Два тёплых вечера

      В тот вечер, когда Альбрехт сообщил другу о предстоящих выходных вместе, он снова предложил Фридриху пойти заглянуть в окно Катарины. Ваймер согласился, хотя нельзя сказать, чтобы девушка очень его интересовала. В общем, ему было всё равно, просто хотелось провести время с другом. В этот раз Фридрих поднялся первым, недолго посмотрел в окно, а, спустившись, не сразу убрал ладони с плеч Штайна. Молча, удивляясь сам себе, смотрел боксер в широко распахнутые глаза Альбрехта, что казались темно-синими в густых тёплых сумерках, и эти несколько секунд длились бесконечно долго.       Той ночью Фридриху не спалось, он ворочался, глядя в потолок, но мысли его были полны не образами девушки, они как-то быстро пропали, стерлись из памяти. Он больше думал о том зрительном контакте с другом, о чувствах, которые вызвала его близость и мимолетное подобие объятий. Что-то смутное и неясное томило душу парня, будто в огромный ком переплелись все впечатления последних недель в этой странной школе, будто он был на некоем распутье, подсознательно чувствуя, что должен сделать решающий выбор, может быть, главный в своей жизни. И вскоре они поехали в гости в дом родителец Альбрехта. На этот раз без гауляйтера, который уехал по срочному делу — просто подарок!       В просторном салоне шикарной машины, что везла их к замку семьи Штайн, друзья то и дело переглядывались, улыбаясь, а Фридрих всё смотрел на тонкую руку друга с длинными изящными пальцами. Она расслабленно лежала на светлом кожаном сиденье и будто приглашала накрыть её большой ладонью...       Боксер быстро очаровал фрау Штайн вежливыми манерами и обольстительной улыбкой. За ужином Альбрехт шутил и много улыбался, будто купаясь в атмосфере доброжелательности и внимания, которой ему так не хватало, а Фридрих был искренне рад за друга.       А ночью, когда все легли, Ваймер повернулся на едва слышный шум, и вдруг увидел у своей кровати Альбрехта, который молча смотрел на него, вопросительно и настойчиво. Поддавшись порыву, Фридрих откинул одеяло и подвинулся на постели, освобождая место. Штайн легко и бесшумно юркнул к нему в объятия, обхватил его талию, уткнулся ему куда-то в шею, поцеловал наугад, неловко, трепетно, а Фридрих обнял друга, как обнимал младшего братишку. В этот момент Штайн перестал прятать лицо, взглянул Ваймеру в глаза одновременно нежно и жадно, а тот замер, ошеломленный его красотой и чувственностью.       А Штайн поднял свою руку и медленно, едва касаясь, погладил лицо Фридриха, провел линию от висков до подбородка, кончиками пальцев коснулся шеи, ключиц и замер. Ваймер понял, что надо делать, и тело будто пронзило электричеством, когда их губы соприкоснулись.       Губы Альбрехта оказались такими теплыми и нежными, что Фридрих забылся, полностью отдаваясь страстному поцелую, проникая в рот друга языком. Раньше, даже несколько дней назад, он и думать о таком не мог. А теперь с наслаждением целовал его, недоумевая, как же не догадался сделать этого раньше. Альбрехт не сразу ответил на поцелуй, на секунду замерев, будто не веря, что друг дарит ему эту ласку, потом же отвечая со всем пылом юной души, безжалостно отвергаемой всеми, кроме Фридриха. Альбрехт целовался неумело, но страстно, прижимался к нему всем телом, осмелев, засунул руку под одеяло, забрался под рубашку. Тонкие теплые пальцы друга пробежались по мускулам плоского живота, огладили грудь, накрыли возбужденный член, прикрытый только тонкой тканью пижамных брюк. Ваймер громко вздохнул, и этот звук, казалось, должен был разбудить весь дом, но, к счастью, комнаты матери и слуг были ниже, на первом этаже. Альбрехт подождал немного, затем начал двигать ладонью по члену друга, второй рукой приспуская резинку пижамных брюк, огладил и сжал упругую ягодицу, заставив Фридриха податься бедрами ему навстречу. Боксёр же гладил его узкую гибкую спинку, сначала не решаясь на более смелые ласки, но теперь переместил руку вперёд, между их разгоряченными телами, обхватил член Альбрехта и тоже начал ласкать его, а губами вновь прижался ко рту Штайна. Несколько минут спустя Ваймер почувствовал, как дрожит тело друга, и ускорил движения, ловя губами его тихие стоны, и через несколько мгновений кончил сам. Еще несколько минут они слушали глубокое дыхание друг друга, затем Фридрих несмело улыбнулся и едва слышно спросил:       — Что же завтра? Твоя мама...?       