Яркая ночь

Ночь была яркой. Пожалуй, даже слишком яркой для позднего лета. Хотя, конечно, стоило учесть тот факт, что дело было в пустыне. Там рано и быстро темнеет. А ночи всегда яркие: нет лишней влажности, ничто не застит звёзды. Такие крупные, такие близкие. Кажется, можно протянуть руку — и обжечься, пытаясь достать один из несравненных алмазов. Отбросив очередную сигарету, я лёг на спину. Прямо на стремительно остывающий, но ещё тёплый у костра песок. И закинул руки за голову, глядя в такое близкое и бесконечное небо. Прислушался, поморщившись от слишком громко треснувшего в костре полена. В основном я, конечно, Нюхач. Это пришло ко мне в плену после того, как я начал слепнуть из-за паров опиума. Они исходили со склада рядом с моей ямой, моей тюрьмой, и мне некуда было от них деться. Я думал, что и обоняние мне начисто отобьёт. Обошлось. Точнее, вышло ровно наоборот. Моё чутьё почти звериное. Но и слух у меня достаточно острый, опять же из-за очень плохого зрения. В общем, лёжа у костра в центре лагеря, я неплохо слышал, что происходит в палатке у пленника. Сейчас оттуда доносилось только мерное сопение двух наглых тел. И если Тайлера я ещё мог простить, то наглость пленника вызывала у меня возмущение вплоть до раздражённого рыка. Впрочем, даже не она, а моя на неё реакция. Неправильно, что я так остро реагирую на то, что мальчишка ластится к хакеру. В конце концов, Скип обаятельный, и если человек не законченный гомофоб, то быстро начинает испытывать к нему как минимум симпатию. И я сам бы отправил его туда: одной злостью нельзя приручить, кроме кнута, всегда нужен сладкий пряник. Но я ревновал, Отелло недоделанный. Даже едва не придушил красоту во сне. Подняв руку, я задумчиво посмотрел на свои пальцы, растёр нечто невидимое в них, вспоминая прикосновение к чужой шее. Как у мужика вообще может быть такая идеальная кожа? Гладкая, чуть смуглая, с лёгкой россыпью веснушек на плечах. Хоть бы один, мать его, изъян, шрам, след от ветряной оспы! Ничего подобного. Только армейская татуировка на правой руке, две корявые трудночитаемые буквы. Железный Конь. Ну-ну. Как-то даже нескромно для такой неопытной целки. Я фыркнул, переворачиваясь на бок и щурясь на угасающий костёр. Я ведь тоже был таким. До плена, до Бобби. Мне и в голову не могло прийти, что придётся ко всему прочему познать ещё и опыт бытия чьей-то шлюхой. Но я был ею. Раздвигал ноги и выл в пыльный затёртый ковёр от разрывающей боли. Носил ошейник и сидел на цепи. Что ж… жизнь не всегда складывается так, как нам бы хотелось. Ошейник… нет, пожалуй, для этого слишком рано. Парень ещё совершенно не приручен, и нет гарантии, что я его не пришибу сгоряча. Но шея у него красивая. Её можно лизать, обводя кончиком языка нервно вздрагивающий кадык. Можно сжимать пальцами до синяков. Кусать и оттягивать зубами кожу, слизывая капли крови и наслаждаясь стонами, впитывая их, словно музыку. В конце концов, на эту прекрасную шею можно накинуть ремень и слегка затянуть. Не до смерти. Просто чтобы Детка широко распахнул глаза. Разомкнул прекрасные губы в попытке вдохнуть. Выгнулся всем телом и задрожал, невольно крепче насаживаясь на мой член, принимая его до конца. О да, у него не будет выбора. У меня в руках было множество чужих тел. Измученных, слабых, воняющих нечистотами, живых лишь до тех пор, пока моё начальство считало их полезными. Но Джон Кейл гораздо лучше. Он восхитителен в своей наивности, в своих чистых, ярких эмоциях. Неискушённый девственник, которого можно лишать невинности бесконечное множество раз. В самом деле. Его практически разорвали в хлам в Белом Доме, он выжил и не остался калекой только благодаря мастерству Мулкани и своевременной помощи врачей из борделя. Но только сейчас, после относительно невинной и быстрой игры моих рыжих красавцев, Джон заплакал, зарыдал, словно дитя. Я облизнул губы, щурясь на огонь. Захотелось узнать, каковы его слёзы на вкус, как этот вкус переплетётся с запахом его пота, его вырванного из глотки желания. И как последнюю, самую вкусную ноту добавят капли его семени, которые я соберу с разгорячённой прекрасной кожи, со своих пальцев. Я медленно повёл бёдрами, снова перевернулся на спину, закрывая глаза. Я хотел эту наглую тварь. Снова хотел. Но уже не так, как сразу после атаки. Тогда это была ярость победившего зверя. Теперь это было право хозяина. Турист теперь мой и ничего не может с этим поделать. Убиться ему никто не даст, сбежать тоже. Он — мой. И я его возьму. Но позже, несколько позже. Пожалуй, велю ему отсосать. Да. Он пока не слишком умелый, он может