красный

- Мы сохранили вам жизнь. Трясущиеся руки вторят почти дрожащему голосу, - от гнева, не от бессилия. На задворках сознания импульсом бьет мерцающий красным свет – свет, преследующий в кошмарах, свет, сжирающий все, до чего только может дотянуться. И эти чертовы ковры на полу тоже – ужасающе красные. - А вы что сделали?! Черт. Черт. Черт! Провалилось бы оно все, вот прямо здесь и сейчас – и этот треклятый Сиэтл с его воюющими фракциями, и эта мерзопакостная погода с ее выкрутасами (третий день льет, хорошо хоть лодки есть), и эта мямлящая что-то про это-из-за-меня-нет-вакцины девка. Какая вакцина? Какая, к чертям ее, вакцина, когда всё уже почти закончилось? Руки трясутся, но почему-то решительности не хватает застрелить эту иммунную крысу здесь и сейчас, на воспаленное сознание резким потоком выливается ледяное спокойствие и собранность. Застрелить – да, но тогда где та грань между долгом и бесконтрольной человеческой жестокостью? Застрелить – хорошо, но разве это сделает порванному на кровавые тряпки сердцу лучше, хоть немного? Возможно. И не останется ничего, что удержит от собственного безумия. Провалилось бы оно все. К чертям. Тремя днями ранее Сиэтл, день первый - Тебе удобно? Сандра вскидывает русую голову, звякают друг о друга три серебристые булавки в ее левом ухе. Иногда, - например, ночью или ранним утром, - этот звон ужасно раздражал Эбби. Нет, это выглядит очень необычно – необычно для современных условий существования. Сандра в принципе вся выглядит не вполне приемлемо для этих самых условий существования – начиная от забитых по самую шею рук и заканчивая вот этими вот изобретениями, которые разумные люди используют в качестве закрепления чего-либо на какой-либо ткани или мягкой поверхности. А уж то, как Сандра вставляла эти самые изобретения себе в уши, Эбби никогда не забудет точно – мазохизма этой костлявой девице (суповой набор, ага) не занимать. К слову – о мазохизме. Прямо сейчас Сандра сидит на полу, скрючившись в совершенно неповторимой позе, возле ее, Эбби, кровати (аргументировать будет тем, что розетка здесь ближе, конечно) и довольно увлеченно занимается нанесением очередного ужасающего (в ее представлении) рисунка на свое правое бедро. Видимо, нога пошла в ход после того, как на руках места свободного не обнаружилось совсем. Или - еще один возможный вариант - не оказалось в зоне обнаружения местного татуировщика Коэла, к которому Сандра добросовестно таскалась чуть ли не каждый месяц в прошлом году. - Да, удобно. А что? Хочешь помочь? Сандра лукаво улыбается, черные глаза задорно сверкают. Подкалывает, причем, без помощи своей тату-машинки. - Что там на этот раз? Можно, конечно, и ответить этой дерзкой девчонке на ее подколы, поставить на место, как было уже не один раз, но сейчас почему-то грубостей не хочется. Эбби подходит ближе, садится напротив, прямо здесь, на полу, и заинтересованно разглядывает свежие, еще слегка кровоточащие тонкие оттененные черным линии, сплетающиеся узорами в оскалившую острыми белыми (предположительно) клыками морду тигра. Впрочем, оскал можно принять и за кокетливую улыбку – орнамент из каких-то незнакомых цветов (почему-то кажется, что они обязательно красные) делает тигру скидку на агрессию. - Что это за цветы? Эбби протягивает руку и вовремя вспоминает, что свежие татуировки немытыми руками лучше не трогать – пусть условия для заживления этих татуировок и так не бог весть какие, лишнюю грязищу заносить тоже не стоит. Сандра солнечно улыбается, откладывает на разложенную здесь же рядом пленку машинку и перекидывает через левое