Цветы в зеркале, луна в воде

В голове набатом бились мысли: «Почему? Почему это произошло снова? Почему именно я?». Шан Цинхуа лежал на ледяном полу, прижимая ноги к себе и обхватывая их руками. Его и без того хрупкое человеческое тело била дрожь, а мороз в этом помещении проникал в самые кости, словно пытался увеличить и без того мучительные и невыносимые чувства. Голову разрывали мысли, тело и душу боль и отвращение. Цинхуа и без зеркала знал, как выглядит сейчас. Одежда порвана, грудь, ноги, часть плеча были оголены и обожжены морозом, обморожение первой степени плавно переходило во вторую, волосы и лицо были испачканы в семени неизвестных демонов. Кровь, перемешанная со спермой примёрзла, и уже давно перестала стекать по внутренней стороне бёдер. На покрасневшей коже бедер, рук, груди и шеи тёмно-синие синяки смотрелись пугающе контрастно. Они крупными пятнами покрывали его тело. Он попытался встать несколько раз, но от его ног-спичек совершенно не было никакого толку, словно они отсутствовали вовсе. Шан Цинхуа практически их не чувствовал. Если сначала Цинхуа поглотила волна боли, в которой он начал тонуть, то сейчас он словно оказался в вакууме: вокруг было так пусто и тихо, а воздух словно выкачали. Он был слишком измотан и просто хотел отключиться, но Цинхуа думал, что на это у него нет прав. Его король разозлится, когда увидит такую отвратительную картину, да и какой беспорядок кругом творится. Хоть Мобей уже давно не поколачивал своего слугу, но страх, который стал животной привычкой, крепко впитавшейся и слившейся воедино с Цинхуа, остался ещё с прошлой жизни. Правда, он давно понял, что Мобей ни разу не делал это всерьёз. Впервые побои и боль не вызывали собачий ужас. Мало того, его Король даже спасал его несколько раз и проявлял некоторую заботу, которую Цинхуа не ощущал с самого детства. Он соврёт, если скажет, что не привязался к Мобею, но Повелитель был слишком непредсказуемым. А в прошлом за малейшее ощущение комфорта ему приходилось платить, поэтому слуга в истощающем и сжирающем душу ожидании считал дни до срока уплаты, однако долг увеличивался, но Мобей все ещё не потребовал ни возврата, ни процентов. Ему не оставалось ничего другого, кроме как начать ползти по ледяному камню, пожалуй, это единственное, что он мог сделать сейчас. Дыхание сбилось, сосуды в глазах полопались, он тихо стонал от боли, сам не замечая этого. Ничего не осталось внутри. Казалось, его мышцы превратились в ледяной металл, они совсем перестали проявлять хоть каплю гибкости, да и потяжелели так, что не каждый тяжелоатлет смог бы их поднять. Однако превозмогая самого себя, с резкой болью возникшей в лёгких и колким покалываниям в конечностях, которые как круги на воде расходились по всему телу, он полз дальше. Очень скоро Цинхуа содрал колени и руки в кровь, запачкав ею одежду и пол. Слуга не хотел потом отмывать всю эту огромную комнату от застывшей крови, но пытаясь её стереть рукавами ханьфу, он делал лишь хуже, к тому же, она примерзала очень быстро. Со стороны могло бы показаться уморительным, что он так долго не мог преодолеть каких-то сто пятьдесят метров. Однако хоть и конечности слуги были на месте, ему казалось, что их и вовсе не было. Боль постепенно начала расти. Ноги и руки кровоточили, а левое запястье постоянно пронзала острая боль, и оно подозрительно опухло. Слёзы, которые успевали скатываться, разъедали покусанные и изодранные губы. Эти сто метров с небольшим превратились для него в перевал Дятлова или же дорогу на Эверест, где в трупы втыкают указатели, а он скоро станет одной из таких подставок. Цинхуа, который не переносит холод, вынужден в примерно минус сорок, а по его ощущениям все минус шестьдесят, почти голым ползти по обледеневшему каменному полу, делая остановки на отдых, чтобы попытаться убрать кровь. Он мог упасть и здесь и просто заснуть в этом мерзлом царстве вечным сном, но не хотел так глупо проебывать шанс, выпадавший далеко не всем. В этом пронизывающем насквозь морозе, кроме подступившей к горлу боли, было ещё одно чувство