***
Дни в Колыбели очень мрачные. Солнца тут уж много лет не видели, как и звёзд — всё закрывает наглухо густой туман. Может, в этом плане вампирам и хорошо — ночью хоть мерцают неоновые вывески, придающие некоторой яркости, а днём Колыбель больше всего похожа на старую чёрно-белую фотографию, и лучше спать и не видеть этого. Впрочем, в тёмное время суток на улице не лучше. Отвратительное место, которое так и гниёт и разлагается под сверкающими фасадами. Хидето сжимает ладонями подушку, бездумно глядя прямо перед собой. Окна завешаны экранами, лишь от приоткрытой балконной двери тянет прохладой и просачиваются серые лучи. Он в спальне один: Йошики, как обычно перед сном, плавает в бассейне и приводит в порядок нервы, а Хиде кутается в одеяло и сердито сопит, уткнувшись носом в подушку. Он не хочет засыпать в одиночестве. Боится. Он дождётся Йошики. Слегка вскинув голову, Паук зевает; во рту посверкивают огромные и острые, как бритвы, клыки. И Хиде, хмыкнув, щурит глаза. В чём-то аристократ был и прав — зубки у него теперь древним на зависть. Хиде не помнил точно, с каких пор ему начали сниться эти кошмары. С того ли самого момента, как умер Хироши, или позже? В любом случае, он сразу сообразил то, что это не сулит ничего хорошего. Да и глупо было бы думать, что всё останется так, как было прежде. Брат был последним, что могло удержать сохранявшего остатки человечности Хидето от падения в кровавую бездну. А теперь его больше нет. Погиб, да так глупо, простудился и сгорел в несколько дней от воспаления лёгких. Паук даже не успел толком понять, что случилось — он ждал Хироши в условленном месте, как обычно, но брат так и не появился. И Хидето, встревожившись, решился на невероятную авантюру — прыгнул в поезд до Грани и добрался до того места, что когда-то было его домом. Он знал, что ему здорово влетит от Йошики за то, что он рискнул приблизиться к своим родным, но в тот момент Хиде было на это наплевать, он хотел узнать, что случилось с Хироши. Он увидел постаревшего отца, безнадёжно уставшую, заплаканную маму; что-то дрогнуло в помертвевшем сердце, Хиде еле удержался от желания попасться им на глаза, чувства чуть не взяли над ним верх. Может, была даже секунда, когда он подумал, что не стоило оно того… Но он всё же не вышел из тени. И ему пришлось просто, притаившись под окном, слушать. Так он и узнал, что Хироши умер. Йошики, узнав об этой вылазке, чуть не набросился на него с кулаками; но Хиде в отчаянии осел на пол и горько расплакался. И Принц, растерявшись, стал утешать его и спрашивать, что произошло. Йошики явно сразу понял, что случилось нечто ужасное, Хидето давно уже не плакал от горя, не было таких бед, которые могли бы заставить его зарыдать. Он никогда не одобрял этих тайных встреч Хиде и Хироши. Но понимал, что для Паука значит брат. А Хиде знал, что Принц очень любит его и не станет отнимать эту маленькую радость. Поворчит привычно об опасности быть обнаруженным, но предпринимать ничего не будет. Однако Хидето не хотел сердить возлюбленного и заставлять его нервничать, поэтому ограничил эти встречи с Хироши до одного раза в месяц. И теперь готов был загрызть самого себя — ну почему не согласился видеться почаще? Хироши ведь скучал по нему, Хиде по-прежнему оставался для него любимым старшим братом, тем же самым, с которым они в детстве были неразлучны… Да и у самого Хидето другого братика никогда не будет… А теперь нет и самого Хироши. Ужасное чувство, страшные ощущения. Заплаканный и несчастный, Хиде выпросил у Принца разрешение поприсутствовать тихонько на похоронах брата, просто попрощаться. Йошики одного его не отпустил, увязался следом. Они наблюдали за происходящим из глубокой тени, спрятавшись в длинных плащах с