю, что в следующий раз, когда увижу тебя, какой-то частички тебя уже не будет. Вики тяжело сглотнула. Мало того, что Люцифер раньше не особо высказывался по поводу её романа с опиумом, так ещё и эта фраза про частички. Если бы он знал, что завтра не то что частички, а всей её не будет — как бы он поступил? Что бы он сделал, что бы почувствовал? — Почему ты раньше не говорил со мной об этом? — А кто я такой, чтобы лезть в это и что-то тебе запрещать? Это твой путь. Такие решения принимаются самостоятельно. — Но ты мой наставник. — Да. Наставник, а не врач. Нельзя вытащить зависимого из его состояния, если он сам этого не хочет и сам к этому не придет. Мои слова ни на что бы не повлияли, это я знаю наверняка. Поэтому и не видел смысла колебать ими воздух. Но сейчас, когда ты спросила напрямую, я рад, что ты знаешь. А делать что-то с этим или не делать — дело твоё. — Ты знаешь, что делать с зависимостью? — Сейчас, вообще-то, очередь моего вопроса. Но я отвечу. Нет, не знаю — точнее, знаю только то, что излечится ищущий лечения. Это тяжело — проходить через подобное, но если найти силы, а, главное, причину отказаться — всё возможно. Просто, опять же, это внутренний сакральный путь. Встать на него сложнее, чем пройти. Ну и мой вопрос вдогонку: Ты думала об этом? Точнее, хотя бы в перспективе, ты собираешься совсем отказаться от этого дерьма? Хороший вопрос, Люцифер, просто отличный. А, главное, удивительно своевременный. — Не то что бы. То есть, думала, конечно, но мне не кажется, что жизнь в трезвости — для меня. Вряд ли мне это под силу. Имея хоть немного таблеток в запасе, я могу чувствовать себя живой. Разговаривать с тобой, как сейчас, смеяться, испытывать что-то хорошее. Когда я в ломке или чиста, я не чувствую ничего, кроме боли и кромешной тьмы. Все мирские пороки лезут мне в глаза. Я просто не готова так жить, поэтому выбираю таблетки. Ты можешь меня осуждать, но никто не знает, что у меня на душе. Это просто вопрос жизни обычной и жизни в кипящем котле, который высасывает из тебя всё светлое. Тебе легко судить сверху — никто не насилует тебя и не издевается над твоей жизнью. Тебе не нужно затыкать опиумом дыру в груди. У меня другая ситуация. — Какие интересные и ни на чём не основанные выводы, Уокер. Значит, думаешь, что мне нечего затыкать? Что у меня нет дыр в груди, которые мне бы тоже хотелось заполнить сладким туманом? — А есть? — Будем считать, что это был твой вопрос. Есть. — И всё? — Да, ты же не спросила, какие. Я ответил на то, что ты спросила. Моя очередь. Почему ты перестала спрашивать меня об Асмодее? — Ох. Неожиданно. Хорошо, дай мне сформулировать… — Я не тороплю. Люцифер снова отхлебнул из бутылки и протянул её девушке. Она не отказывалась — сейчас очередной глоток смелости точно не помешает. — Знаешь, наверное… Мне просто перестало быть интересно. То есть, я знаю, что там ещё очень много неразгаданных тайн. В том числе и тех, ответы на которые я никогда не получу, потому что никто не может их знать. Я очень хотела разобраться во всём и жила этой жаждой правды, но теперь… Я будто услышала достаточно. Мне хватило тех фактов, что ты мне дал, а их было немало, чтобы перестать зарываться еще глубже, расковыривая раны. Они так точно не заживут. Я узнала главное — и этого достаточно. Я много думала об этом всем, пыталась осмыслить, и у меня получилось подойти к этому с холодным умом и сердцем. И я осознала, что не могу доверять своим морокам и не могу держаться за того, чей образ построен на иллюзии. Иллюзии — это, всё-таки, воздух, пустота. А за пустоту не ухватишься. — Интересно. И я горжусь тобой, правда. Имею на это основание — я, всё-таки, наблюдал весь этот твой путь. Помнишь записку о том, что ты выбираешь не тех друзей? Сердце сделало кульбит. — Да… Я совсем о ней забыла, но да, конечно. Откуда ты о ней знаешь? — Это я её написал, — Люцифер пожал плечами и сделал еще один крепкий глоток, стараясь не выдать нервов. — Что? Зачем? И вообще… Она была подписана инициалом «Д.». Я думала, это Дино… — Ангелочек? Нет. — И почему тогда «Д.»