и желание, которое перекрывало всё остальное. Как бы человек не корил себя за него, как бы не убеждал себя, что второй шанс даётся далеко не всем, что эта боль временная. Ничто не помогало. Ведь в прошлой жизни всё это стало фатальным, и он сам подвёл черту и подписал смертный приговор. Полностью обессилевший Цинхуа, наконец добрался до покоев, в которых не было удушающего холода. Тепло начало моментально распространяться по всему телу, от такого резкого перехода он почувствовал новую порцию боли, но кажется, сегодня его лимит был исчерпан, и он перестал обращать внимания на что-либо. Единственная мысль в его угасающем сознании была, что его вырвет сейчас от этого подобия одежды, в которой он ещё находился. Мало того, что та была порвана и пахла далеко не кондиционером для белья, так ещё вся запачкана в крови и жидкостях чужих тел. Последнее, на что хватило сил этого слуги, так это сдёрнуть покрывало с кровати и, накрывшись им, уснуть на полу. Все самые омерзительные и неприятные чувства смешались в единый коктейль, который пришлось выпить залпом. Он перетекал из души в тело и обратно, казалось образуя бесконечность. Организм человека пытался всеми силами сломать эту чудовищную паутину, в которой застрял. Адреналин притупил физическую боль, эндорфин моральную, но фантомные ощущения накрепко обхватили своими когтистыми пальцами его шею и, казалось, сжимали всё сильнее, тогда уже ничего не оставалось, кроме как отключить на время разум и провалиться в стоячую мглу. Сладкая, прохладная, свободная тьма обволакивала его беспокойное сознание, она ласкала как никто раньше и временно возвращала равновесие, позволяя утонуть и забыться. В эти минуты он словно переставал существовать, лишь его бренная физическая оболочка осталась где-то там. В этой ночной нежности он хотел остаться навечно, но скользкие, жёсткие, костлявые руки, покрытые кусками гниющей плоти с силой вырвали его и, словно окатив ведром ледяной воды, вернули в реальность, в столь удушающую, парализующую, проникающую болезненными импульсами в самое нутро. Тьма развеялась не оставив даже блёклого тумана, который напоминал бы, что временно, но Цинхуа был в безопасности. Теперь же вся комната была освещена солнцем, но во владениях Мобея даже свет солнца не грел и не желтил, он был таким же холодным, как и всё вокруг, но столь ярким, что глаза слезились от этой синеватой белизны. Цинхуа мог лишь смотреть в потолок и не двигаться. Как только талисман послушания прикрепили к его спине, его руки обмякли и безвольно упали, а ноги подкосились, стопка свитков выпала и они раскатились по всей комнате. Первая мысль, пришедшая в голову лихорадочно думающего Цинхуа была: «Нападение? Нет, меня бы сразу убили. Да и снаружи слишком тихо. Шантаж? Тоже глупо…» Грубый, скрипучий низкий голос заставил обратить на себя внимание. Несколько демонов стояли перед Цинхуа, но из-за талисмана он не мог головы повернуть. Всеми своими силами, он пытался прорваться сквозь магию, но его заклинательских сил не хватало. Тогда один из них протянул свою сухую руку с длинными пальцами, которые казались ещё длиннее из-за ногтей, к подбородку слуги. Он оценивающе покрутил голову, словно оценивал кобылу на торгах и хмыкнул. У Цинхуа пробежал холодок по спине, а от слов демона и вовсе всё перевернулось внутри: — Какое гадство! — плюнул демон прямо в лицо слуги, — неужели Повелитель действительно предпочёл этого смертного, да и ещё такого обычного. Лучше бы он был совсем уродом, в нём ведь нет ничего особенного. Когда они наклонились над лицом Цинхуа, чтобы рассмотреть того, он наконец смог увидеть кто это был. Судя по загару и человеческой форме, они явно были с южных земель и были далеко не последними служащими, так как их оболочки не были лишены коварного изящества. Совсем недавно к Повелителю Севера пришло предложение о браке с дочерью Повелителя Юга, но то было сразу же отклонено несмотря на множественные церемонии и попытки лести. Ходили слухи, что оба, дочь и отец, восприняли это как личное оскорбление. Однако, прежде чем