глубокими капюшонами, чтобы слабый дневной свет не обжёг; всю церемонию Йошики прижимал к себе судорожно вздыхающего Хидето и гладил его по голове, успокаивая. Он был, как и обычно, нежным и ласковым. Но Хиде не покидало ощущение, что где-то глубоко внутри, про себя, Принц доволен таким поворотом событий. Ведь теперь он мог перестать трястись от страха за то, что Хироши их выдаст. И Хидето отныне принадлежал только одному ему. И именно с того момента, как Хиде думал, всё покатилось к чертям. Хидето почти сразу начал тосковать по Хироши, ему очень хотелось поговорить с братом, попросить у него прощения за всё, и от мыслей, что это невозможно, постоянно хотелось зарыдать в голос. А ещё Хиде был в ужасе от своих перспектив. Он слишком отчётливо осознавал, что ему больше не за что ухватиться — людей, знающих, что он всё тот же Хиде, просто больше не осталось, а это означало, что и самого Хиде больше нет. Вернее, есть, но он спит мёртвым беспробудным сном под памятником на кладбище возле Грани. А по Колыбели бродит его испорченная, начавшая гнить копия. По Колыбели бродит Паук. Тогда же ему, кажется, и начали сниться эти ужасные сны, отражавшиеся в итоге на его виде и характере. Начинались эти кошмары всегда одинаково. Хиде закрывал глаза, чувствуя, как по векам скользили огоньки с защитных экранов, выдыхал облегчённо, ощутив, как со спины к нему прижимался Йошики, уткнувшись губами в плечо, и думал, что сейчас наконец спокойно уснёт… …И тут же он снова в напряжении вытягивался, как струна. Потому что перед глазами появлялась одна и та же страшная картинка. Какая-то непонятная пустая комната, углы которой тонули в темноте. Сладковато-приторный мерзкий запах забивался в ноздри. Хиде лежал, согнувшись в позе зародыша, на каком-то крохотном продавленном матрасе. Глаза его были закрыты, длинные красно-розовые волосы рассыпались по грязной подстилке. А дрожащие пальцы со всей силы сжимали стебель белой розы. Её наполненные ядом шипы вонзались в подушечки и пускали отраву в кровь через вены, Хиде их чувствовал. Стонал, поворачиваясь на другой бок. Дышал на белоснежную головку, кусал мелкими клыками губы. Встать не пытался, понимал: ему не сбежать, отсюда нет выхода. Лучше лежать молчком и стараться не шевелиться. А вокруг было так тихо. Пусто. И страшно, потому что Хиде чувствовал, что он здесь не один. Клац! Клац! Клац! Где-то по белому плиточному полу стучали высокие острые каблуки. Всё громче и громче, угрожающе. И жуткие длинные ледяные пальцы хватались за подбородок, бесцеремонно запрокидывая назад голову. И Хидето, приоткрыв слезящиеся, воспалённые глаза, смотрел на него. Смотрел на это чудовище, нависшее над ним. Взлохмаченные, неровно обстриженные малиновые волосы, чёрная паутинка вен возле правого глаза, рубин, поблёскивающий из-под длинной чёлки… Это был сам Хиде, словно его отражение внезапно вылезло из зеркала и ожило. Вот только глаза у него были не тёмно-багровые, налитые кровью, а светящиеся, злые, с вертикальными, как у змеи, зрачками. Обнажённую шею по бокам покрывала корка, похожая на бордовую чешую, и губы кривились в гадкой улыбке, за ними торчали жуткие острые зубы, такие же, как у Принца, как у древних. Сам Хидето, только повзрослевший и окончательно превращённый в ядовитого вампира. Только вот Хиде хватило одного взгляда, чтобы понять — это не он, это Паук. Тот монстр, что спал всё это время внутри него, давая о себе знать лишь отравленной кровью. Он украл черты Хиде, превратившись в его жуткую мёртвую копию. Присутствие Хироши и то, что Хидето цеплялся за брата, всё это время сдерживало Паука в цепях, не давало ему окончательно поглотить сознание. А теперь он хотел проснуться. И Хиде было некуда от него деться, некому было больше