***
Прошивая вручную белоснежную ткань, я начала вспоминать недавний порыв страсти и остановила процесс шитья наряда для фестиваля. Снова меня лихорадит… Боже, как же мне хорошо! Эти чувства теперь для меня как награда… — Госпожа, я принесла вам несколько украшений для наряда, — появилась в дверях моего кабинета Авелин и радостно подошла ко мне. Положив побрякушки на стол, она мгновенно помрачнела. Я подорвалась с места и подошла к ней. Приблизившись, я шепнула на ухо: — Раздобыла? — на что та нехотя достала маленький пузырёк с прозрачной жидкостью. — Прошу вас, подумайте ещё немного. После эффект будет необратим, — слегка трясущимся голосом молвила та. Но я её даже не слушала. В моих руках был ключ к моему внутреннему спокойствию. — Я уже решила. И моё решение не обсуждается, — твёрдо ответила я, пряча пузырёк в складках своего тёмного наряда. Живя вместе с немцами, появилось желание носить готические платья. — Как скажете, госпожа Польша. Ещё что-нибудь нужно? — смирившись, спросила француженка, опуская взгляд в пол. Я мгновенно взглянула на часы и улыбнулась. — Сегодня я отправлюсь в змеиное логово. Скажи, чтобы каретку подготовили, — усмехнувшись, я подошла к своему рабочему столу и взяла документы. — Чувствую, меня ждёт ядовитый разговор.***
— И так! О чём ты хочешь поговорить, милая? Неужто посоветуешься со мной по поводу имени ребёнка? — язвительно проговорила Австрийская Империя, гордо восседая на диване напротив меня. Я же смотрела на неё самым безразличным и холодным взглядом, который у меня получился, и протянула документы. — Что это? — слегка встревоженно спросила АИ, беря в руки бумаги. — У вас есть глаза, так прочтите, — и, поправив кожаную перчатку на руке, я снова подняла глаза на эту женщину, ухмыляющуюся каждой строчке. — Могу ли я узнать, зачем тебе эти деньги? Тебя муж не хочет обеспечивать или что? — Я не обязана говорить, но раз уж вам так интересно, то скажу. Я хочу вкладываться во благо народа. А потом завоевать высокопоставленную должность, — услышав последнюю фразу, женщина подскочила с места. На её лице читался страх. С чего бы такая реакция? — О какой должности ты говоришь? Только не… Откуда ты узнала? — взволнованно говорила та, пристально глядя на меня. Стоп. Нужно подумать. — Германская Империя мне поведал. Я знаю, что должна знать, — и, бросив угрожающий взгляд на АИ, я встаю с места и направляюсь к выходу. Женщина же присела обратно на диван и глубоко задумалась. Тут из-за угла появилась девочка. Мы с ней переглянулись и улыбнулись друг другу. — Добрый день, госпожа. Меня зовут Венгрия, — безэмоциональным тоном представилась она, взирая на меня пустым взглядом. — Здравствуй, меня зовут Польша. — Приятно было познакомиться с вами, — и, коротко кивнув, она уходит в неизвестном мне направлении. От этого знакомства у меня осталось двоякое впечатление. С одной стороны, было приятно увидеть дочь Австро-Венгрии и Австрийской империи, но если бы не полная безэмоциональность и этот… синяк на щеке. Откуда он? Неужели над ней издеваются собственные родители? Отвратительно! Теперь я ненавижу АИ ещё больше. В этот день я ещё успела навестить Францию в летнем доме. — …Вот так всё и закрутилась. Забавно, не так ли? — попивая горячий чай, поведала я Франции все недавние события своей жизни. Почему-то именно этой женщине я могу душу изливать часами… может, потому что я с детства с ней знакома? Вот только её чересчур обеспокоенное выражение лица меня немного тревожило. — Неужели… а ты действительно узнала правду? — всё так же обеспокоенно спросила Франция. — Разумеется, нет. Мне никто ничего не хочет рассказывать. В архивах наверняка пусто, а собственная мать мне ничего не говорила. — Потому, что она сама не всей правды знает, — и, сделав тяжёлый вдох, она продолжила, — А я знаю. Знаю, боюсь рассказать и ранить ваши чувства. Но больше молчать нельзя. Ты не на шутку встревожила АИ, и та теперь не успокоится, пока не устранит угрозу, — встав с места, женщина прошлась к окну и посмотрела на серую улицу. На сердце стало неспокойно от слов Франции. Раз уж даже Речи Посполитой не говорили, значит это и вправду что-то серьезное. И даже сама Австрийская Империя так напугана. — Я готова это услышать, — твёрдо сказала я, сжимая руки в кулаки. Продержав долгую паузу, Франция начала: — До АИ, главным казначеем был Королевство Польское. Отец Речи Посполитой и ваш с Литвой дедушка. А одним из трёх главнокомандующих армией был Великое княжество Литовское… — …А те двое — это