успеть обдумать всё происходящее, он ощутил как липкий и скользкий язык прошёлся по его губам, подбородку и шее. В горле остался немой ужас и крик, которые он не мог выпустить. Как только второй демон начал развязывать пояс на его одежде, все самые худшие мысли и догадки подтвердились. Внутри всё свернулось и затянулось в узел, страх своими когтями начал раздирать его раньше, чем это сделали демоны их ногтями. Он с новой силой начал пытаться сломать магию талисмана, от безысходности и подступившей к горлу горечи его силы возросли, но всё ещё недостаточно. Избавив его от верхних одежд, второй и третий демоны начали то грубо мять и тянуть его соски, то прикусывали их. Отвращение и страх достигали апогея, Шан Цинхуа не мог ни закричать, ни сопротивляться, он был абсолютно бессилен, всё что он мог — лишь рыдать в беззвучном отчаянии, которое сковало его. В голове начали всплывать отрывки из его старой жизни, которую он изо всех сил пытался закопать как можно глубже. Это было далеко не в первый раз для него, но не столь жестокий и болезненный, никогда его грудь не кусали до крови. Казалось, что эти демоны полностью отдались своим животным инстинктам и хотели его сожрать. Он уже перестал понимать, сковал его движения талисман или паника, которая перекрывала воздух, заставляя его тело содрогаться. Остатки воздуха выбило из лёгких скользящие, грубые движения руки, которая проникая через нижние одеяния, начала мять ягодицы с неистовой силой, царапая, оставляя синяки с кровавыми бороздами. Его нервы лопнули, словно натянутые до предела струны, когда он услышал звук рвущейся одежды. Зрачки уменьшились, взгляд суматошно забегал, ища хоть какую-то подсказку на помощь, но ничего, кроме ослепляющего света, он не смог разглядеть. Это стало последним толчком, ледяной воздух превратился в огненное марево, которое обжигало изнутри, Цинхуа буквально забыл как дышать. В этот самый момент, вспыхнул огонёк надежды, силы вернулись в его руки и ноги, он снова вернул контроль над телом. Шан Цинхуа смог прорваться через магию талисмана. Несмотря на охваченное паникой сознание, инстинкт самосохранения взял вверх в этой битве. Никогда прежде в нём не было сколько сил и энергии, недолго думая он оттолкнул демонов ногами и духовной энергией. Вся троица отлетела на несколько метров, ни секунду не медля, он рванул к выходу, ему казалось, что он бежит по раскаленному углю, а не ледяным камням. Его обуревало сладкое чувство свободы, он часто и порывисто задышал, вдыхая горячей грудью прохладный воздух, который отрезвлял его сознание. Однако демоны не были такими слабаками, как могло показаться. Столь резкое сопротивление застало их врасплох, но они стремительно поднялись на ноги, догнав Цинхуа и преграждая путь к отступлению. Сначала их разгневало, что они были отправлены в полёт таким слабаком, но гнев моментально перешёл в азарт, захвативший их. Казалось, что они обрели коллективный разум, но на самом деле их прогнившая и похотливая суть обрела полностью звериный характер. У них не было общей стратегии по захвату жертвы, но они чувствовали, как должен вести себя хищник, а общее желание совпадало, поэтому если бы они объединились в одно целое, это бы ни на секунду не удивило бы травоядное. Они трое перегнав человека, преградили ему путь, схватив за руки Цинхуа, который всеми силами пытался вырваться. Один из них, самый высокий, снова схватил Цинхуа за подбородок, оставив новые царапины, низким голосом, почти шёпотом, заставляя сердце Цинхуа сжаться от страха и боли, прошипел: — Разве шлюхи, живущие как слуги, не должны быть послушными? Мы хотели помочь вам и трахнуть как можно легче, но такое поведение наказуемо, — он улыбнулся, но это было больше похож на оскал хищника, который прежде чем убить демонстрирует клыки, буквально показывая, как мучительна будет смерть. Тихий и надломленный голос, перемешанный со всхлипами разжёг в них пламя ещё сильнее: — Почему? — в этом вопросе было куда больше, чем могло показаться.

Почему он? Почему снова он? За что? Сколько это будет продолжаться?