спасти его от этого чудовища. И из серединки белоснежной розы по нежным лепесткам растекалась ужасающе яркая кровь. Паук улыбался и ладонями гладил его щёки, вытирая с них кровавые слёзы. Наклонялся, целовал, приподнимая и укладывая головой себе на колени. Словно пытался дать понять — не бойся, моё дитя, я не причиню тебе вреда, ведь без тебя и меня не будет. Каждый поцелуй опалял губы ядом, они тут же покрывались мелкими кровоточащими язвами. Хиде рыдал, захлёбывался слезами, ему было страшно до одури, при одном только взгляде на это существо желудок сворачивался в ком. Но больше всего на свете Хидето боялся потерять себя в этом ужасе. Боялся стать таким, как Йошики, как все эти аристократы, холодным и безразличным ко всему. Боялся, что Паук превратит его в такое существо, влезет под кожу и отравит своим ядом. И он замечал в себе изменения, глядя вечером в зеркало. Следуя за Йошики, Хиде безжалостно обрезал свои длинные волосы, и теперь они топорщились вокруг головы, ярко-малиновые, густые, как львиная грива, а к лопаткам спускался длинный чёрный хвостик. Кожа окончательно лишилась всех красок, и чёрные синяки вокруг глаз стали видны ещё более отчётливо. Паутинка возле глаза расползалась, становилась всё больше. Камень на лбу потускнел, показывая полнейшее опустошение. Кожа по бокам шеи огрубела и покраснела, будто покрывшись коркой засохшей крови. Клыки так жутко болели, они росли. И вместе с ними рос и страх Хиде, превращаясь в ужас, а потом в паранойю. Ему было плохо, он боялся засыпать днём, без конца плакал, уткнувшись лицом в подушку и сердито дёргая плечом, когда Йошики наклонялся поцеловать его. Хидето сошёл с ума. Именно так ему и казалось. А Принц, на глазах которого происходили эти перемены, оставался таким отвратительно спокойным… Это выбешивало Хиде, доводило его чуть не до истерики. Словно всё было абсолютно в порядке вещей. Словно Йошики не замечал, что от того Хидето, которого он полюбил и обратил в вампира, ничего не осталось, что возлюбленный перестаёт быть самим собой. Хотя глупости это, всё он замечал. От его острого взгляда ничто бы не ускользнуло. Принц просто предпочитал не реагировать. А ведь он мог помочь. Мог обнять нежно и напомнить обо всём. О том, как они случайно встретились в маленьком городке и влюбились друг в друга. О том, как Хиде, чтобы быть с ним, навсегда отказался от света и всего, что было ему дорого. О том, как Йошики вытаскивал его из гроба, целовал нежно, пробуждал, словно Спящую Красавицу, от глубокого сна. О том, как они путешествовали по пустошам возле Грани, о безумных днях в какой-то маленькой заброшенной церкви, когда они, безоглядно влюблённые, опьянённые страстью, просто пили кровь друг друга и упивались своими чувствами. Хидето был уверен, что это могло бы спасти его. Но Йошики почти никогда не вспоминал о тех временах. Это для Паука те мгновения так ценны, а для Принца, для аристократа, это было всего лишь развлечение, попытка временно сменить обстановку. — Мне страшно, Йоши, — тихо хныкал Хиде, стоя очередным вечером возле зеркала и боясь поднимать на отражение глаза. Он весь трясся, как осиновый лист, и всхлипывал. — Так страшно… Что со мной будет, когда я потеряю себя? — Хиде, ну как ты не понимаешь… — поцелуй обжёг шею, Йошики тихо подошёл сзади и уткнулся носом ему в щёку, обнимая за талию. — Ты давно уже себя потерял, ещё тогда, когда я тебя обратил. Ты ничего не можешь с этим сделать, рано или поздно это происходит со всеми… Нельзя существовать в двух мирах, быть одновременно и вампиром, и человеком. Тебе придётся выбрать сторону. Пойми, это природа. Нам против неё не попереть. И не бойся ты так, ты ничего не почувствуешь. Слова Йошики всегда успокаивали Хиде, но тут они впервые