РИ и Пруссия? — Верно… прошу, не перебивай. Так вот, Пруссия решил, что нужно как можно скорее сделать своего сына одним из главнокомандующих, но при этом он сам не горел желанием уходить. Тогда он решил избавиться от самого, по его мнению, слабого из трёх— ВКЛ. — Но… Он же погиб на поле боя. — Верно. Но только не от рук мятежников, а от меча Пруссии. Он лично сжёг его тело, чтобы от него и следа не осталось, — от этих слов мне поплохело. Голова закружилась, а глаза вмиг стали мокрыми. И, судя по дрожащим губам женщины, той тоже было не просто рассказывать мне правду. — …После этого Речь Посполитая была безутешна. Единственное, что её держало на этом свете — это вы и отец. В это же время Пруссия пришёл к ней с предложением, а точней с пари. Если в течение 100 лет ни одна из её дочерей не потребует право на эту должность, то ГИ и его дети станут единственными претендентами. А если всё-таки кто-то из вас решиться, то ГИ будет снят с должности до смерти Пруссии. — …Какое-то странное пари… больше похоже на договор. — Пруссия на другое не способен. Глуповат старик для долгой умственной работы, — рявкнула Франция. — …Ваша мать тогда была испуганна и на нервах, поэтому подписала со словами «никогда мои дети не погибнут на поле боя». Видимо, она не хотела вас посвящать в это, боясь потерять. — …Я не виню её за это. Но… что с моим дедушкой? — вытирая слёзы с щёки, спросила я. — Его убила АИ. Не своими руками, конечно, через других. Всё подстроили так, как будто его убили бунтующие люди. Узнав об этом, Речь Посполитую, не отошедшую от смерти любимого, накрыло отчаяние и тоска. И снова к ней пришёл Пруссия с точно таким же пари, только уже касаемого Австрийской Империи, — и, закончив, она поставила на чайный столик бокал вина. — Выпей, и не будет так больно, — предложила Франция, опустошив свой бокал одним глотком. Ледяной трясущейся рукой я взяла бокал и посмотрела в него. Капли моих слёз падали в вино, и размывалось отражение моё. Внутри всё тряслось и ныло. В моей голове всё перемешалось. ГИ знал и молчал? Ну конечно! Когда я спрашивала о его детстве и о должности, то он, скрипя зубами, рявкал на меня. А эта АИ! Наверняка обиделась на то, что Пруссия провёл такую махинацию ради ГИ, а не ради неё. И поэтому решила сама действовать по такой же методике. Дрянь! — Ненавижу… эти монстры должны умереть! — крикнула я, выпив вино, разбавленное моими слезами. Присев рядом, Франция обняла меня и тоже не сдержала слёз. — Прости, что не говорила раньше… Я испугалась последствий… а с годами мне становилось ещё страшней. — Но откуда вы всё это знаете? — рыдая, спросила я. — Великобритания — близкий друг Пруссии, с которым тот делился всем. А он, в свою очередь, делился со мной. Мы оба были не в восторге от его деяний, но сделать ничего не смогли, так как боялись… Останешься сегодня у меня, — закончив последнюю фразу, она отстранилась от меня и куда-то ушла, а я затихла. Из-за рыданий у меня заболела голова, и стало холодно. Вдруг меня резко начало клонить в сон. И, уронив поднос со сладостями, я рухнула на пол. Глаза я открыла когда было уже очень темно, но я смогла разглядеть обстановку. Лежала я на большой кровати в какой-то комнате. Та-ак… судя по всему, мне подсыпали снотворного и я вырубилась. Собственно, это и к лучшему, а иначе мою истерику было бы не остановить. А что касается причины данной истерики… это кошмар. Даже каждый момент по отдельности ужасен, но всё вместе… мысли путаются. Эй! А что будет с моей мамой и с сестрой, когда узнают? У них сердце не выдержит! ГИ? Ему было выгодно молчать в тряпочку, когда разговор шёл о его должности, которая по праву принадлежит не ему… — Kurwa… — ругнулась я, желая снять эту злость. Но она не пропадала, а нарастала с каждым новым потоком мыслей. Я не знала, что делать, как быть и как действовать. Всё, что я сейчас могла, так это ходить по тёмной комнате и молиться. Да, я знаю, как это глупо. Но что мне сейчас делать? Домой я не могу пока вернуться. Просто не смогу смотреть никому в глаза. А маме и сестре и подавно не смогу. Да и ночь на дворе. Нет, лучше дождусь утра и обсужу всё с Францией. Рассвет. Птицы только начинают петь, а солнце — подниматься из-за горизонта, но его свет не может пройти через густые серые тучи. Так и в моей жизни — тучи закрыли светило, но лишь тонким лучам удалось протиснуться на какое-то время… но если эти лучи смогли, то и остальной свет сможет тоже, верно? Верно! Я пробьюсь сквозь поволоку, во что бы то ни было. И какова