плечо кудрявый русый хвост, хлестнувший при этом ее по локтю. - Это маки. - Маки? - Ага. Дикие полевые цветы. - Никогда раньше не видела. Какого они цвета? Сандра задумывается на считанное мгновение, скорее всего, подбирая подходящее название из арсенала терминов для описания цвета. Есть нормальные люди, а есть художники, и вот если для нормальных людей желтый, например, это просто желтый, а зеленый – это зеленый, то у художников нет такой простоты в определениях цвета. В свои двадцать с лишним лет Эбби зачем-то умела отличать «цвет морской волны» от просто лазурного, а охру от светло-коричневого. Сандрины бы знания – да в благое дело пустить, только вот кому сейчас нужны художники с таким серьезным подходом к делу. Сандре случайным образом повезло – ее отец выучил всем этим премудростям перед тем, как пасть жертвой эпидемии. - Красные. - Просто красные? Серьезно? - А тебе как хочется? Тут уже Эбби решительно задумывается, краем сознания удивляясь тому, о какой ерунде вообще задумываться приходится. Раньше не приходилось в принципе, ведь вся жизнь, все мысли, все свободное время были положены на алтарь мести – найти и уничтожить убийцу отца – вот самая главная жизненная цель. Однако после того, как несколько недель назад смерть нашла Джоэла Миллера, жизненная цель отметилась зеленой галочкой и торжественно улеглась на полочку почета. А что делать дальше с этой странной жизнью – хрен его знает. Ликвидировать зараженных, воевать со шрамами (серафитами, кажется, они называются серафиты). А еще – собирать монетки в память о давно погибшем отце и иногда задумываться вот о такой вот ерунде, вроде – каким именно оттенком красного цветут эти чертовы…как она сказала? Маки? - Эбби? Цикада поняла, что зависла с ответом слишком надолго. - Все в порядке? Сандра взволнованно касается щеки, проводит пальцем по скоплению веснушек на переносице, заправляет за ухо непослушную рыжую прядь, которая, хоть приклей ее на скотч, постоянно выбивается из косы. - Все в порядке. Задумалась, знаешь, о… - …прелесть прошлого в том, что оно осталось в прошлом. А ты – здесь и сейчас. - А я – здесь и сейчас. Сандра улыбается, кивает и снова берется за свою машинку. С тихим жужжанием аппарат вбивает в гладкую белую кожу черный пигмент. Эбби ненароком задумывается, что можно бы было порыскать в каком-нибудь заброшенном тату-салоне – наверняка такие есть в центре города, - в поисках цветных чернил. Эбби все еще интересно, какого оттенка эти чертовы цветы. Нет, надо будет обязательно обращать внимания на вывески над зданиями во время следующей вылазки. Так, для интереса. Эбби поднимает взгляд с Сандриного бедра выше – на бледных когда-то руках теперь даже просвета тонкого не увидеть – на кистях распускаются розы, переплетаясь стеблями куда-то вбок, цепляются за сидящую на правом предплечье большую черную ворону, с которой сыплются такие же черные перья, но, почему-то, не вниз, а вверх, туда, к внутренней стороне плеча, опутывая легким вихрем большие песочные часы, верхушка которых сделана в форме черепа, а капающая внутри густая черная жидкость, - несомненно, - подразумевает собой кровь. Левое предплечье забито разными мелочами: здесь и ягоды, какие-то листья (предположительно, это папоротник, но щелкун его знает, может и не папоротник), и гайка даже есть, а еще – маленький желудь. Эбби точно помнит, что он где-то на внутренней стороне сгиба локтя. На левом плече у Сандры красивый большущий фонарь, оплетенный цепями, а внутри – потухшая свечка. Символизируют ли все эти рисунки что-то или нет – щелкун его знает, сама владелица этого