в жизни не срабатывали. Ему становилось всё хуже, с каждым днём в этих проклятых снах Паук подбирался всё ближе к нему. Опутывал кровавой паутиной. Всё так же целовал, уложив головой себе на колени, но его длиннющие пальцы уже беспардонно лазили под рваной, грязной одеждой, расцарапывая кожу когтями, пощипывали за проколотые соски. И Хиде не мог это контролировать, он вообще не мог двигаться, лежал, как тряпичная кукла. В итоге в одном из снов Хиде и вовсе оказался под ним, обнажённый, безжалостно прижатый ледяным гибким телом к грязному окровавленному матрасу. Мелкие чешуйки на его шее переливались в слабом свете, глаза горели, из пасти высовывался длинный, как змеиный, язык, лизал губы и лицо. Хиде чувствовал его в себе по мере того, как он двигался, извиваясь, и кусал дрожащего, рыдающего вампира своими клыками. Это казалось отвратительным, словно какой-то липкий червь прополз в тело и изворачивался там. Его тошнило, Хиде бессильно выплёвывал на матрас сгустки чёрной, гнилой крови, высовывал пересохший шершавый язык. И хриплый голос эхом отдавался в ушах: «Дай. Дай мне себя, Хидето». Это был переломный момент. Тем же вечером из зеркала на Хидето глянули злые паучьи глаза со зрачками-ниточками. Они окончательно уничтожили прежнего Хиде, превратив его доброе, в целом, лицо в жуткую фарфоровую маску. И, оглядывая своё отражение, Паук пропустил через себя последнюю горькую мысль — всё, потерян. И пути назад у него больше нет. Всё это время Хиде только злился, что Йошики так равнодушно относится к тому, что происходит. Но сейчас, после разговора с аристократом, в голову без конца лезет страшная мысль: а что, если Принц такой спокойный лишь по той причине, что он изначально знал, на что обрекает возлюбленного? Хиде бессильно кривит губы и утыкается носом в подушку. Он слышит тихие шаги в коридоре и скрип двери; тихо шуршат простыни рядом, и холодные губы касаются плеча, обтянутого мягкой кофтой. Паук дёргается и кусает нижнюю губу. — Хиде… — Йошики наклоняется к нему, утыкаясь губами в остро выпирающую скулу. Влажные рыжие волосы щекочут кожу. — Эй, посмотри на меня… Что с тобой? — Ничего, — сдавленно отзывается Хидето и жмурит глаза. Его мягко берут за подбородок, приподнимая голову, он чувствует дыхание на своей коже. — Правда? А по-моему, тебе плохо… — задумчиво тянет Принц. — Ну-ка, иди сюда. Я послушаю… Он с силой надавливает пальцами на его веки, растягивая их и заставляя разомкнуться; сообразив, что он задумал, Хиде кривит губы и пытается отвернуть в сторону голову: — Нет, Йоши… Не надо, пожалуйста… Только не глаза… — Тише, мой хороший… Не обращая никакого внимания на слабое сопротивление, Принц медленно ведёт кончиком языка по длинным влажным ресницам, чуть надавливает им… Хиде морщится и нервно дёргает головой. Ему больно. Глаза, превратившись в паучьи, стали куда более чувствительными, а Йошики так и не оставил привычки постоянно их лизать и собирать слёзы. Пальцы непроизвольно сжимают скользкую простынь в кулаки. Белоснежный шёлк скоро окрасится кровью, их кровью, секс никогда без неё не обходится, а именно он сейчас у Принца в мыслях, явно. Йошики мягко придерживает его за волосы, чтобы не дать отвернуться. Вылизав со всей тщательностью один глаз, тянется ко второму, и будто не слышит, как Хиде тихо хнычет. Пауку это не нравится. Но Йошики не остановишь, к глазам Хиде он питает особый трепет и то и дело вот так ласкает их, перебирает кончиком языка ресницы, пытается пролезть им под веки. Фетишист больной. — У тебя такие красивые глаза, Хидето… Они и раньше были красивыми, но сейчас просто восхитительны… — он шепчет с придыханием, перемежая сбивчивые слова движениями ловкого шершавого языка. Пощекотав глазное яблоко кончиком