цена бы не была. Резко подскочив с места, я начала рыскать в шкафчиках шкафов и комодов в поисках письменных принадлежностей. И, отыскав хоть какой-то поломанный карандаш, я начала расписывать свой план действий в своей записной книжке, которую мне недавно подарила Авелин. Нужно решить, какой цели я хочу достичь. Затем что я буду делать чтобы справиться с этим. Звучит просто, но на самом деле всё гораздо сложней. Во время завтрака я немного пришла в себя и набралась сил. Вскоре к нам спустился Америка. — Доброе утро, матушка, Польша, — дружелюбно поприветствовал меня юноша и присоединился к трапезе. — Госпожа, что вы будете делать дальше? — задала этот неожиданный вопрос я и серьезно посмотрела на Францию. — Сперва нужно всё рассказать РП и Литве, а дальше… Я пока не знаю, — женщина опустила голову вниз и замолкла. — Вы об этом… Может, я смогу чем-нибудь помочь? — начал Америка, глядя на меня своим голубым взглядом. — Так ты уже знаешь… Поможешь мне кое-что достать? — с лёгкой улыбкой попросила я. Всю ночь в моей голове вызревал план, который был очень странным и рискованным, но риск был вполне оправдан. — Конечно, я помогу и сделаю всё, что нужно, — уверенно заявил парень. Франция же посмотрела на меня с опасением. — Что ты задумала? — Госпожа, я хочу сделать так, чтобы виновные были наказаны. Хочу, чтобы мои любимые жили счастливо и чтобы я сама была счастливой. Вы поможете мне, когда потребуется помощь? — от моих слов она остолбенела, долго обдумывая что-то. Но в конце концов согласилась.***
В обед я приехала обратно домой и первым делом села за фортепиано. Моя душа требовала исцеления в музыке. Проведя пальцами по гладким клавишам, словно по струнам, я начала играть. Мелодия получалась резкой и тревожной. Её дополнила бы скрипка… И стоило мне так подумать, как позади раздался звук скрипки. Остановившись, я медленно повернулась и увидела хозяина музыкального инструмента. ГИ стоял возле дивана и мило улыбался мне. Почему то вся ненависть к нему в миг пропала… — Можно узнать, где ты была? — поинтересовался он и отложил скрипку. — Я ездила к АИ, а потом решила навестить Францию. В ходе нашей беседы Франция рассказала мне всю правду. И эта правда ранила меня очень глубоко, — выражение лица ГИ поменялось: улыбка исчезла, а зрачки сузился. Но через минуту он стал каким-то отстранённым. Словно стал тем, кого я повстречала в замке. Мальчишка под контролем отца. — Бесполезно извиняться перед тобой. И оправдываться я не собираюсь… да, я молчал и утаил правду от тебя, но это не значит, что мне это нравилось, — серьезным голосом говорил он, медленно подходя ко мне. — Ты не виноват, ГИ. Тебя принудил Пруссия. Я понимаю, но сейчас уже эта стена страха Пруссии рухнула. Отныне если ты хоть немного дорожишь мной, то ты будь честен со мной всегда, — твёрдо произнесла я, пока внутри всё дрожало от волнения. Мой взгляд был направлен прямо в его красные глаза, в которых читалось открытое удивление. — Польша, ты простишь меня? — тихо шепнул он, ожидая окончательного ответа. — Простила. Сейчас я рассуждаю здраво и без лишних эмоций, а это самое главное в таких дел…— не успела я договорить, как ГИ, возникший передо мной на коленях, резко поцеловал меня в губы. И этот поцелуй был очень напористый, но в то же время самый чувственный. Мягко отстранившись, я положила руку ему на плечо. — Прошу, расскажи мне то, чего я не знаю. Я устала жить в неведении, — взмолилась я, после чего мужчина нежно прикоснулся своей рукой к моей щеке. — Помимо того семейного заговора, я утаил от тебя правду о фортепиано. На самом деле, я умею играть, и всё благодаря твоему отцу, Польша, — сделав паузу, ГИ встал и подошёл к фортепиано сбоку. — Раньше в зале отдыха для мужчин стояло фортепиано. И когда отец приводил меня в это помещение, насквозь пропитанное табаком и алкоголем, я любовался этим прекрасным инструментом. И вот однажды твой отец заметил мой интерес и решил научить. Ох, как он был рад, когда я сыграл свою первую мелодию… А дальше ты сама уже знаешь. Я знал его как доброго и весёлого мужчину, которого отец считал слабаком… — резко остановившись, он перевёл на меня глаза. — Польша, мне искренне жаль, что всё так получилось. Мне правда очень жаль, — и в этот момент по его бледной щеке покатилась слеза. Это был первый раз, когда я увидела его слёзы. Резко приблизившись к нему, я обняла его так крепко, как только смогла. Вот он — настоящий Германская Империя. Этой слезой он доказал, что его сердце открылось мне.