Бессонная ночь в комнате Стеллы

Блум никогда не думала о том, что вообще когда-либо сможет зайти в спальню Стеллы. Это место казалось чем-то запретным, страшным, ведь стоило только открыть дверь и просто окинуть взглядом помещение, как тут же в тебя прилетало несколько ядовитых фраз, что медленно и неспешно разрушали, заставляли краснеть от стыда за свои, со слов Стеллы: «наглость и вседозволенность». Никто не любит, когда в его личную жизнь вторгаются, даже если перед этим стучатся, верно? Дверь закрывается, внутри Блум ледяная обида борется с горячей и сильной злостью, приходится изо всех сил сдерживать малые искры, что хотят сорваться с пальцев, чтобы испепелить всё вокруг, а Стеллу и дверь в её чёртову комнату — в первую очередь. Но срываться нельзя, Аиши рядом нет и никто не потушит неконтролируемое пламя. Почему просто нельзя быть чуточку дружелюбнее? Почему нужно всегда закрываться, кусаться и быть такой злой? Ответы на эти вопросы приходят, пусть и не сразу. Бессонные ночи такие гадкие. Они неприятны, не дают набраться сил, но и заниматься другими делами ты тоже не хочешь, бездумно смотришь в потолок, жалко надеясь получить хотя бы малую долю отдыха. С каждым болезненно-усталым взглядом на часы надежды угасают всё больше и больше, пока это окончательно не злит. Подушка летит в сторону, Блум тяжело вздыхает, а после встаёт за ней, с опаской оглядывая спящих соседок, надеясь на то, что не разбудила их. Понимая, что больше нет смысла ложиться в постель, тихими шагами девушка выходит в общую комнату, она заливалась лишь лунным светом через большое окно, которое наконец-то было не скрыто за яркими и разноцветными шторами. Блум стоит некоторое время и смотрит на пейзажи, которые открылись. На высокие макушки деревьев, что густо засели в лесу, на звёзды, так чудесно рассыпанные по тёмно-синему небу. Атмосферу прекрасно дополняла тишина, но она иногда разрушалась на несколько мгновений и потом вновь появлялась. Тихие всхлипы с той стороны, с которой их совсем не ожидаешь. А ещё Блум заметила маленький слабый лучик света, что лезет из-под двери и показывает себя. Какова вероятность того, что Блум перейдёт черту? Что Стелла разрешит зайти к ней, разбить остатки личного пространства? Да и зачем Блум заходить, утешать ту, что вечно относится ко всем как к отребью? Неуверенные шаги по скрипучему полу в сторону «запретного места». Ладони вспотели, и рука просто скользит по дверной ручке, так и не решаясь повернуть её. Нет… Лучше сначала постучать. Костяшки пальцев дважды осторожно бьют о дверь, а после, Блум своим самым глупым и неуверенным, чуть дрогнувшим голосом спрашивает: «Можно?». Она уверена в том, что Стелла сейчас закатила свои красные заплаканные глаза и ощутила волну раздражения.  — Нельзя. — Что и требовалось доказать. Стелла упряма и не отступится от своих принципов, не даст разрешения войти, но, почему-то только сейчас, Блум понимает, что ей не нужен никакой допуск в эту комнату. Дверь осторожно открывается, Стелла тут же гасит свой маленький огонёк света, а после злобно сверкает глазами, сидя на постели. Одеяла смяты, подушки раскиданы, хаос на кровати, на душе, да и по внешнему виду нельзя сказать, что это действительно та холодная, стервозная принцесса. Она выглядит как простая, запутанная в своей жизни, девочка-подросток. С виду жёсткая и самодостаточная, но на самом деле так сильно нуждающаяся в руке помощи, тонущая в проблемах и в том, что их никому нельзя рассказывать. Ведь тогда все будут знать твои слабости, а Стелле это не нужно, вокруг одни враги, что любят «грязную игру». Но когда принцесса смотрит на своих соседок, то