напоследок, отстраняется и с усмешкой облизывает губы. — Всё-таки он прав, у меня самый прекрасный Паук, который только может быть… Хиде кусает губы, пока он покрывает едва уловимыми поцелуями лицо. Странно, раньше Йошики такого не говорил. Называл только своим драгоценным камнем, пока Хидето спал у него в объятиях на полу заброшенной церкви… Чмокнув его в уголок губ, Йошики отстраняется и ложится на своё место. За талию тянет Паука к себе, утыкается носом в плечо. Хиде тихонько шипит, когда он жадно впивает в шею клыки. Тянет из них холодную кровь, лижет, посасывает. Прислушивается. А пальцы недовольно теребят край мягкой кофты. В комнате не холодно, да и не мёрзнут вампиры в принципе, но Хиде всё равно всегда спит в тёплой пижаме. Просто потому, что привык. И никакой Паук не вытравит эту привычку из него. Хидето изо всех сил сосредотачивается на своих мыслях. Как появляются Пауки, Йоши? Правда ли то, что я такой ядовитый, случайность, которую нельзя предугадать? Йошики посильнее стискивает зубы на его шее и приподнимается; краем глаза Хиде видит, как вспыхивают его серебристые радужки. Он сказал, что это проклятие. И что это можно сделать только нарочно. Не хочу верить, не хочу думать, что ты меня обманываешь, что ты проклял меня, чтобы я не мог никуда от тебя деться. Но всё-таки кто из вас мне врёт? И зачем? Хидето тихо хрипит, запрокидывая назад голову и сжимая пряди его волос гибкими пальцами с длинными чёрными ногтями. Камень на лбу слабо мерцает, выдавая всю его нервозность. Йошики отцепляется от него, лизнув напоследок раны. Потянув за малиновые волосы, целует в дрожащие губы, успокаивая. И Хиде, лизнув их языком, сам тянется к нему и впивает зубы в подставленную шею. Глупости. Даже если бы это было правдой, зачем мне тебя проклинать и привязывать к себе вот так? Хиде, ты и так пойдёшь за мной куда угодно, я это знаю. Иначе ведь ты бы и не согласился стать вампиром, верно? Я же сказал тебе, не слушай других. Слушай меня. И только меня. Хах, даже обидно. Столько лет прошло, и ты до сих пор мне не доверяешь до конца. Хиде тихонько вздыхает и обнимает его обеими руками, притискивая к себе и зарываясь в шею носом. Кровь мажет по его лицу, и он облизывает губы кончиком языка. И вправду, что это с ним такое — он так легко повёлся на слова какого-то аристократа, которого увидел первый раз, и усомнился в своём создателе, в своём возлюбленном, в том, ради кого отказался от родных и вообще от всей своей жизни. Даже гадко как-то от самого себя становится… Принц раздражённо тянет его за волосы, заставляя поднять голову. Согнувшись, упирается лбом в лоб. Паук видит лунное сияние в его серебристых глазах; опускает ресницы и тянется за поцелуем. Пальцы скользят под расстёгнутой кружевной рубашкой, гладят холодную влажную кожу, сжимают его рыжие волосы — коротко остриженные, но всё ещё такие мягкие, родные. У Йошики ведь были совершенно роскошные кудри, почти до самого пояса… Хидето всегда они нравились, нравилось наблюдать, как Принц водит по ним расчёской, как они рассыпаются по подушкам или прозрачной глади воды в бассейне. Он был расстроен, когда Йошики их обрезал. Но виду, естественно, не показал. Хиде без всякого сопротивления позволяет стянуть с себя мягкую кофту и пижамные штаны. Запрокидывает назад голову, закатывая глаза; Принц то целует, то кусает его шею, оставляет глубокие рваные раны. Всё горло в крови, подбородок, губы. И он с вожделением касается загрубевшей кожи по бокам, трогает языком мелкие переливающиеся чешуйки. Хиде улыбается краем рта, даже не пытаясь слизнуть с клыков его кровь. Кажется, эта чешуя ему нравится. Почему-то сейчас он вновь вспоминает о заброшенной церкви. Окровавленный Йошики тогда смотрел на него с таким же