Альбрехт чуть кивнул, ободряюще прикрыв на секунду глаза, и достал платок из нагрудного кармана рубашки. Они вытерли уже начавшие остывать жемчужные капли на руках и брюках друг друга, затем Штайн, не глядя больше на друга, собрался вставать, но Фридрих удержал его, хватая за предплечье:       — Подожди!       Тот непонимающе повернулся, а Ваймер притянул его к себе и нежно поцеловал в губы:       — Полежи со мной ещё немного.       Губы Альбрехта тронула улыбка, а взгляд стал лучиться радостью. Он чуть склонил голову вбок и окинул Фридриха довольным умиротворенным взглядом, в самой глубине которого опытный человек увидел бы большую теплоту, но вместе с тем и глубокую печаль, но Ваймер ничего не заметил, он лишь ласково и приглашающе смотрел на юношу. Альбрехт лег обратно и закрыл глаза, позволив себе понежиться в объятиях Фридриха несколько минут, а тот с легкой улыбкой смотрел на лицо друга. Интересно, что в школе боксера считали образцовым арийцем, обладавшим статью, силой и эталонной внешностью. А сам он считал, что если с кого и надо брать пример, то только с Альбрехта. Ваймер восхищался его умом, начитанностью и добротой. Вот и сейчас, глядя на высокий чистый лоб друга, вспоминая взгляд его больших синих глаз, он вдруг подумал, что они похожи на океан, теплый, ласкающий, бездонно глубокий. Он чуть приподнял голову и поцеловал Штайна в лоб.       За завтраком друзья исподтишка улыбались друг другу и касались пальцами под столом, так чтобы не видела ни мать, ни служанка, помогающая с сервировкой еды.        — Ну, мальчики, что планируете делать сегодня?       Было утро субботы, в чуть приоткрытое окно проникал бодрящий воздух солнечного ясного дня, который обещал быть удивительно теплым для октября.        — Пойдем на луг, поиграем в мяч, — с обаятельный легкой улыбкой ответил Альбрехт, а Ваймер взглянул на него и кивнул.       К счастью, фрау Штайн больше не проявляла интереса к их делам. Она принялась рассказывать о своих планах по обустройству особняка, о том, что со дня на день ожидала посылки с великолепными картинами, которые идеально впишутся в гостиную. Альбрехт помрачнел, прекрасно понимая, откуда эти картины и, быстро допив кофе, встал. Фридрих вскочил тоже, и они пошли переодеваться.       Широкий луг, простирающийся от владений гауляйтера до хвойного леса, встретил их шелестом сухой травы, редким разноцветьем поздних цветов и трав, сыроватым грибным запахом. Так спокойно там было, так мирно, так далеко от мрачных стен Алленштайна. Фридрих раскинул руки и повернулся вокруг своей оси, вдохнул глубоко. Он широко улыбнулся другу, а тот ответил на улыбку, чуть склонив голову набок, понимающе и снисходительно, как улыбается взрослый ребёнку, который непосредственно и откровенно выражает свои чувства.       — Лови! — Альбрехт кинул Фридриху мяч, и тот охотно подпрыгнул за ним. После игры он сидели на небольшом пригорке, смотрели, как играет внизу небольшая река, а сбоку шелестел густой и тёмный лес.       — Как думаешь, что ждёт нас в будущем, после окончания академии? — спросил Фридрих.       Альбрехт ответил не сразу. Он помолчал, кусая сорванную тут же травинку, и наконец ответил тихо, будто нехотя:        — Не знаю, не могу представить. Иногда мне кажется, что ничего.       — Как ничего? Совсем ничего?        — Совсем. Не знаю, не хочу об этом сейчас...       Альбрехт поднялся и прошел немного в сторону леса. Фридриха почему-то обеспокоили и встревожили его слова, его голос, который снова стал таким печальным и ломким, как в тот момент, когда Штайн говорил, что родители не читают его сочинений.       — Говорят, здесь водятся дикие животные! — объявил Альбрехт, приближаясь к опушке, а Фридрих почувствовал облегчение, снова видя улыбку на лице друга. Он догнал его, беря под руку, подвёл к большому дереву, легко прижал к столу и наконец сделал то, о чем мечтал с самого завтрака: поцеловал сочные пухлые губы Штайна, обнял его миниатюрное, но крепкое и гибкое тело, зарылся пальцами в каштановые волосы. Альбрехт горячо ответил на поцелуй, его губы, нежные, неторопливые, сводили боксера с ума. Они целовались, наверное, около получаса, затем Альбрехт опустил голову, мило и смущенно улыбаясь, тихо сказал:       — Надо возвращаться, мама будет беспокоиться.       Фридрих вздохнул преувеличенно-горестно, и они медленно пошли к дому. Позади шумели высокие корабельные сосны, их рыжие стволы были будто напитаны прощающимся осенним солнцем.       После ужина ребята сели было в гостиной, разложили на столе настольную игру, но играть было совершенно невозможно: случайные касания рук порождали горячие откровенные взгляды, и здесь, в доме, где сновали всевидящие слуги, это было уже опасно. Штайн предложил выйти в сад, подышать воздухом перед сном.       В саду было тихо и как-то благостно. Светлые, пышные головки цветов едва покачивались от небольшого ветерка, темная трава казалась бархатной. Парни отошли чуть в сторону от того места, где ярко освещенные окна дома бросали желтые отсветы на землю, и Фридрих взял друга за руку. Этот жест, уверенный, крепкий и тёплый, сказал Альбрехту больше, чем могли бы сказать любые слова.       Наступила полночь, затих огромный дом, и Фридрих сам пришёл в комнату Альбрехта. Тот стоял у окна, кажется, это было его любимое место для размышлений. Ваймер аккуратно закрыл дверь, стараясь сделать это как можно тише, и медленно шагнул к другу. Штайн смотрел на него вполоборота, нежно и грустно, как только он один мог смотреть. Ваймер подошел, осторожно обнял парня за плечи, зарылся носом в шелковистые темные волосы на затылке. Услышав вдох Альбрехта, он чуть наклонил голову и начал целовать его шею, скользнул руками по тонкой талии, затем забрался под рубашку, коснулся горячей гладкой кожи. Ваймер повернул возлюбленного к себе, пожирая глазами его лицо, ловя взгляд, который Альбрехт переводил с его рта на глаза. Штайн был такой хрупкий и красивый в тот момент, что хотелось сжать его крепче, быть ближе, как можно ближе, украсть, спрятать ото всех... Ваймер прижался губами ко рту парня, целуя властно, жадно, сладко. Он почувствовал, как друг обнимает его в ответ, а дальше было сладкое безумие, горячие, едва сдерживаемые вздохи, приоткрытые губы, припухшие и раскрасневшиеся от поцелуев, темная чёлка, упавшая на покрытый испариной высокий лоб. Ритмично двигаясь, Фридрих увидел, как друг подносит кулак ко рту, чуть закусывает зубами пальцы, чтобы не кричать от накатывающих трепетных волн острого удовольствия, и они оба будто растворились в прозрачном воздухе этой невероятной, удивительно теплой для осени ночи.       После ребята нежились в объятиях друг друга не желая расставаться, не желая торопить наступление завтрашнего дня, когда придётся вновь надеть строгую форму и уехать в старый замок, снова надеть маски безжалостных арийцев. Но всё это будет завтра, а пока Фридрих любовался прекрасным профилем друга, отблесками лунного света на его волосах, слушал его легкое дыхание и тихо улыбался. Он думал, что вот, оказывается, как бывает в жизни: все начинается с неожиданной помощи и робкой улыбки, тёплых взглядов, предназначенных лишь друг другу, перехваченных украдкой; с эмоций, разделённых на двоих и не знакомых остальным, с понимания другого как себя. Ваймер всё хотел что-то сказать, как-то выразить, всё, что было на душе. Парень приподнял голову, взглянув в лицо друга, увидел, что тот спокойно спит. Веки Альбрехта не двигались, пушистые ресницы отбрасывали длинные тени на немного по-детски пухлые щеки. Фридрих вновь уложил голову на подушку, умиротворенный. "Иногда для любви не нужны слова", подумал он и погрузился в сон.