хоть она и видит в них наивных, простодушных дурочек, но в них нет ничего плохо. Ничего. Все они излучают бескорыстные волны добра, тепла и заботы, в которых Стелла так отчаянно нуждается, хоть сама того и не хочет признавать. Блум прикрывает дверь, медленно подходит к кровати, ощущая на себе тяжёлый недовольный взгляд. Шаг за шагом, она ближе к Стелле, обнимающей свои колени. Сейчас девушка выглядит как бедный и измученный зверёк, и стоит к нему протянуть руки, чтобы унести его в тёплое место, умыть, согреть, приласкать, как тут же он начнет беспорядочно кусать тебя, стараясь причинить как можно больше вреда, своим поведением лишь отзеркаливая то, что с ним делали раньше. Сколько ран на этом несчастном теле и ещё больше на маленьком холодном и бесчувственном сердце, из которого забрали всю любовь, всё счастье, всю доброту.  — Что случилось? — Блум шепчет, боясь спугнуть девушку громкостью своего голоса. Руки Стеллы сжимают носовой платок, один из множества разбросанных по постели, принявших в себя столько болезненных горячих слёз, сколько просто невозможно представить, потому что от одной мысли об этом сердце болезненно скрипит и сжимается.  — Кто тебе разрешал входить в мою комнату? — Так неприятно когда тебя видят уязвимой, пока ты так усиленно скрываешь это. Скрываешь до истерик в пустой комнате, скрываешь до маленьких лунок в виде полумесяца на ладони, потому что длинные ногти решили впиться в кожу, и глупо, наивно попытаться вытеснить всю боль на душе физической. Голос пытается быть резким и грубым, но Блум слышит ноты слабости, усталости и то, как тяжело даётся дыхание, пока слёзы душат и давят.  — Стелла, что случилось? — Блум не будет врать самой себе. Она признаёт то, что боится фею света. Боится её надменного взгляда, жёсткого и холодного голоса, боится её отказа на какое-либо предложение, боится игнорирования своих вопросов. Девушка понимает, что она сильно далека от принцессы, что они существуют на слишком разных уровнях. Так по-детски наивно, несколько неуверенно, рука тянется к плечу, чтобы лечь на него, чтобы сжать, успокоить, передать часть своего тепла подрагивающему телу, но движения Стеллы гораздо быстрее и резче, она резко бьёт по этой руке и чувствует как ладонь легко покалывает от удара. А Блум же шипит от боли, но понимает, что руки стоит держать при себе. На душе так гадко, так обидно. Ты стараешься помочь, хочешь, чтобы всё было как можно лучше, но в ответ получаешь лишь больной удар по руке. Хочется встать, уйти, хлопнув дверью и всю оставшуюся жизнь просто игнорировать Стеллу, но… Блум не может, хоть злость и закипает, обжигающе кусает кончики пальцев, но всё равно, смотря на это разбитое выражение лица, девушка просто не может встать и уйти, бросить её, оставить. Пусть это и глупо, пусть это и наивно, Блум признаёт то, что всегда действует так, как скажет ей её большое и доброе сердце, пусть это и не всегда разумно.  — Ты можешь быть со мной самой последней засранкой сколько угодно, но я же вижу, что тебе сейчас очень грустно и больно, так почему бы не разделить эту боль вместе? — Стелла хмурит брови, она смотрит на Блум своими красными глазами и неожиданно выпускает несколько смешков, пока тыльной стороной ладони вытирает мокрые дорожки слёз с щёк.  — Ты такая смешная, Блум. С чего бы мне вообще рассказывать тебе что-либо? — Шёпот кажется таким громким сейчас, когда всхлипы совсем сошли на нет.  — Я не настаиваю, но не уйду и буду действовать на нервы, пока не узнаю, в чём дело. — Блум устала вечно отступать, как только понимает, что задаёт глупый вопрос или лезет куда не просят, а понимает она это исходя из лица Стеллы или какой-нибудь её реплики. Из того, как она закатывает глаза или же строго смотрит прямо в душу, грубо вытаскивая её из девушки, а после просто разрывая на куски. Хочется свернуться в комок и забиться в угол, спрятаться под одеяло, залезть в шкаф. Что угодно, лишь бы больше не ощущать этот раздирающий взгляд, мгновенно сбивающий весь хороший настрой и всё прекрасное настроение.  — Знала бы ты, насколько ты раздражающая. — Их взгляды сталкиваются, и некоторое время они просто удерживают зрительный контакт, ощущая, как это всё становится неловко с каждой секундой.  — Только для тебя. — Блум не выдерживает и отводит свой взгляд в сторону, она смотрит на одно из нескольких зеркал, что есть в комнате девушки. В отражении она продолжает смотреть на принцессу.  — Что? — Стелла хмурит брови и щёлкает пальцами, одновременно и призывая маленький, но достаточно яркий, огонёк света, и возвращая внимание Блум напрямую к себе, а не к отражению в зеркале.  — Только для тебя я такая раздражающая. Остальные любят меня. Ну, вроде… — Блум смеётся и действительно пытается вспомнить хотя бы одного человека, что недолюбливает её, кроме Стеллы, конечно же.  — Думаю, что иногда тебе лучше просто промолчать. — От стен исходят такие же волны печали, какие и от самой Стеллы.  — Почему? — Принцесса ненавидит себя за то, что мысленно сравнила Блум с воробьём. Да, эти птицы не грациозны и не обворожительны, но, пожалуй, они нравятся своей простотой, неожиданно трогающей за душу.  — Ты болтаешь много глупостей, пожалуй, даже слишком много для тебя.  — Так может… В этом и есть секрет моего очарования? — Фея огня глупо улыбается и подмигивает, после заливаясь тихим смехом.  — Блум, ты такая идиотка. — Это было сказано беззлобно, улыбаясь не кислотно-ядовито, разъедающе кости, уничтожая лёгкие и сердце, а тепло и светло, солнечно, пусть и не слишком ярко, усталость даёт о себе знать, но всё равно достаточно дружелюбно. Это мгновение надолго застынет в рыжей голове, застрянет там, прилипнет как приставучая песня и будет крутиться и крутиться, пока тебя не начнёт просто тошнит от всего происходящего.  — Знаю. — Вот он, тот самый момент, когда наконец-то можно попытаться поймать бабочку в сачок, главное потом выпустить её и ни в коем случае не трогать пальцами крылья, чтобы она могла вновь летать и кружить в своем необычном, чудесном танце, а не лежала на земле, умирая, понимая, что скоро какой-то недальновидный человек раздавит её. — Пожалуйста, Стелла, расскажи, что тебя беспокоит? — Блум двигается ближе, приобнимает девушку одной рукой и видит как в одно мгновение по щелчку пальца гаснут две вещи. Маленький огонёк света и лицо Стеллы. По щекам вновь текут горячие слёзы, но на этот раз девушка не отталкивает Блум, не говорит какую-либо колкость. Стелла чувствует тепло феи огня и понимает, как же сильно она сама замёрзла. Всхлипы, что Стелла больше не сдерживает, режут слух тонкой проволокой. Нить идёт прямо по сердцу, заставляя его жалобно истекать кровью. Блум кладёт руку на голову феи, поглаживает её мягкие блондинистые волосы, а после пальцами скользит к затылку, слегка надавливает на него, чтобы девушка положила голову на, казалось бы, такое хрупкое плечо Блум. Пижамная футболка впитывает в себя слёзы не хуже множества платков. Между бесконечным количеством всхлипов, с пухлых губ вырываются слова. Голос такой разбитый, выражающий в полной мере всю боль и обиду девушки. Блум внимательно слушает, несмотря на то, что часто слова слипаются между собой, превращаются в непонятное месиво, которое никто и никогда в жизни не разберёт. Но Блум всё равно