— Лорд пика Аньдин, не догадался? — никогда ещё столь унизительно не произносили его титул, растягивая каждый слог. — А говорили, что вы хитрый и сообразительный, — он хрипло усмехнулся, сильнее сжав подбородок и притянув к себе, сокращая расстояние между ними. — Повелитель Севера оскорбил нашего Повелителя и его достопочтенную дочь отказом. Птички напели, что есть некий слуга у Повелителя Севера, которым он дорожит, как императрица подаренным нефритом*. Цинхуа опешил от услышанного. Что тут говорить, Мобей как слугой не особо им дорожил, несколько раз уже говорил, что пора изменить всё, а в таком ключе и подавно. Да и когда все созданные им антагонисты успели полностью отринуть свою гетеро сторону? Если с Ло Бинхе это вполне объяснимо, то что касается Мобей Цзюня? — Вы… вы ошибаетесь, — еле двигая губами, просипел ошарашенный Цинхуа, но полностью уверенный в своих словах. — Даже если это так, — демон наконец отпустил его подбородок и зашуршал в мешочке руками, — кому не интересно попробовать человека, да ещё приближенного к самому Мобей Цзюню. Вместе с новым налепленным талисманом послушания, погасли и последние искорки надежды в сердце человека, голова и руки безвольно опустились. Демоны, державшие его, грубо потащили его обратно к столу, хотя могли приказать следовать за ними, но их будоражило и возбуждало до мурашек то, как жалко и беспомощно выглядел этот смертный, его можно было унизить и растоптать, надругаться и ещё раз растоптать. Свет царивший вокруг, превратился для Цинхуа в самый ужасный кошмар. Страх и паника вновь обуяло его сознание, перед глазами всё плыло из-за непрекращающихся слёз и ярких бликов, конечности пронзила ноющая боль, когда его грубо кинули на деревянную поверхность. Внутри не осталось ничего живого, последние цветы надежды завяли. Теперь он окончательно понял, что выхода нет. Как и тогда он связан по рукам и ногам. Цинхуа словно погрузился под воду, все голоса были заглушены. После столь долгого перерыва, он забыл как отключать своё сознание в моменты, которые терпеть становится невыносимо. Его дыхание вновь сбилось, тело накрыла дрожь, демоны решили исполнить своё наказание, воспользовавшись магией талисмана. В этот раз он уже не мог ни сломать печать талисмана, ни сопротивляться, ни заткнуть себе уши, лишь беспомощно лежать. Сквозь эту толщу воды он услышал чей-то звонкий голос, отдавший первый приказ, и мягкое тело слуги начало повиноваться прежде, чем он успел что-то подумать. Словно не он управлял своим телом, а невидимые нити передвигали его конечности. Они заставили встать Цинхуа на четвереньки, прогнуться и раздвинуть ягодицы. Все мысли вмиг улетучились и осталось одно лишь желание — умереть здесь и сейчас, на этот раз полностью без всяких систем и перерождений, лучше бы тогда Мобей прикончил его, лучше бы он умер тогда в подвале, лучше бы он не рождался. — Скажи, что хочешь, чтобы тебя отымели, а после открой рот пошире, — он уже не различал кто говорит, он просто хотел чтобы это закончилось в один момент. В помещении эхом раздался слабый и тихий надрывный голос, слёзы буквально душили его, что привело всю троицу в неописуемый восторг и экстаз: — Пожалуйста, отымейте меня, — если бы Цинхуа мог хотя бы закрыть глаза, то это значительно бы облегчило его страдания, а лучше вырвать себе язык. Он совершенно не хотел этого, ничего из этого, но те продолжали гоготать о том, какой же он извращенец. Кажется, они что-то втерли ему в тело от чего стало невыносимо жарко, перед глазами всё поплыло, а ноги его держали лишь из-за приказа. Вскоре его член встал, и начал гореть от возбуждения. Цинхуа впервые ощутил такое презрение к самому себе; его тело, казалось, больше не принадлежало ему, но он чётко ощущал это мерзкое и вязкое вожделение, что накрыло с головой. Резкий толчок сзади и спереди. Было похоже, словно его пронзали ножом снова и снова, боль не стихала и не уменьшалась ни на секунду, а расцветала с новой силой. Теплые струйки крови потекли по ногам. Его дёрнули за пучок волос назад, который сразу же распустился, но его все так же тянули, заставляя прогибаться. Плоть во рту стало ощутимо твёрже, все глубже и глубже проникая, пока наконец не упёрлась в самую глотку, вызывая рвотный рефлекс. Цинхуа не знал сколько времени прошло, сколько раз его заставили кончить и сколько раз изливались в него, иногда по двое одновременно. Они использовали его руки, заставляя ублажать их, эякулировали ему на лицо и волосы. Казалось, что у них был бесконечный запас энергии, они словно выкачивали все жизненные соки из него. Он больше не чувствовал ничего, Цинхуа не уверен был ли он вообще человеком, лишь физическая боль, которая перекрывала всё, напоминала ему, что он ещё жив. Думал, что это конец, но облегченный вздох или всхлип не успел сорваться с губ, как его грубо спихнули со стола на пол. Сон прервался, точнее Цинхуа, который спал чутко, балансируя постоянно на грани реальности и кошмара, что был более чем реален, проснулся, как услышал открывшуюся дверь. Он лежал на полу, накрывшись одеялом с головой, за кроватью его не было видно, но стоит подойти поближе и сразу же будет заметен комок, которого колотила настолько сильная дрожь, что даже ткань одеяла колыхалась, словно холодный северный ветер обдувал помещение. В этой пугающей тишине, которая лишь прерывалась сбитым дыханием Цинхуа под одеялом, раздался строгий и холодный голос с еле заметными нотками беспокойства, которые не был способен различить в нынешнем состоянии Шан Цинхуа: — Шан Цинхуа? — волнение Мобея усилилось, когда он почувствовал сильный запах крови.