никогда не поясняла, а Эбби никогда и не спрашивала – смысла особого не видела спрашивать, это же ее, Сандры, личное дело. Жужжание машинки прерывается, оповещая о последней нанесенной линии. Сандра выдыхает, откладывает агрегат в сторону, вместо него потянувшись за баночкой с сомнительно пахнущей мазью и бинтом. - А ты чего так рано? Я думала, тренироваться еще пойдешь. - Хотела, но меня по дороге перехватил Мэнни. Зашла сказать, что нас отправляют в штаб. На передовую. Айзек объявляет общий сбор. Бинт с треском рвется на две части, ловкие пальцы завязывают узелок. - Черт побери, я только понадеялась на спокойные два-три-дня-без-всяких-перестрелок, да еще и с бонусом в виде присутствующей здесь и сейчас тебя. - Знаю, Санди. Этим тяжелым вздохом можно оглушить бегуна, даже кирпич искать не придется. - Я скучала. Эбби поднимает взгляд, встречаясь с черным водоворотом радости и одновременной грусти, что завернулся внутри блестящих напротив глаз. - Я тоже. Рука ложится на оголенное бедро – слегка пониже того места, где теперь скалится усатая морда тигра, сейчас, конечно, спрятавшаяся под бинтом. Пройдет пара дней и бинт будет уже не нужен, рисунок покроется шелушащейся корочкой, которая сойдет со временем. Но сейчас Эбби старается не задевать свежую повязку, осторожно водит подушечками пальцев по внутренней стороне бедра, рисуя какие-то разомкнутые круги. - Черт возьми, обязательно было его прямо сейчас делать? - Не бойся. Не укусит. Сандра подается вперед, обвивая руками сильные плечи, касается обветренными губами подбородка, щеки, виска, выдыхает в самое ухо и жмурится, чувствуя, как тренированные руки забираются под кофту, как мягкие подушечки, испещрённые маленькими царапинами, гладят выступающие позвонки. - Ты когда-нибудь начнешь нормально есть? - Вряд ли. - Оно и видно. Привязать бы тебя к скамейке в столовой и накормить хорошенько. - Привязать можешь и сейчас. Только не в столовой, там народу много. То, с каким жаром она выдыхает последнюю фразу, взрывает коктейлем Молотова железобетонные аргументы из разряда нас-вообще-то-ждут-вот-прямо-сейчас. Эбби кусает за нижнюю губу, тут же возвращая боль нежным поцелуем, прижимает к себе тощее тело еще крепче, будто пытаясь раствориться вместе с ним. Сандра коварно улыбается – знает, что довела, знает, что свое получит. Так было уже не раз, так будет еще точно не два, и даже не три. И как бы хорошо Эбби не знала все лазейки Сандры, каждый раз попадается как в первый. Эбби наклоняет голову, кусает ключицу, тут же зализывает место укуса, целует шею, руками пересчитывает ребра. В рыжую макушку впивается горячее тяжелое дыхание, оплавляя оставшиеся клетки здравого рассудка. Громкий удар двери о стену отрезвляет, но слишком неожиданно – над ухом Сандра шипит от особо резкого укуса. Эбби же чувствует, что готова разорвать голыми руками нахала, кто бы ни стоял сейчас на пороге, хоть сам Айзек. - Я вижу, что я не очень вовремя. Мэнни – гад, каких еще поискать надо, даром, что лучший друг. Эбби злобно скалится в его сторону, понимая, что он сейчас ей фактически должок вернул за тот прошлый раз с очередной неудачной пассией. - Но нас там как бы ждут. Собирайтесь, мы выезжаем. Да, прямо сейчас. - Иди на хер, Мэнни! - Спасибо, доброе утро! Сандра смеется, запрокинув голову, даже не столько от ситуации, сколько от вида нахохлившейся растрепанной Эбби. Та в долгу не остается – не особо сильно, но с напором кусает ее за подбородок. - Ни дня покоя. - Вот вернемся и я тебя точно к чему-нибудь привяжу. - Будто я собиралась от тебя бегать. - Попробовала бы, вдруг