жадным вожделением, как сейчас, и глаза у него горели точно так же. Ему ведь пришлось довольно долго ждать, прежде чем он наконец овладел своим возлюбленным; ждать, пока Хиде придёт в себя после обращения, окрепнет. Ограничиваться лишь поцелуями. Вампиры терпеливы, но кто сможет терпеть такое бесконечно, особенно в отношении того, кого так любишь, кого так страстно желаешь? Больше Хиде такой жадности в его глазах не видел с самого момента их прибытия в Колыбель. Йошики тогда как подменили, казалось, что он разом заледенел… А Хидето так хотелось, чтобы он, как тогда, повалил на кровать, зацеловал до потери сознания. Его желание исполнилось, вот только сейчас Хиде не может понять, хорошо это или плохо. Значит ли это, что Принца куда больше заводит монстр, чем сам Хиде? «Да прекрати думать, наконец. Не тот момент». Хидето видит, как рыжеволосая голова склоняется к его груди. Поцелуй, ещё, ещё, шершавым влажным языком вокруг проколотых сосков, вниз, к животу, коснувшись пирсинга в пупке… Вздох невольно срывается с припухших губ, Хиде запрокидывает назад голову, вскрикивает, когда острые зубы, оскалившись, впиваются в косточку на бедре. Опять кровь, и опять Йошики размазывает её по животу возлюбленного, по бёдрам, ещё ниже… Скользкий шёлк под спиной такой горячий и вязкий, обволакивает тело. Хиде кажется, что он так и плавится от этих прикосновений. Горячий, нежный рот. Влажный язык пытается забраться под кожу. Окровавленные губы так сильно сжимаются… Кусая собственные губы, он, дрожа, запускает пальцы в мягкие рыжие волосы, слегка направляет; в ответ Йошики резко распахивает глаза и поднимает на него томный взгляд. В нём так и написано: не отпустит, пока не высосет всё, что хочет. Сощурившись, он собирает кровь на пальцы. Хиде слегка кривится, пока он проталкивает их в отчаянно сжимающееся тело и одновременно вылизывает возлюбленного уже с каким-то остервенением, пытаясь перебить неприятные ощущения. — Йоши… — Паук бессильно стонет, цепляясь пальцами за его волосы, кусает без того пораненные губы. — М-м-м… — Что? Тебе не нравится? — удивлённый голос, Йошики на секунду отрывается от него, заменив рот рукой. У Хиде в голове туман, он уже изнывает от своего возбуждения, не может даже чётко сформулировать свои мысли. Запрокинув назад голову и разведя бёдра, он за плечо тянет Принца к себе, срывающимся голосом шепча: — Давай… В меня… Не могу больше, я хочу тебя… Йошики улыбается. Ведёт тонкими пальцами по щеке, оставляя кровавые следы, и Хиде прихватывает их губами. Опять они оба в перемешавшейся крови. Оба тяжело дышат, как больные. Глаза в глаза — светящиеся алые в лунные серебристые. Резкое, почти грубое движение, окровавленной кожей по коже, и Хидето с воплем выгибается, удивляясь, почему Йошики не зажимает ему рот. Его обычно раздражает, когда Паук визжит от боли, а сейчас он лишь с безумной улыбкой прикасается губами к подбородку. — Кричи, — хрипло, жадно. — Кричи, кричи, кричи, пусть все слышат! Уткнувшись носом в шею трясущегося возлюбленного, Йошики с силой сжимает ладонями его бёдра. Толкается грубо, сильно, прислушиваясь к вскрикам. Впрочем, Хиде сейчас и не хочет, чтобы он нежничал. Поэтому сам яростно подставляется его рукам; вскинувшись всем телом, прыгает на него, легко заваливая на подушки и насаживаясь сверху. Сейчас он не похож на робкого, смущающегося юношу: Хидето весь раскраснелся, расцвёл, как распустившийся розовый бутон. Тело горячее, мокрое, капельки кровавого пота скатываются по коже. Растрёпанная чёлка почти полностью закрыла лицо, из-под неё горят глаза, и видно, как светится розоватым сиянием камень на лбу. Из ран на горле всё ещё течёт кровь, струйками расползается по острым ключицам, по груди, по мелким железным колечкам. Йошики кусает губы; приподнявшись, придавливает его к себе, вылизывает шею, явно пытаясь услышать что-то в этой крови. Но Хиде ни о чём уже толком не думает, просто двигается ему навстречу, запрокидывая назад голову и с готовностью подставляя ему раны. «Может, стать Пауком не так уж страшно, — он ядовито улыбается, зарываясь носом в рыжие волосы, — зато Йоши, кажется, влюбился в меня по новой».***
