В темноте

Тёплый июньский вечер нельзя было назвать тихим и безоблачным — сначала что-то громко бахнуло невдалеке, потом со стороны открытого окна донеслись какие-то крики, свист, мат и топот множества бегущих ног, обутых в ботинки. Судя по звуку, подошвы у ботинок были одинаковыми, форменными, громко стучащими по земле. Крики и топот продолжались недолго, уносясь куда-то вдаль, и через какое-то время всё будто бы затихло совсем, но не тут-то было — потом во входную дверь настойчиво постучали. Потом снова, снова и снова, будто бы некто по ту сторону двери был уверен, что хозяин дома и уж точно обязан открыть. Хозяин, впрочем, стук игнорировал — ну их, стучащих, нахер, летним вечером есть дела поинтереснее. Вот Гинтаман, например, или удивительные приключения Джиджи — зря он, что ли, подрался прямо в магазине с тем геморройным ниндзя за последний выпуск? Тем не менее, некто по ту сторону двери явно так не считал, да и правилами приличия не сильно парился. Настойчивый стук повторился ещё и ещё раз, всё громче и тяжелее, перерастая в грохот, и Гинтоки понял, что стучащий не уймётся и не поверит в то, что его нет дома. Пришлось всё-таки встать с дивана, отложив в сторонку любимый Джамп, и пройтись по матушке незваного гостя — новая глава Гинтамана сама себя не прочитает, а он вздумал колотить в дверь в выходной, да ещё и вечером. Не мешало бы, наверное, научить наглеца манерам, но бить потенциальных клиентов — не лучший способ заработать на клубничное молоко и мангу. Значит, придётся ограничиться нагоняем на повышенных тонах. «Надо на законодательном уровне запретить беспокоить людей в их же доме больше двух раз. Надеюсь, там действительно вопрос жизни и смерти, иначе это будут его проблемы», — подумал он, с неохотой, лениво сползая с любимого дивана и загибая уголок страницы Джампа, чтобы не потерять.  — Иду, иду! Хватит выламывать мне дверь! — недовольно прикрикнул Гинтоки, когда в неё затарабанили снова. В этот раз, кажется, с ноги, обутой в тяжёлую обувь. Хорошо ещё, что Кагура ушла гулять с Садахару вместе с Шинпачи, иначе незваный гость бы сильно пожалел о такой фамильярности. В последнее время девочка читала какие-то странные мануалы то ли по этикету, то ли по саморазвитию и не терпела никаких выходок, которые казались ей неуважительными — переходный возраст в сочетании с сомнительным чтивом и впечатлительной натурой брал своё. Учитывая физическую силу Кагуры, нарушителям её спокойствия и душевного равновесия приходилось очень туго. Гинтоки всё обещал себе как-нибудь поговорить на эту тему с Кагурой, вникнуть, что вообще такое она читает, но раз за разом откладывал на потом.  — Да чтоб тебя, Йородзуя, открывай, я уже минут пять стучу тут, как идиот! — крикнули из-за двери знакомым раздражённым голосом.  — Ты и есть идиот! Не подумал, что если тебе пять минут не открывают, то неплохо было бы зайти в другой раз?! — крикнул ему в ответ Гинтоки и принялся нарочито медленно обувать сапоги — раз замком ждал пять минут, подождёт и ещё несколько, никуда не денется. Когда дверные створки наконец-то разъехались, взглядом Хиджикаты можно было косить армии, до того он был тяжёлым и злым.  — Ты специально это делаешь? — процедил замком, пыхнув дымом в лицо хозяину жилища. — Специально бесишь меня, да?  — Да, — с самым спокойным видом, на который только был способен, ответил Гинтоки. — Чего припёрся, ищейка? Йородзуя уже закрыта, если что нужно — завтра приходи, а лучше не приходи вообще.  — Я не в контору твою пришёл с просьбой найти убежавшую собачку, я сюда с обыском, — сказал Хиджиката, и в его голосе зазвучали металлические нотки. — Взрыв-то слышал, пока лежал жопой кверху с мангой? Кто-то из твоих старых знакомых почти подорвал одно из посольств аманто в Эдо, задержись мы ещё хоть на минуту — и было бы очень плохо. У Шинсенгуми есть веские основания предполагать, что один из террористов может скрываться здесь, так что давай без глупостей. Будешь мешать следствию — прогуляешься в штаб на пару дней в качестве подозреваемого. Ты меня понял? — последнюю фразу замком отчеканил уже входя в прихожую и оттеснив плечом хозяина.  — Понял, не дурак, — кивнул Йородзуя, без пререканий пропуская полицейского внутрь. — Как всегда, превышение служебных полномочий, ничего нового. Наша полиция нас бережёт и всё такое. Думаешь, у меня тут убежище для толпы Джои? А может, думаешь, что Зуру под котацу прячу? — саркастично хмыкнул он, наблюдая за Хиджикатой. — Конечно, у меня настолько большой офис, что целая армия повстанцев влезет и ещё место останется, да, Хиджиката-кун? Замком не ответил, просто прошёл вглубь, даже не сняв ботинки, и принялся бесцеремонно заглядывать то в шкафы, то под диван, то в ванную, методично обследуя каждый закуток. Гинтоки даже не подозревал, сколько мест для потенциального укрытия мог найти Хиджиката в его не очень-то большой конуре. Замком вообще не стеснялся, обыскивал по полной программе. Перелопачивал вещи, шарил мечом в ножнах то под пресловутым котацу, то под диванами, то зачем-то в холодильнике, то в шкафу, где спала Кагура. Очевидно, искал Кацуру — кого ж ещё мог скрывать в своём доме ветеран войны Джой по мнению полиции? Искал долго, тщательно, перерыв каждый угол и… молча. Минуты, сопровождаемые только шорохом перерытых вещей, тянулись как резиновые, и Йородзуя, бросив короткий взгляд на часы, отметил, что замком уже четверть часа ходит с места на место. Когда замкомандующего с очень серьёзным лицом в шестой раз заглянул в холодильник, он просто непонимающе почесал кудрявый затылок — несмотря на то, как схоже они мыслили, иногда действия замкома совершенно не поддавались объяснению в его глазах.  — Слышь, Хиджиката-кун, ты бы поторопился, а? — напомнил о себе Гинтоки. — Время позднее, я тут спать собирался вообще-то, заканчивай уже. Тебе что, нравится бардак у меня устраивать или у тебя с памятью проблемы и ты забываешь, куда заглядывал, а куда нет?  — Детишки где? — проигнорировал его замком, в третий раз заглядывая в один и тот же шкаф. — Очкарик с китайкой. Отправил их вывести втихаря преступника через чёрный ход, а сам меня тут отвлекаешь? На этой ноте Гинтоки, которого ситуация и без того начала напрягать, не выдержал. Всему была граница, и сейчас замком её даже не переступил, а внаглую перебежал, кроя матом пограничников. Мало того, что замкомандующего отвлёк его от ежевечернего чтения Джампа самым бесцеремонным образом, мало того, что навёл беспорядок со своим бессмысленным обыском, мало того, что задымил всю Йородзую своим куревом, так теперь он имел наглость в его же доме обвинять непонятно в чём его друзей и подчинённых, а это было слишком даже для Хиджикаты. Набрав побольше воздуха в грудь, кудрявый самурай окончательно разозлился и во всю мощь лёгких заорал, наступая на замкома как танк и яростно жестикулируя:  — Ты там совсем ебанулся на своей работе, да?! У тебя мозг не варит по воскресеньям, что ли?! Да в городе детишки, на фестивале, собаку выгуливают! И да, ублюдок, у нас нет никакого чёрного хода, ты только что каждый угол здесь обшарил и не заметил этой детали?! — Гинтоки продолжал орать и надвигаться, припирая отступающего рефлекторно назад замкома к стене, снизу из бара Отосе постучали, требуя прекратить балаган, но ему было всё равно. — Вали уже отсюда, придурок в погонах, пока я тебе не двинул, неужели не видно, что у меня никого нет и быть не может?! По-твоему, нормально вот так ввалиться в чужой дом с обыском и… Злую тираду прервал на полуслове сначала треск, затем громкий щелчок, и свет погас. Судя по внезапно навалившемуся мраку — во всём квартале. После громкого сердитого крика Гинтоки внезапная тишина и мрак казались давящими, как влажное одеяло. Даже на улице и в баре Отосе внизу всё затихло так резко, будто выдернули шнур из розетки. Квартал Кабуки освещали теперь только едва видимые из окон алые огоньки бумажных фонарей да редкие факелы и лампы, то тут, то там вспыхивающие где-то вдалеке во мраке.  — Бля, — устало вздохнул Хиджиката после недолгой паузы, пока глаза тщетно пытались привыкнуть к кромешной тьме. — Только этого не хватало. Йородзуя, свечи есть? Я ж не выберусь из твоей конуры в такой темноте. Хули ты ржёшь, я спрашиваю, свечи есть или нет?! Гинтоки, уже растерявший былой запал, продолжал ехидно смеяться откуда-то из мрака комнаты, без света казавшейся теперь огромной, запутанной, незнакомой.  — Свечи? У меня? — сквозь смех спросил он. — Да ты бредишь, у меня в доме даже веника нет, какие нахер свечи. У тебя же есть зажигалка? Вот зажигай её и звездуй отсюда поскорее, у меня тут не собачья гостиница, Оогуши-кун. Хиджиката раздражённо рявкнул в ответ:  — Ты когда-нибудь пробовал с зажигалкой походить в полной темноте, придурок? Да ты ж ни хрена, кроме той самой зажигалки, не увидишь! Йородзуя снова насмешливо хмыкнул из темноты, кажется, уже немного ближе:  — А это не мои проблемы, я не виноват в том, что доблестной полиции не додумались выдать фонарики. Вали как хочешь, меня это не касается. Кстати, знаешь, давай-ка всё же без зажигалок в моём доме, мне пожар здесь не нужен, сам видишь, тут или дерево, или бумага, горит оно отлично, а жить и работать мне где-то нужно. Найди стену и по ней греби к выходу. И побыстрее.  — Тц, болван кудрявый, — фыркнул замком и всё-таки отправился наощупь к предполагаемому выходу, стуча каблуками форменных ботинок. Хиджиката двигался медленно, судорожно вспоминая планировку и расстановку мебели в жилище Йородзуи, чтобы ненароком не напороться на какой-нибудь диван или стол. Проблема была в том, что он совершенно не помнил, в какой стороне выход — конура у Гинтоки была не особо большая, но планировку имела очень странную и запутанную — как-то кудрявый упоминал, что в последний раз Йородзую отстраивали с некоторыми изменениями, и теперь заплутать в небольшой квартирке было очень просто. Он шёл вдоль стены, аккуратно, маленькими шажками передвигаясь по захламленному полу, и дошёл до какого-то дверного проема, когда в спину ему прилетел вопрос, заданный спокойным, даже пофигистичным тоном, каким могли бы спросить о погоде завтра или заметить, что у него развязаны шнурки, выпала зажигалка или пятно на груди.  — Никакого Кацуры на самом деле ведь не было, да? Замком застыл на месте, так и облапив руками стену. Как он сам подозревал, лицо у него в этот момент было крайне глупое, и только густой мрак спасал положение, не выдавая его. Впрочем, Хиджиката не удивился бы, узнав, что бывший Широяша видит в темноте — слухи среди людей ходили разные, а у Гинтоки, как оказалось, вообще было очень много всяких неожиданных талантов — на то он и Йородзуя.  — Возможно, — помедлив, ответил Хиджиката и продолжил медленно идти вдоль стены в поисках выхода. — Возможно, тот мужчина просто был похож на него. Гинтоки удовлетворённо фыркнул, и звук донёсся ещё чуть ближе. Ну конечно, своё жилище вместе с его ёбнутой планировкой, мебелью и бардаком он знал наизусть даже в полной темноте. Знал наизусть и двигался в нём свободно, бесшумно, плавно. «Как грёбаный, мать его, хищник в пещере. Что-то большое, хищное и ленивое… большой кот, да», — подумалось вдруг замкому, когда он услышал всё тот же низкий безразличный голос прямо над левым ухом. Чужие волосы едва заметно пощекотали лицо с той же стороны и тут же убрались прочь до того, как замком успел впечатать их хозяина лицом в стену — чисто механически, нечего сзади подкрадываться к тем, у кого нервная работа.  — Так зачем же ты пришел на самом деле, а? Неужели совесть проснулась и ты решил извиниться за тот случай? Хиджиката вздрогнул от неожиданности, сдержав ругательство, чтобы не выдать себя, и сделал вид, что не понимает, о чём таком идёт речь, тупо спросив:  — Какой такой случай?  — Тот самый, где ты закрыл меня в обезьяннике на два дня, придурок! — теряя терпение, выпалил Гинтоки. — Правда думаешь, что я просто взял и забыл об этом?!  — Заткнись! Если бы я этого не сделал, ты бы все деньги проиграл в пачинко! — вспыхнул в ответ замком, чуть не споткнувшись и почти потеряв равновесие. — Ты был пьян в дрова! И пытался двинуть мне в морду, между прочим!  — И мало пытался! Надо было всё-таки двинуть! Я два дня торчал в клетке, как какая-то скотина, потому что вздумал распорядиться заработанными деньгами по своему усмотрению! — продолжал злиться Йородзуя. — Хорошо ещё, что Ямазаки не такой идиот, выпустил меня на второй день!  — И получил за это по первое число от меня лично, — вставил замком, шаря пальцами по стене, но так и не находя хоть какой-то ориентир. — Я тебя вообще на три дня арестовал, радуйся, что тогда дежурил Ямаза… тц, твою мать, да кто это здесь разбросал?! Ничего не вижу!  — Ты и разбросал со своим обыском, вот ходи теперь и спотыкайся, дебил, — Гинтоки злорадно хохотнул. — Между прочим, Шинпачи и Кагура наверняка волновались, тебе детей не жалко? — в кромешном мраке тихо скрипнула доска пола, и замком отметил, что сам он никуда не двигался в этот момент. Очевидно, кот бродил по пещере. В какой-то миг ему почудился негромкий металлический щелчок, но он не был уверен в том, что слышал его, и просто продолжил наощупь идти вдоль стены.  — Жалко у пчёлки, не надо тут детьми прикрываться, тоже мне, отец-одиночка, — огрызнулся Хиджиката и ругнулся сквозь зубы, снова споткнувшись о какую-то выброшенную им из шкафа ерунду на полу. — А очкарик с китайкой, когда узнали, где ты и почему, попросили подержать тебя там же ещё недельку, чтобы больше не смел проигрывать их часть денег в азартные игры. Блин, я правильно иду вообще, Йородзуя? Это точно входная дверь?  — Нет, — насмешливо сказали из темноты, и голос Гинтоки теперь доносился совсем с другой стороны, будто он бесшумно перемещался по комнате. — Не входная. И если ты думаешь, что я такой добрый, что после двух дней в обезьяннике подскажу тебе, куда идти — ты заблуждаешься, Оогуши-кун. Я что-то резко забыл, где тут выход на улицу, так что давай-ка сам, без меня.  — Ты что задумал, придурок?! — рявкнул во мрак Хиджиката, прекрасно понимая, что влип он по полной программе. — Выпусти меня сейчас же, ты прекрасно знаешь, где в твоём доме входная дверь! На пару секунд воцарилось молчание, и в конце-концов после паузы Гинтоки, даже не скрывая своего приподнятого настроения, саркастично ответил:  — Возможно. Гинтоки, кажется, решил отыграться за всё хорошее на годы вперёд — ловушка захлопнулась, и теперь кот играл с пойманной мышью. Не помогла ни ругань, ни угрозы, ни попытки найти его по голосу и врезать как следует, ни порыв объяснить идиоту, что он при исполнении и у него нет времени на эти игры. Он всё блуждал и блуждал по Йородзуе, пока в какой-то момент не сообразил, что ходит кругами. На седьмом круге Хиджиката выругался особенно смачно и сполз по стене вниз, садясь на пол и подавив внезапное желание заржать. Это ж надо. Кому рассказать — не поверят. Замкомандующего Шинсенгуми заблудился в не таком уж большом доме у какого-то придурка с припизднутой причёской и уже чёрт знает сколько времени не может найти входную дверь. Причём ещё и трезвый. Нет уж, о таком если и рассказывать, то только под бутылку саке и самому себе в зеркало. И то, трижды проверив, чтобы Сого поблизости не шарился.  — В конце-концов, не может же отключение длиться вечно, — пробормотал замком и вытащил было зажигалку, чтобы закурить, но чья-то ловкая рука выхватила её так быстро, что он и крякнуть не успел. Он уже начинал верить в то, что легенды и молва не врут и Широяша видит в темноте. — Эй, ублюдок, а ну отдай!  — Я же сказал, в моём доме без открытого пламени, — низкий голос оставался таким же спокойным невзирая ни на что. Даже когда Хиджиката, проходя очередной круг, грязно матерился и обещал после того, как выберется, запереть его в обезьянник на пару лет, голос Гинтоки не поменялся ни на йоту. Точно так же раздражающе-спокойно сказал: «ты сначала выберись, Оогуши-кун». Он давно уже понял, что тот щелчок ему не померещился — именно в этот момент хозяин и запер входную дверь. Он честно пытался найти при очередном обходе ту самую запертую дверь, хоть и не был уверен, что она вообще здесь, а не где-то дальше по коридору, но всё было тщетно — пока он ходил, Гинтоки тоже не стоял на месте и бесшумно запирал поочередно все двери, которые были в этой комнате. Он даже пытался выбить с ноги одну из них, но ничего не вышло — несмотря на кажущуюся хрупкость дверей из бумаги и дерева, выбить их было отнюдь не так просто. Он пытался трижды, но только ногу отбил, чудом не сломав пару пальцев.  — Даже не пытайся, — спокойный низкий голос говорил теперь из центра комнаты — на столе, что ли, сидел этот придурок? — Эти двери делали лучшие плотники во вселенной, друг прислал в честь одного недоразумения. Сделали всё на совесть, даже Кагура их выбить не может. Из-за неё такие крепкие и заказали, задолбались чинить и менять каждую неделю — у девочки сложный характер, по правде говоря, она вообще заноза в жопе и жрёт немерено, но это так, лирическое отступление. Суть в том, что дверь ты не выбьешь. Тут разве что Соичиро-кун со своей базукой помог бы.  — Сого, — механически исправил его замком.  — Да без разницы, — хмыкнул Гинтоки. Оставшись без зажигалки, а, следовательно, и без хоть какого-то источника света и возможности подкурить сигарету, замком какое-то время просто молчал, вслушиваясь в тишину и мрак и собираясь с мыслями. Не было ни звука, даже улица без света затихла, принося лишь крики пьяниц и отголоски фестиваля в центре города, где свет уж точно был. В комнате только едва-едва было слышно дыхание Гинтоки — уже где-то рядом, совсем близко, казалось, можно было протянуть руку и коснуться его. Если он, конечно, позволит. Где-то со стороны кухни капала вода из крана — а может, то была ванная, чёрт его знает. В любом случае, ориентиры были бесполезными, но сдаваться он не собирался, хоть ситуация и была бредовая.  — Ты чего-то ждёшь, Йородзуя? — ни на что особо не надеясь, спросил вдруг замком после долгих минут молчания во мраке. — Что я буду извиняться или ползать тут на коленях, чтобы ты меня из своей лачуги выпустил?  — Ты знаешь, а было бы забавно, — ответили ему из темноты, и теперь голос растерял своё безразличие, ответив ему весело, с долей ехидства, от которого руки зачесались почти физически.  — Много чести, — твёрдо отрезал замком. — Я не вижу смысла развлекать тебя и дальше, с меня довольно. Рано или поздно придут детишки с собакой, старуха из бара внизу, наступит утро, а может, вообще поломку скоро починят и я сам уйду отсюда, перед этим как следует начистив тебе рожу, уж в этом не сомневайся. А утром ты отправишься в тот самый обезьянник за препятствие следствию, и никакой Ямазаки даже думать не посмеет о том, чтобы выпустить тебя. Эй, ты вообще слушаешь?! Ты где вообще? Эй, Йородзуя? Вместо ответа замком почувствовал приятную, горячую тяжесть тела, севшего по бокам от его ног, и прежде, чем Хиджиката успел выполнить часть угроз и треснуть его, чёртов Гинтоки перехватил обе его руки за запястья и прижал к стене над головой. Хватка у него была железная, и пока замком, матерясь вполголоса, пытался освободиться от неё, Йородзуя вполголоса сказал ему на ухо всё тем же голосом с долей ехидства:  — Давненько же ты не заглядывал. Я всё-таки прав и тебя совесть грызла? Или я снова прав и никакой совести у тебя нет?  — Не заглядывал, потому что работаю, идиот, — отрезал он, отвернувшись от лезущих в лицо чужих кудрей. — Не потому, что чувствую вину за выполнение своих служебных обязанностей. И вообще, у тебя тут народу обычно полон дом, как я, по-твоему, должен приходить?! «Ои, очкарик, я минут на сорок, начальника твоего трахну, мы подерёмся и я уйду, так что свалил бы ты отсюда воздухом подышать и девочке город показать», так, что ли?! Йородзуя, не расслабляя ни на грамм хватку на запястьях, засмеялся — смех у него был глубокий, тихий, искренний, не издевательский и не придурковатый, как это бывало обычно. Он редко смеялся вот так — по крайней мере, Хиджиката такой смех слышал от него редко. Очевидно, Гинтоки чувствовал себя хозяином положения, и ему это нравилось. Ему вообще нравилось доминировать — даже тогда, когда ситуация должна была быть обратной по определению. Это завораживало, раздражало, приковывало. Это и было сутью Гинтоки — извратить, разобрать до винтика и перевернуть вверх ногами всё, что кажется тебе правильным, чтобы открыть обыденные вещи с другой стороны.  — Ну, знаешь, я бы взглянул на его лицо после этих слов. Ручаюсь, он бы ещё дня два сидел в глубокой депрессии под одеялом.  — Не жалеешь ты подчинённых, — хмыкнул замком.  — Ои-ои, чья б корова мычала. Нет в тебе романтики, замкомандующего, не способен ты проявить фантазию в таких делах. Ты видишь дверь, и других вариантов твоё скудное воображение не подкидывает. А мог бы и в окно влезть, как во всяких там пьесах и прочей классике пишут, — он поёрзал туда-сюда на его бедрах, потираясь своей ширинкой о чужую, тихо, на грани слышимости выдохнув куда-то в потолок. — Представь, какое было бы зрелище. Ты серенаду бы пел в дурацкой шляпе с плюмажем, а я бы тебя из окна поливал кипятком под дружный гогот Шинпачи и Кагуры. Как тебе идея?  — Я всё понять не могу, ты бредишь или издеваешься? Руки-то отпусти, я ещё не передумал превращать тебя в фарш. И хватит уже ёрзать на мне, ничего сегодня тебе не светит!  — Я бы не был так уверен, — флегматично ответил Гинтоки, всё так же ёрзая и проводя носом по шее замкома, чуть ли не урча и ещё раз заставляя последнего подумать о сравнении с хищником — большим котом, однозначно. — Раз пришёл — значит, светит. Кому ты тут лечишь, легавый? Ты ж давным-давно мог уйти, не я один здесь комедию с блужданием впотьмах ломаю уже второй час подряд, — вдруг он резко вцепился замкому в волосы на затылке и шепнул тихо, на грани слышимости, в самое ухо, — и если ты сейчас скажешь, что не почувствовал, как я подбросил тебе ключ в карман, Оогуши-кун, я разочаруюсь в тебе как в сопернике, имей ввиду. На это у Хиджикаты ответа не нашлось. Гинтоки, мать его, был прав. И ключ в кармане кителя он нашёл гораздо раньше, чем полез туда в поисках зажигалки. Хватило одного через силу сказанного им — он не видел, но знал — прямо ему в лицо слова, чтобы ситуация переменилась — «верно». Руки тут же отпустили. Короткое слово сняло предохранитель, спустило курок, и стартовый выстрел прозвучал грохотом крови в голове. Крови, стремящейся в другие места.  — Какая-то странная ситуация, тебе не кажется? — только и смог выдохнуть замком, оторвавшись от очередного поцелуя, привычно похожего то ли на укус, то ли на попытку перекрыть кислород. — Как вообще всё к этому пришло?  — Заткнись, — бросил Гинтоки, расстегнув очередную пуговицу на рубашке. Китель, жилетка и шейный платок уже валялись где-то рядом, скрытые густой темнотой и наверняка измятые. — Почему тебе каждый раз так нужно знать, как мы к этому приходим? Тебе не всё равно? Хиджиката вместо ответа только шумно выдохнул в изгиб чужой шеи, впиваясь в неё зубами, прижал к себе ещё сильнее — так, что на лопатках Гинтоки точно остались следы от его пальцев, когда его проворная рука расстегнула такие тесные форменные штаны, и давление на давно уже вставший член ослабело.  — Да, вот так ты мне больше нравишься, — довольно протянул Йородзуя. — Или меньше бесишь, я так и не понял. А разница вообще есть?  — Ты хоть когда-нибудь затыкаешься? — раздражённо спросил Хиджиката, оторвавшись от его шеи. — Да как с тобой женщины спят, в берушах, что ли?  — С большим удовольствием. Заткни, раз не нравится, в первый раз, что ли, — вызывающе хмыкнули из темноты. Сухая крепкая ладонь сжала его член через неплотную ткань — он провоцировал, и замком не видел причин не поддаваться на провокацию. Движение получилось слишком резким, и Гинтоки наверняка приложился затылком об доски пола, только цыкнув и ругнувшись от неожиданности — Хиджиката опрокинул его на спину без предупреждения, мгновенно. За то, что хозяин жилища может приземлиться спиной на какие-то вещи, разбросанные во время обыска по полу, он не переживал — во-первых, не так уж и жалко было того хозяина, во-вторых, успел исследовать обстановку за время блуждания вдоль стены. Кромешная темнота вокруг только