чего выйдет. Эбби смотрит долгим пронзительным взглядом, после чего ласково, - как умеет только она одна, - улыбается. - Люблю тебя. Сиэтл, день второй - Ты с ума сошла. - Да черта с два! - Айзек с тебя три шкуры спустит, если поймает. - А вы двое, может, попытаетесь сделать так, чтобы не поймал? Мэнни поднимает согнутые руки вверх – сдается, спорить здесь бесполезно и он это понимает. Сандра смотрит себе под ноги – стоит, подпирая спиной стену полуразрушенного здания, руки сложены на груди в защитном жесте. Скорее всего, что-то задумала, скорее всего, уже давно задумала. - Может, все-таки не стоит, Эбби? Мэнни хоть и сдается, но, видимо, надежда умирает последней. Его правая рука нервно ковыряет фонарик на лямке рюкзака. Эбби и самой хочется что-нибудь поковырять, а еще лучше – чье-нибудь лицо. Например, так не вовремя решившего поиграть в партизана Оуэна – мозги набекрень, видимо, вправить их тоже особо некому (куда там легкорукой Мел, он даже не заметит, если она попытается). Айзек, конечно, убивать его не станет – зачем терять такого ценного бойца? – но вот покалечить может. Эбби вздыхает, качает головой – нет, щелкун с ним, с этим Оуэном, но пойти и выяснить, кто в кого стрелял лучше сейчас. Лучше сейчас, потому что, в данных обстоятельствах есть возможность оправдать друга перед Айзеком – начальник сам сказал, что если Мур явится собственной персоной, то, может быть, его даже выслушают. Может быть, даже простят. Может быть. - Я иду с тобой. Ну конечно! - Нет. - Вокруг зараженных – один на другого лезет, шрамы будто с ними сговорились и под каждым кустом лагерь разбили. Геройствовать сейчас вот вообще ни к месту. - Сандра. - Я сказала: я иду с тобой. - Александра. - Эбигейл. - Солнце садится. Мэнни провожает взглядом взлетевшую с соседней крыши стаю ворон. Солнце действительно садилось, в лучах заката чернело спицами Чертово колесо – верный ориентир на, по сути, не нуждающийся в долгих поисках океанариум. В темноте по этим крышам прыгать действительно не здорово. Да еще и в компании бегунов, щелкунов, и, - боже упаси, - пары-тройки шаркунов. А еще ведь есть топляки. И шрамы – кругом и рядом, как с цепи сорвались. - Если собираетесь идти, то лучше идите сейчас. Эбби гневно сверкнула глазами на так быстро смирившегося с ситуацией Мэнни, на что последний только руками развел – а что я сделаю, дорогая, спорить времени действительно нет. Остается только закатить глаза, подсадить упрямую непослушную девчонку, чтобы та перемахнула через забор и нырнуть следом. Нырнуть следом, чтобы больше никогда не вернуться в то, что она называла «привычным укладом жизни». Привычный уклад жизни рушится незаметно – вообще-то, он начал рушиться ровно с того момента, как Джоэл Миллер испустил последний вздох. Но сейчас спасенные из петли дети почему-то даже не кажутся чем-то из ряда вон выходящим – обычное дело, спонтанное желание помочь ближнему да и только. Почему-то на периферию уходит факт того, что это дети шрамов, что эти дети могут взять и убить обеих – подумаешь, если это не сделают они, то рано или поздно это сделают зараженные. Или сами шрамы. Или Айзек. В мире, где на каждом шагу тебя преследует смерть, перестаешь эту самую смерть считать соперницей. Только здесь, в темной комнате заброшенного маленького дома – чудом уцелевшего, даже крыша почти не течет и дверь можно на замок закрыть, - почему-то особенно остро ощущается холодное дыхание смерти. И дело даже вовсе не в том, что у старшей из двоих, Яры, кость на руке явно превратилась в крошки и простой повязкой, пусть даже с шиной в виде отломанной от