Наконец-то свободный вечер, тихий и тёмный, без необходимости изображать из себя чёрт знает что на очередном приёме. И можно хоть полночи валяться в кровати в обнимку, а потом пойти гулять по ярко освещённому синими огнями центру Колыбели. Подавляя вздох, Хиде нежится на груди Принца. В кои-то веки он чувствует себя довольным и полностью удовлетворённым, почти счастливым. Тонкие пальцы гладят его волосы, массируют кожу головы, и Йошики с мягкой улыбкой наблюдает за ним. Неужели всё так просто? Хидето так долго мучился от его холодности, не понимал, что пошло не так… А стоило ему лишь превратиться в Паука, и Йошики вновь стал ласковым и нежным, вновь в его глазах появилось желание и любовь. Может, он всё это время по-прежнему видел в Хиде человека, чувствовал себя так, будто они всё ещё в разных мирах, это и сковывало его? Или же проблема в том, что сам Хиде смотрел на него иначе? Непонятно. И спрашивать бесполезно, не скажет. Но теперь он снова так близко. И, кажется, они и вправду влюбились друг в друга заново, ещё сильней и отчаянней, чем в первый раз. Слегка повернув голову, Хиде нежно трётся носом о кончик носа возлюбленного. — Скажи, — он улыбается краем рта, — разве мы когда-нибудь были так счастливы? — Кажется, были, — мягкая улыбка в ответ, Йошики гладит его щёку кончиками пальцев. — Но это было так давно… Хиде слегка опускает ресницы. Он чувствует, что всё-таки должен кое-что спросить. — Йоши… — он ловит слегка затуманенный взгляд серебристых глаз. — …Тебя и вправду совсем не беспокоит, что я стал другим? Что я стал Пауком… Йошики задумчиво сдвигает брови. — Другим? — он вдруг смеётся и целует возлюбленного в уголок рта. — А по-моему, Хидето, ты стал как раз тем, в кого я влюбился. Хиде изумлённо распахивает глаза в ответ. — Да, именно так. Тебе не шло быть полукровкой. Слишком много посторонних мыслей, страхов. И эти вечно печальные и испуганные глаза. Это был не ты, — ласково продолжает Йошики. — Ты так старательно играл роль хорошего мальчика, когда мы познакомились. Но я увидел в тебе нечто другое. Какую-то… Ярость. Тебе было тесно в этих рамках, и я хотел тебя освободить. Только вот не получилось с первого раза. Прижав к себе недоумевающего, растерявшегося Паука, он ласково гладит волосы. Хидето хлопает ресницами, привалившись к его плечу. Выходит, Йошики с самого начала видел его вот таким?.. Он и вправду разглядел в Хиде нечто такое, что не видел никто из его знакомых? Хиде, конечно, знает, что вампиры людей насквозь видят, но никогда не думал, что настолько буквально… — Ты просто застрял между двумя мирами. Обратился, но не полностью, и остался в своей клетке. Такое бывает иногда. Поэтому тебя и тянуло обратно к людям. Это плохо, такого не должно случаться, — Йошики слегка хитро щурит глаза, приподнявшись на локте. — А вот теперь я тебя узнаю. Он целует возлюбленного в нос и утыкается ему в щёку. — …И я люблю тебя. Так же сильно, как тогда. Прости, если заставил тебя в этом сомневаться. Мой Хидето, моё малиновое солнце… И, прижавшись к нему, давая терзать поцелуями свои губы и водить языком по ресницам, Хидето невольно думает, что если ему придётся выбирать между остатками человечности и любовью Йошики, он выберет второе. И станет ради этого кем угодно. И какая, в конце концов, разница, нарочно ли Принц сделал его таким…