? — Денница. — Что? — Люцифер Денница. — Чёрт. Умнó. — «Ты выбираешь не тех друзей. Самые опасные Демоны живут не в Аду, а в наших сердцах». Помнишь такое? — Да. Кончено, помню. Неужели ты… — Пытался тебя предупредить. Всё верно. Я видел, что Асмодей заигрывается, и понимал, что ничем хорошим это не кончится. Как видишь, был прав — мне же пришлось его убивать. Если ты думаешь, что вся эта история легко мне далась, это не так. И я уже рассказывал о видениях. Они донимали меня, и после первого я оставил тебе записку. Знал, что ты не догадаешься, от кого она, но и над смыслом ты, видимо, не слишком задумалась. Так что выстрел был скорее вхолостую. — Мне тогда казалось, что ты ненавидишь меня. — Ненависть — громкое чувство, Вики. Очень сильное. Я совсем тебя не знал, чтобы испытывать к тебе что-то такой глубины. Презрение — да. Не более. — А сейчас? Есть это презрение? — Я уже рассказал. Из-за наркотиков — есть. По всем остальным фронтам — нет. Я не презираю тебя, Непризнанная. Но беспокоюсь. И, кажется, мы уже запутались в очередности вопросов и отошли от темы. Теперь я спрашиваю. Пожалуй, воспользуюсь твоими методами — что тебе во мне нравится и что ты бы искоренила, если бы могла? — Эй, это два вопроса! Так нечестно. — Жизнь несправедлива, Вики. — Окей, дай подумать… Конечно, ей надо было подумать. Ещё бы. Она ведь не могла сказать «всё», выстрелив прямо в лоб. И это был бы ответ на оба его вопроса. Но, опять же, терять было нечего. Плотина прорывается, когда воды скапливается слишком много. Вики слишком долго несла это в себе, никогда так и не отдав ему должное за всё, что он для неё сделал, и теперь такой шанс наконец появился. И она стреляла пулемётной мелкой дробью. Слово за словом, не боясь. Начав несмело, но разогнавшись до высоких скоростей — слова сами лились из неё. Те, которые не было повода или уместного случая сказать. Эти слова наконец были свободны, ведь он сам их попросил. Говорил «Освободи меня», но освободил её — всё, что в ней накопилось. Ещё пара глотков обжигающей жидкости и пулемётная дробь — из сердца в сердце. Хоть одна да попадёт в цель. Если не в его, то в её. — Твоя стойкость. Аристократичность. Манеры, наверное. То, насколько ты умён. Ты знаешь абсолютно всё, а даже когда не знаешь, всё равно находишь ответы, которые успокаивают мою душу. Всегда подбираешь правильные слова. Всегда оказываешься рядом, когда я в этом нуждаюсь. Я опять говорю о себе, но это потому, что ты заставляешь меня чувствовать себя другой. Особенной. Защищаешь и оберегаешь — ненавязчиво, аккуратно, будто укутывая невидимым пледом и подставляя плечо, когда я близка к тому, чтобы упасть. Ты меня вдохновляешь. Правда. Это удивительно — после встреч с тобой, которые, признаться, я не переносила сначала, мне хочется двигаться. Хочется жить. Хочется становиться лучше. Я научилась просыпаться рано утром, научилась замечать мелочи, научилась писать письма. Научилась решать задачки преломления света, поняв, исключительно благодаря тебе, что всё зависит от нашего угла обзора. И ты помог мне сменить этот угол и увидеть больше. Мне нравятся твои глаза. Я почти не смотрю тебе в глаза, потому что знаю, что это опасно. Я не знаю, что там найду, и могу потеряться. Твоя энергетика — я никогда не стояла с тобой в паре на занятиях, но я знаю её. Могу узнать из толпы. Ты пахнешь янтарным льдом. И мне кажется, что в этих льдах я смогла найти тепло, как бы парадоксально это не звучало. Ты снишься мне, постоянно снишься. Приходишь ко мне ночью, знаешь, это глупо, но… целуешь меня, успокаиваешь, говоришь очень важные вещи. Только благодаря тебе мои кошмары сменились снами, с которыми не хочется расставаться. Может, я придумала себе это, а может это и правда сила твоего образа. Но там ты такой же, каким бываешь редко, но врезаешься в память. Улыбающийся так, что невозможно не заразиться этой улыбкой. Мы почти не знаем друг друга, но ты — мой лучший друг. Извини за прямоту и наглость, но мне правда так кажется, когда мы вместе, даже сейчас. Я никому не рассказываю о тебе, потому что боюсь спугнуть эту близость. Боюсь, что если о ней узнает кто-то еще, это перестанет быть нашим секретом, тем, что есть только у нас с тобой. И да, ты тоже бываешь невыносимой заносчивой задницей. Называешь меня глупой, обращаешься иногда, как с ребенком, всем своим видом показываешь, насколько ты сильнее и мудрее меня. Но я за это тебя и… — броское слово чуть не сорвалось с губ, — ценю. — Мне приятно это слышать. Теперь мне кажется, что тебе я сказал слишком мало, — сейчас Люцифер уже не сдерживал улыбки. Даже