табуретки ножки, дело не поправить. - Иди. Я останусь с ними. Сандра так и сидит возле Яры, напряженно вглядываясь в бледное лицо девчушки. Татуированная рука сжимает здоровую руку девочки – поддержка, как она есть. Эбби чувствует разливающееся тепло в районе грудной клетки, стискивает зубы, качает головой. - Опасно, за нами была погоня. Их будет больше. - Я хорошо стреляю. Младший – Лев – выступает из темноты в круг лунного света, сочившегося из окна. У Эбби сердце сжимается от напускного героизма этого серьезного мальчишки. Сандра поднимает взгляд и вдруг улыбается своей лучшей улыбкой, от чего в комнате становится даже как-то светлее. - Я, кстати, тоже неплохо. Иди, Эбби. Найди этого Оуэна, вправь ему мозги, возвращайтесь вместе. Вместе. По хребту побежали неприятные мурашки от этого слова – отголоски прошлого, что с них взять. Эбби дергает головой, морщится, когда кончик длинной косы случайно хлестнул по свежей ране на плече. - Пойдем, закроешь дверь за мной. На пороге Сандра хватает ее за руку, разворачивает и долго целует – так, будто прощается навсегда. - Может, все-таки лучше…? - Иди. Все будет хорошо. - Почему я всегда тебе верю? И, не дожидаясь ответа, Эбби срывает еще один поцелуй и быстро сбегает по ступеням в ночь. Быстро сбегает по ступеням в ночь, чтобы вернуться на следующем рассвете, предварительно врезав зазнавшемуся до недостижимых высот Оуэну (куда ему, все равно на двух стульях усидеть не получится). Осторожно приоткрыть почему-то не запертую дверь, наткнуться на труп шрама, перед этим удивиться, что этих самых трупов вокруг дома явно больше, чем должно было быть. - Не вздумай по мне стрелять. - Эбби?! Сандра напугана, это видно по ее глазам, хотя сама она никогда в этом не признается. Не зря же говорят, что глаза – это зеркало души. Сандра напугана, но, при виде знакомой фигуры, возникшей в дверном проеме, взгляд ее заметно теплеет. В какой-то момент Эбби даже думает, что сейчас она расплачется. - Эбби, слава богам. На диванчике лежит Яра. И ей становится хуже. Решение кажется безумным, но единственным и правильным. - Во-первых, ты не успеешь. Во-вторых, если тебя поймают, то мало не покажется нам всем. В-третьих… - В-третьих, заткнись Оуэн. - Александра, это реальные факты! Мы в самоволке – кто-то дольше, кто-то меньше. Сандра закатывает глаза и отвешивает другу легкий подзатыльник. Заслужил, сам знает, за что. Эбби решительно поднимается с пола и сжимает руки в кулаки. - Медикаменты нужны в любом случае – без них Яра умрет. Мел утвердительно кивает ее словам – не без напускного сожаления, но кого это сейчас волнует. - Я иду. - В больницу? - Да. - Черт тебя дери, Эбби. Оуэн нервничает и это объяснимо – если, не дай бог, Эбби попадется, Айзеку не составит труда стрясти с нее информацию о местоположении его, Оуэна, задницы. И вот тогда начнутся настоящие проблемы. А все так хорошо складывалось. Сандра тоже поднимается на ноги, поправляя съехавшую на плечо с фонарем лямку майки. В образовавшейся минутной тишине звякают друг о друга три скрепки в ее левом ухе. - Я тоже иду. - Точно не идешь. И даже спорить не вздумай – вдвоем еще быстрее попадемся. - Я могу пойти одна. Я бегаю быстрее. А тебе добираться дольше выйдет. Эбби взвешивает ее аргумент и он, черт его дери, действительно очень убедительный. Рисковать Сандрой не хочется от слова совсем, но она и правда легче, тише и быстрее передвигается. Помощь приходит с самой неожиданной стороны. - Я проведу ее по мостам. Лев, до этого молча стоявший возле едва живой сестры, сейчас смотрит на Эбби настолько осознанным взглядом, что