внимательно слушает, чувствует, как плечо промокло насквозь, как ткань липнет к телу, как руки Стеллы сжимают футболку феи огня, кажется, что ткань настолько сильно помята, что ни одна усердная глажка утюгом не исправит этого. Стелла хочет, чтобы её любила мама, но она только давит и душит множеством обязательств. Стелла хочет радовать маму своими успехами в магии, но может лишь разочаровывать её и не оправдывать имя королевской дочери раз за разом. Стелла хочет быть добрее к окружающим, но боится, что получит от них такую же «любовь», как и от матери. Блум поняла только это среди множества слов, срывающихся с губ, тонущих в жалобных всхлипах, в сорванном дыхании. Нос забит, рот отчаянно пытается поймать кислород, тело бьёт мелкая дрожь. Тёплые руки феи огня гладят волосы, пока сама она шепчет: «Всё хорошо, у тебя есть мы все, есть я». Трясущаяся рука Стеллы находит руку Блум и переплетает пальцы, голова, кажется, никогда не поднимется с такого удобного плеча.  — Почему… — Всхлип, уже не такой громкий как прежде, кажется, что буря стихает, — ты всегда… — Большой палец Стеллы гладит ладонь Блум, так осторожно, медленно, — была добра ко мне?  — Несмотря на всю твою стервозность, ты всё равно мне нравилась, и я очень хотела узнать тебя поближе, потому что знала, что вся твоя грубость — просто маска, и в душе ты очень хорошая. — Принцесса некоторое время молчит, мозг отказывается верить в происходящее, но после всё-таки девушка отвечает:  — Какая же ты дотошно банальная. — Усмешка на губах Стеллы.  — Такая, какая есть. — А после неё усмешка касается и губ Блум.  — Ты мне нравишься такой, честной, добродушной, но у тебя есть один минус.  — И какой же?  — Ты ужасно наивна.  — А в чем проявляется моя наивность?  — Что если бы ты ошиблась на счёт меня, и я была бы просто жестокой тварью? — Стелла переигрывает вопрос, превращая его в новый, надеясь услышать только хорошие слова от Блум, потому что ещё несколько плохих она не выдержит. Это был тяжёлый день.  — Во-первых, не бывает просто жестоких тварей, а во-вторых, я же не ошиблась насчёт тебя. — Блум замолкает на пару секунд, а после продолжает. — Ты хорошая. — Стелла поднимает голову с плеча, через пелену слёз она видит такие выразительные и красивые глаза Блум, а далее взгляд резко падает на её губы, что расплылись в лёгкой дружелюбной улыбке. Кажется, что наивность феи огня передалась и принцессе. Стелла медленно двигается к лицу Блум, осторожно накрывает губы девушки своими и нежно сминает их. Они расцепляют руки, что до этого так и были в замке. Если Блум окончательно потеряна, она просто не понимает, что ей нужно делать, то Стелла уверенно действует, кладёт ладони на мягкие щёки, гладит их большими пальцами. Блум в ступоре, но понимает, что всё происходящее вызывает у неё таких сильно клишированных бабочек в животе. Счастье волнами тепла разливается по всему телу, и фея огня понимает, что ей срочно нужно учиться контролировать свою магию, ведь она сейчас накалена до предела, руки Стеллы просто держат раскалённый уголь, и им чудом удаётся не обжечься. Блум неловко прерывает поцелуй, чуть отодвигается от Стеллы, и та мгновенно убирает ладони с горячих щёк, но фея огня тут же крепко обнимает девушку. Почти душит её в жарких объятиях. Слова сейчас кажутся такими лишними. В комнате существуют только звуки дыхания, чуть сбитого, взволнованного. Мысленно Стелла сочувствует Музе, что явно проснулась из-за сильного шквала эмоций, что обе девушки испытывают прямо сейчас, пусть они и находятся за две стены от неё. Так приятно чувствовать хотя бы что-то, кроме разбивающей на тысячи осколков пустоты.