подогревает интерес друг к другу, пускай даже застёжки на одежде Гинтоки приходится искать наощупь, облапав его всего. Он горячий, как всегда, будто под кожей у него раскалённые угли. Когда под ключицей Йородзуя чувствует первый укус, то хочет что-то сказать — кажется, про собак, которые метят территорию, но он просто закрывает ему рот рукой. Надоел. Когда цепочка из укусов наконец останавливается над самым поясом штанов, где начинается дорожка из светлых волос, он уже вовсю что-то мычит в ладонь, выгибается навстречу, запрокидывает кудрявую голову назад. В темноте даже интереснее — воображение, осязание и память дорисовывают картину: как смотрит снизу вверх замком, возясь с поясом чужих штанов, как отворачивается, выгибает спину и закатывает от удовольствия глаза Гинтоки, когда у Хиджикаты всё же получается расстегнуть его ширинку. Его колотит, он подрагивает, будто в лихорадке, а потом вдруг прикусывает держащую рот ладонь, да так больно, что замком с коротким ругательством её отдергивает. Повезло идиоту, что он тоже не сжал в этот момент зубы.  — Ну что опять? — недовольно спрашивает замкомандующего, пока пульсирующая боль в прикушенной руке понемногу утихает.  — Вот теперь — продолжай, — запыхавшийся голос, который так пытается казаться спокойным, предательски дрожит и срывается. Конечно, замком знает, что будет дальше, когда и эта часть прелюдии закончится. Гинтоки (почему-то готовый) громкий, по-другому не может, и остаётся надеяться, что бабка окажется или глуховатой, или тактичной. Даже когда его вполне себе недвусмысленные гортанные стоны и вздохи перейдут на крик перед тем, как он кончит, снизу не раздастся стук и ругательства — спасибо старухе за её терпение и избирательную глухоту. Пол, в который он с таким остервенением вбивает придурка, конечно, жёсткий, и он даже радуется втихаря, что в этот раз сверху — синяков всяко меньше, чем могло бы быть. Спина, правда, всё равно пострадала, и теперь, пока царапины не заживут, придётся мыться в общей душевой последним. Придётся тщательно следить, чтобы ни один оставленный зубами или кулаком Йородзуи след не попал в поле зрения Окиты — засранец обожает стебать своего начальника и своего не упустит. Придётся думать, как смотреть в глаза острой на язык бабке из бара внизу, когда пересечётся с ней в городе — снова. Но это мелочи. Он привык. Пока Гинтоки, отдышавшись, шуршал в темноте чем-то, он искал вокруг себя зажигалку, но так и не мог найти. Курить хотелось просто безбожно, и замком, пнув наугад темноту и, судя по сдавленному «бля» куда-то попав, сказал:  — Зажигалку верни, а?  — Поймаешь?  — Придурок, не смешно! Йородзуя не ответил, а брошенная им зажигалка прицельно попала ему прямо в лоб. «Он точно видит в темноте», — устало думает Хиджиката и щёлкает колёсиком, выбив крошечный огонёк, бликом осветивший его лицо. Подкуривает, с трудом отыскав китель и сигареты в нём, пускает в потолок струю дыма. Они молчат.  — Ои, майора, который час вообще? — спустя пару минут нарушил тишину Гинтоки.  — А я почём знаю? — фыркает в его сторону Хиджиката. — Во сколько выключили свет, ты не помнишь?  — Не помню, ясен хрен! Где-то через пятнадцать минут после взрыва, который был, вроде как, в половине одиннадцатого, ко мне заявился ты, правильно? — Хиджиката кратко угукнул из мрака. — А потом, кажется, минут пятнадцать-двадцать ещё в моих вещах ковырялся. И потом ещё часа два, наверное, у меня отсиживался. Значит, уже за полночь. Верно?  — Где-то так, — согласился замком. — Теперь ты выпроваживаешь меня с тонкими намёками?  — Мне казалось, ты и сам не против был уйти отсюда, — хмыкнул он. — Свет непонятно когда дадут, а мне надо успеть всё тут прибрать и проветрить. Да и себя в порядок привести. У Шинпачи и Кагуры будет много неудобных вопросов, если увидят меня вот так поутру. Хиджиката, собирая свою форму наощупь по полу и надевая чисто по памяти, молясь, чтобы не наизнанку, спросил как бы мимоходом, застёгивая пуговицу на рукаве рубашки:  — Ты что, готовился к… ну, знаешь… почему ты был растянут и всё такое? У тебя ещё кто-то был, что ли? Йородзуя сначала молчал, будто переваривая вопрос. Затем прыснул, сдерживая рвущийся смех, а потом не выдержал и начал ржать во весь голос. Хиджиката не видел, но знал, что он с издевательским выражением лица смотрел прямо на него. До Хиджикаты начало доходить, в чём же дело, и от этого хотелось провалиться сквозь дощатый пол. Кажется, к списку неожиданных талантов кудрявого болвана добавился ещё один.  — Оогуши-кун, ну ты просто феерический придурок, — сквозь хохот выдавил он. — Я б хотел видеть твою рожу в этот момент! «У тебя кто-то был, э?», — передразнил он нарочито серьёзным тоном. — Ками-сама, нет, конечно! Моя жопа, чтоб ты знал, в аренду не сдаётся, — он хохотал, кажется до колик, и замком всё сильнее и сильнее чувствовал себя полным идиотом.  — Хочешь сказать, ты как-то понял, что я приду? — неуверенно спросил он. — Раскусил, да?  — А тут не надо быть семи пядей во лбу, — продолжал веселиться Гинтоки. — Я даже уверен, что ты не совсем мне солгал по поводу Зуры — ты и правда мог видеть его. Или не его, мало ли, кто в Эдо таскает длинные волосы и странных питомцев? Но ты, хоть и идиот, прекрасно понимаешь, что террорист никогда не будет так предсказуемо прятаться у старого друга. Ты знал, что не найдёшь его здесь, поэтому отправил за ним — или не за ним — своих подчинённых, а сам зашёл сюда. Вроде как даже с поводом, а не просто с низменной целью потрахаться, ты на первый взгляд в первую очередь выполнял свои служебные обязанности, а всё остальное — ну так, приложилось. С детьми тоже проблем никаких, когда есть Ямазаки, патрулирующий на фестивале и докладывающий о рыженькой девочке, уничтожающей еду со скоростью звука и завязавшей драку с капитаном первого отряда и очках с подставкой рядом с ней. Я ничего не упустил?  — Да иди ты в жопу, — разозлился Хиджиката и швырнул в сторону хохочущего придурка чем-то с пола. — Знал он, твою мать! Я под дверью торчал минут пять точно, люди мимо проходящие уже пальцем у виска крутили, потом перелопачивал твои шмотки и подыгрывал тебе, блуждая по комнате, как слепой котёнок, а ты сидишь тут и ржёшь надо мной, как ёбнутый!  — Но весело же было! — не унимался Гинтоки. — Ты даже поверил в то, что я тебя не выпущу.  — Весело тебе было, скотина?! Я, бля, не шучу, в следующий раз ты в обезьяннике неделю просидишь, вот тут я повеселюсь! И ничего я не поверил, ясно тебе?! Я просто подыграл, а ты просто придурок! Гинтоки нисколько не отреагировал на раздражённую тираду, которая в теории должна была воззвать к его совести — по мнению Хиджикаты, главным образом потому, что никакой совести у него не было. Замком ругался, всё ещё пытаясь найти входную дверь, а Йородзуя продолжал ржать, сухо направляя его в нужную сторону. И только когда он наощупь отыскал нужную дверь и открыл её, впустив хотя бы яркий лунный свет в прихожую, кудрявый болван, прищурившись от внезапного света прямо в лицо, наконец-то посерьёзнел и окликнул напоследок:  — Ои, Хиджиката.  — Чего надо, бестолочь? — обернулся на пороге замком, отставив руку с тлеющей сигаретой в сторону улицы.  — Во-первых, китель твой надет наизнанку. Во-вторых… тебе не обязательно нужно искать повод, чтобы сюда зайти, я не так люблю уборку, чтобы потом разгребать горы последствий твоей мнительности и липовых обысков. И в-третьих, ключ у тебя теперь имеется. А теперь вали по-быстрому, я слышу голос Кагуры с той стороны улицы. Если сейчас она повернёт и тебя увидит — это будут твои проблемы. Замком ничего не ответил. Просто молча развернулся и быстро спустился вниз по лестнице, скрывшись в тёмном переулке — успел до того, как Кагура и Шинпачи, уставшие и довольные после гуляний на фестивале, зашли на свою улицу и его заметили. Китель он переодел там же — и правда наизнанку был. Тяжёлый ключ, нагревшийся от тепла его ладони, теперь приятно оттягивал карман, и скрыть короткую ухмылку он тоже успел до того, как что-то затрещало и квартал Кабуки снова озарило светом. Поломку наконец-то починили.