ей становится не по себе. - По мостам? - Вы не знаете. Мы построили мосты в небе, чтобы передвигаться незаметно – незаметно для зараженных и псов. Сандра утвердительно кивает, соглашаясь на такие условия. - За сколько времени доберемся, Лев? - Если ты правда тихая и быстрая – меньше, чем за два часа. Сандра снова кивает и переводит взгляд на Эбби. Можно? Сомнения в сердце почти что бьют тревожный звоночек, но Эбби успокаивает себя мыслью, что так действительно будет правильнее. И кивает. - Иди. И почти у самой двери на выход ловит ее и с силой прижимает к себе, шепотом умоляя быть осторожнее и если что-то пойдет не так – тут же разворачиваться обратно. Сандра отшучивается, что звоном костей и напугать можно, ты что, все шрамы разбегутся, а потом легко целует в щеку и выскальзывает за полупрозрачную дверь вслед за мальчишкой. И, черт ее дери (не дай боже), действительно возвращается через несколько часов – потрепанная, местами раненая, но со всем списком нужных медикаментов, что написала до этого Мел. А дальше – несколько часов ожидания, перевязанные остатки от руки девочки, которой больше не удастся доказать свое мастерство стрельбы из лука. По физиологическим причинам. Эбби скалится на с чего-то взъевшуюся на нее Мел, при этом чувствуя, что подруга отчасти права – в глубине души и правда загнивает что-то важное, что-то, что должно цвести (почему-то красными цветами, шаркун их потопчи). Сандра улыбается, говорит про какие-то вещи, которые кажутся нереальными – поедем в Санта-Барбару, пусть даже и вдвоем, найдем цикад, вернем все, как оно раньше было, обязательно вернем, а то, что сейчас происходит – забудем, как страшный сон. - Эй, я здесь. И я люблю тебя. Эбби благодарно улыбается, касаясь губами острого плеча, неосторожно забывает о том, как опасно верить во что-то хорошее в этом новом жестоком мире. Все обрывается достаточно быстро – можно даже сказать: в одном мгновение. И неожиданностью это не назовешь. Лев уплыл на остров. На этот же самый чертов остров Айзек будет нападать вот прямо сейчас. И теперь выбора не остается точно. На острове разверзнется настоящий Ад - догадаться до этого не трудно. И кое-кому там делать совершенно нечего. - Останься здесь, вдруг он вернется. Сандра кивает, закусывая нижнюю губу. Что-то в ее взгляде не нравится Эбби, но думать особенно некогда – каждая минута на счету. Когда лодка отплывает от причала, Эбби оборачивается и долго смотрит на оставшуюся там одинокую тонкую фигуру с развевающимися по ветру русыми волосами. Сиэтл, день третий В залах океанариума подозрительно тихо – не слышно даже стука капель, падающих вниз с протекающей крыши. Эбби почти не обращает на это внимания – отголоски пережитого несколькими часами ранее ада все еще врезаются всполохами ярого пламени в сознание. Оглядев мальчишку на наличие серьезных ранений и убедившись, что с тем все в порядке, Эбби, наконец, начинает чувствовать, что что-то идет не так. Что-то идет не так. Что-то не так. «Вернетесь и все встанет на свои места». Что-то. Не так. «Я буду ждать и очень волноваться». Что-то. «Люблю тебя». - Сандра! Эхо оглушительно рикошетит от разукрашенных стен. Звуки, будто по щелчку, включаются обратно – начинает капать вода из дырок в крыше, где-то за толщей стекла плещутся морские котики, скрипит на ветру оторвавшийся во время какого-то шторма кусок железа, воет ветер, гуляя сквозняком по пустым коридорам. Эбби чувствует, как ноги перестают ей подчиняться, но все равно медленно идет в сторону главной залы океанариума по полутемному коридору. Идет, спотыкаясь обо что-то мягкое и едва