ледяное сердце принца Ада можно было растопить простой искренностью, ведь Вики правда не побоялась рассказать о нём то, что думает, пусть слова и путались, и она говорила слишком быстро, он всё равно всё понял. — Спасибо. Никто не говорил мне подобного. Мне есть, над чем подумать. Прядь спала на его лицо, и таким, растрепанным, улыбающимся и счастливым, с расстегнутой на три пуговицы чёрной рубашкой, она, клянусь, желала видеть его каждый день — больше всего на свете. Такого знала всегда и такого не хотела забывать, даже через всю боль, даже тогда, когда он забудет её. Демон опустил голову и, пусть и попытался утихомирить улыбку и успокоить поднявшийся в груди ураган, не смог и сдался, отпустив себя и заулыбавшись ещё шире, глупо пялясь себе под ноги. Ему хотелось многое сказать — теперь его ответ на вопрос Вики о том, что же ему нравится в ней, действительно казался мелочным и неполным. Ещё ему хотелось рассказать, что если бы они остались там, в комнате, он бы нашел способ сделать так, чтобы во время игры «Семь минут в Раю» Мими достала именно их имена, как сегодня, в кругу вечеринки, он хотел собственными руками придушить и стереть с лица Небес самодовольного Майка, на которого показала бутылочка, что иногда ему хочется размазать по стене всех, кто сделал Вики больно, что он любит Асмодея, но всё чаще считает, что недостаточно строго с ним обошелся, всего лишь убив, и, что если бы только мог остаться безнаказанным, он бы уничтожил всех, кто пользовался положением Вики и прикасался к её телу. Но он не скажет. Он в принципе никогда не был ревнив, считая себя выше этого, но последние недели кулаки всё чаще чешутся, желая восстановить справедливость и хоть как-то защитить единственную девушку, которая смогла растопить его каменное сердце. — Ну, у тебя ещё остались вопросы? — Да. А что снится тебе, Люцифер? — Это. Резко Демон притянул её к себе за лицо и поцеловал. Горько, властно, неумолимо нежно и так, будто знал, что в первый и последний раз. Мир сжался до одной точки. Это не было похоже ни на один поцелуй из всех, что она помнила. Даже во снах. Она вспомнила про матрицу, которая начала рассыпаться, когда он первый раз крепко обнял её во дворе. Она снова была здесь. И это было лучше всех концов света, лучше рождения и смерти, лучше жизни, лучше северного сияния. Это было так исступленно искренне, что все внутренние зажимы ослабляют хватку, а раны затягиваются. Они целовались самозабвенно, боясь упустить хоть одно движение, целовались, как целуются воссоединившиеся после многолетней войны любовники. Никто не знает, как долго они этого ждали и ждали ли вообще, но этот поцелуй должен был быть здесь. В нём не было ничего неправильного. И этот его тихий хриплый стон сквозь поцелуй, когда она слегка прикусила его нижнюю губу, должен был быть здесь. И эти хитросплетения её пальцев в его волосах, должны были быть здесь. И эта сладкая нега, это спёртое дыхание, это учащенное сердцебиение, этот неконтролируемый электроток по всему телу — все они должны были здесь быть. Как каждый мазок кисти на картине маслом имеет своё сакральное значение на историческом полотне, так и каждое движение в этом акте таинства и открытости двух душ занимали своё место — обязательное. Неисключаемое. Необходимое в своём естестве. Сейчас всё было правильно — все точки соединились в одну. И в этот момент не существовало никакого времени и не существовало никакой вечности. Время — социальный конструкт, жизнь — череда перерождений, а я знала тебя всю жизнь. Все предохранители сорваны, и нам нечего терять. Вот так просто. Поцелуй прекратился. Их губы медленно стали отдаляться друг от друга, всё ещё оставаясь в непосредственной близости лиц. Они прижались лбами друг к другу и безуспешно пытались перевести дыхание. Но Вики не могла открыть глаза. Она знала, что как только она сделает это, вернется в реальность, матрица восстановится. Нужно будет что-то решать. Думать, что делать дальше. Это не было рядовым пьяным поцелуем. Это был один из тех поцелуев, которые должны всё изменить. Должны, но не могут, и оттого ещё больнее. Она откроет глаза — и сказка кончится, и это точно будет финальной точкой. — Наяву твои губы еще вкуснее. — Нет никакого наяву. Но теперь, если я смогу снова когда-нибудь уснуть, ты точно будешь мне сниться. Луна сегодня красивая.