меня попросту укусить. Но затравленный взгляд глаз редкого зелёного цвета. Жалко согнутая спина. Напряжённые до дрожи мощные плечи. Скатившаяся против воли одинокая слеза и дрожащие губы. Ярость, которую он вынужден будет в себе задавить. И острый, отчаянный крик, когда я резко дёрну его за волосы, напоминая, выдёргивая в жестокую реальность из скорлупы, куда он постарается спрятаться. Это стоит риска познакомиться с его зубами. Я вздрогнул и приподнял голову. Дыхание пленника сбилось во сне. Тихо, протяжно всхлипнул, звякнула цепь на ноге. Какую-то ерунду едва слышно забормотал сонный Тайлер. Наверняка гладит сейчас непокорную тварь, успокаивает. Нет, он не станет врать, что всё хорошо. Не его стиль совершенно. Но успокаивать он умеет практически в любой ситуации. Я усмехнулся, вновь расслабляясь: пленник снова мерно засопел, провалившись обратно в царство снов. Иногда я ловлю себя на мысли о том, во что же я превратился. Я и раньше не был белым-пушистым, в ЦРУ на должности дознавателя такие не задерживаются. Но после плена… что ж, отчасти те, кому выгодна была моя гибель, своего добились. Они меня уничтожили. Стёрли в пыль и пустили её по ветру. Низвели до уровня первобытного животного. Когда-то я был как все. Мечтал, хотел, надеялся. Иногда даже пытался любить. Теперь я лежу в пустыне у почти погасшего костра и размышляю о том, как оттрахаю пленника. Мои помыслы и желания низменны, живу одним, максимум двумя днями. Трахнуться. Пожрать. Нализаться до свинского состояния, до полной отключки. Подраться за бабки и снова трахнуться, свалить из мира, где я просто никому, кроме своих парней, не нужный отброс. И парни мои такие же. Выброшенные на помойку, оставленные лишь с одной гнусной мечтой: отомстить за боль, если получится. И умереть, наконец, полностью. Я перевернулся на живот, уткнулся лбом в своё предплечье, чихнул, случайно втянув ноздрями проклятый песок. Зачем мне в такой жизни этот грёбаный живой трофей? Лишний раз продемонстрировать говнюкам из правительства, каких тварей они породили? Бессмысленно, после теракта в Капитолии мир и без того будет гудеть немало времени, в том числе и о бесстрашном мальчишке, который бросился спасать дочку и президента, в одно мурло вступив в бой против отряда наёмников… Я фыркнул в локоть. СМИ не меняются. Пафос и удобная для общества ложь. Пыль в глаза. Им вообще повод не нужен, чтобы лишний раз обосрать нас, выставить чудовищами. Так зачем мне Кейл? Из-за парней, которым снова стало скучно? Возможно, отчасти. Парней своих я всё-таки люблю и даже иногда балую. Спортивный интерес? Проверить, способен ли я ещё на что-то в смысле ломки несговорчивых субъектов? Тоже вероятно. Но уж больно поверхностные причины. Истина, она, как основание айсберга, всегда глубоко внизу, почти на дне. Этот чёртов мир украл у нас шанс на нормальную жизнь, нормальную семью. Но не украл банального человеческого стремления к этой нормальности. Можно ли украсть любовь? Кто знает, кто знает… кажется, у нас есть шанс это выяснить. Даже немного жаль парня: приглянулся таким зверям, которые сдохнут, но добычу освоят полностью. Ничего не оставят. Любовник чудовищ. Что ж. Жизнь порой совершенно несправедлива. Мысли уже потихоньку уплывали. Я снова перевернулся на спину и, привычно закинув руки за голову, позволил себе выдохнуть и закрыть глаза. Тело постепенно расслаблялось, согретое превратившимся в горстку переливающихся углей костром. Краем ускользающего в царство Морфея сознания я уловил то, как сильно успел посветлеть горизонт. Я снова провёл ночь без сна. И снова один. Даже среди своих я всегда один против своих внутренних демонов. Никто не поможет мне избежать ожогов в попытке добыть звезду.

***

В предрассветной серости утра Джон на минуту остановился, залюбовавшись Зверем. Именно так он видел Эмила. Огромным невероятным чудовищем с громоподобным рыком. Эмил напоминал ему льва. Такая же грива непокорных волос, крупные черты лица в сочетании с хищным оскалом. Сейчас, когда его глаза закрыты, это добавляло толику нежности в этот профиль. Эмил заложил руки за голову, даже во сне он казался напряжённым, будто связанным. Ноги немного согнуты в коленях, правая нога подёргивается, как будто Эмил бежит или гонится за кем-то. Да, хищник до мозга костей. Джон чуть не вознёсся над пустыней, когда Моттс хлопнул его по плечу. — Красивый? Любуешься? Или на ходу уснул? — Он? Да. То есть нет. Нет! Глупости! — Ага. Мы все. Уроды, — хохотнул Моттс и повёл Джона дальше. Кейл зажмурился, чтобы образ пустынного льва в шкуре человека растаял в его сознании.