теплое – выкрашенный алым мех, мокрый нос, когда-то преданные, но теперь пустые глаза. - Элис. Стараясь заглушить бешено колотящееся сердце, Эбби считает вдохи и выдохи, будто бы это – панацея от грядущих эмоций. Ноги перестают гнуться совсем, Эбби цепляется за стену, чтобы не упасть, но продолжает идти вперед, заведомо зная, что там обнаружит. За спиной семенит Лев – старается быть как можно незаметнее и тише, и Эбби благодарна ему, пусть сейчас и не может сказать это вслух. Сознание готовится к худшему. Открывшаяся со смеющимся скрипом створка двери тоже не предвещает ничего хорошего. Эбби закрывает глаза и шагает через порог. - Мы сохранили вам жизнь. А вы что сделали?! В главной зале океанариума необычайно светло – кажется, здесь никогда еще не было столько света и поначалу даже привыкнуть тяжеловато – слишком слепит глаза после темноты коридора. Проморгавшись, Эбби окидывает взглядом помещение, отмечая все детали, которые успевает заметить – покосившаяся входная дверь, заваленная грудой каких-то деревяшек, фиолетовые дельфины на синей стене, старая, но все еще горящая гирлянда под потолком, красные разводы на полу. - Все мои друзья мертвы. Тела Оуэна и Мел – ожидаемо – рядом. Эбби чувствует, как внутри сворачивается и завязывается в тугой узел желудок. Густая темно-алая кровь смешивается с накапавшей из дырок в крыше водой и растекается ощутимо быстро. Красные разводы на синем полу, красные разводы на прозрачном стекле напольного аквариума, где плавают ничего не замечающие пестрые рыбки – единственные живые обитатели этого треклятого места. - Ты убила тех, кто просто присутствовал, хорошо. А ее ты за что убила?! Она полулежит у дальней двери – кажется, это проход к аквариуму с тюленями. Если отследить по разводам на полу, то складывается впечатление, будто она ползла до этой самой двери, истратив последние силы на бесполезные попытки выбраться. На облупившейся от старости краски тоже разводы крови – она пыталась открыть эту дверь, но так и не смогла. Или она пыталась убежать, но не смогла открыть дверь. Или. Эбби перестает замечать что-либо вокруг, перед глазами снова встает картинка из прошлого – темный коридор, мигающий красный свет и завывание пожарной сирены. Ноги окончательно подкашиваются и Эбби падает на колени, тянет руки, осторожно касается маленького желудя на сгибе локтя. - Эй, Санди. С жутким воем под потолком носится сквозняк, перетряхивая обветшалые обломки досок и пластов железа. Эбби ласково убирает упавшие на острое лицо вьющиеся пряди, почти не замечая, что они окрашены таким же красным цветом. Глаза Сандры закрыты, но память подсказывает, что они черные и почти всегда искрятся желанием жить. Эбби дрожащими пальцами проводит по ушной раковине, задевает звенящие булавки. С поразительным спокойствием отмечает, что этот звон, в общем-то, не так уж и раздражает. Пальцы очерчивают острый подбородок, висок, линию бровей, ныряют ниже – к торчащей ключице (когда же ты начнешь нормально есть, а), натыкаются на кроваво-красное пятно на серой кофте. Она была жива, когда пыталась открыть дверь – теперь, судя по расположению двух пулевых ранений, это окончательный и бесповоротный факт. Эбби чувствует подступающий к горлу ком, чувствует отчаянное желание лечь и умереть – здесь и сейчас. Эбби прижимает еще ощутимо теплое тело к груди, зарывается носом в русые волосы, гладит руками знакомые до боли татуировки. Где-то там, под окровавленной тканью штанов скалит усатую пасть тигр, вокруг которого орнамент из незнакомых красных цветов. И какая теперь разница, какого именно оттенка красного.