Множественные смерти Гарри Дюбуа

Ким помнит, как дважды заходил в Танцы-в-Тряпье, что довольно странно, учитывая, что он не помнит, как оттуда выходил. Детективу потребовалось два часа, чтобы спуститься по лестнице, и даже после этого он в оцепенении бродил по кафетерию, осматривая все и болтая со всеми, кроме Кима. Пару раз Ким задумывается о том, что человек, кружащий вокруг столов и блаженно игнорирующий взгляды Кима, бармена и всех остальных посетителей, может оказаться просто очень ловким бездомным, стащившим пиджак офицера RCM. Но он молчит. Он видал вещи и похуже. - Добрый день, я Ким Китцураги, - говорит он, когда детектив наконец поворачивается к нему, - Лейтенант из 57-го участка. Вы, должно быть, из 41-го? - Честно говоря, я не помню, как меня зовут. Ким даже не моргнул. Он может работать и без имен. У безымянного детектива также нет ни значка, ни пистолета. Он не снял труп с дерева. Он швырнул ботинок в окно. Он выпил все запасы алкоголя в этом заведении. И когда ему напомнили об оплате за уничтоженный номер, он просто сбежал. "Безответственность, алкоголизм и склонность драматизировать", - отмечает Ким. Опять таки, не самое худшее, с чем он работал. Действительно, детектив, несмотря на все его проблемы, довольно хорош. Он неплохо разбирается в машинах. Метко стреляет. У него забавное чувство юмора. А его эксцентричность позволяет Киму молча наблюдать, как он и привык работать. Нужно отметить, его непредсказуемость весьма полезна и позволяет вытащить из свидетелей ценную информацию, которую Ким вряд ли бы получил, единолично расследуя дело. Он даже защищает Кима в перепалке с дальнобойщиком-расистом в своей несколько агрессивной, но все же искренней манере. Киму он уже даже начал нравиться, когда тот срывается с крыши, пытаясь совершить головокружительный пятиметровой прыжок. И впервые за долгое время Ким желает, чтобы его зрение ухудшилось. Тело с размозженным черепом, лежащее на земле - зрелище не из приятных. *** "Я должен был позволить ему поговорить с Головомером. Мы могли бы убедить его пропустить нас, и ничего бы этого не случилось". Мысли Кима переполнены сожалением, когда он открывает глаза и обнаруживает, что сидит в своей Киниме, держа одну руку на руле, а другую на рычаге коробки передач. Он не помнит, как спускался с крыши или как садился в Киниму, но это и не так важно. Видеть, как умирает твой напарник, даже если ты знал его всего полдня... Ким должен был приглядывать за ним и в случае чего попытаться удержать его от худших порывов. Но он потерпел неудачу. Неудивительно, что после этого он был в шоке. Однако работа есть работа. Необходимо сообщить о теле. Он тянется к рации и набирает первую линию, когда замечает положение солнца. Оно на востоке. Но как? Солнце клонилось к закату, когда его напарник совершил тот самоубийственный прыжок. Он забыл всю ночь? Он выходит из машины и, наплевав на то, как выглядит со стороны, мчится прямиком к стенам порта, продираясь сквозь галдящую толпу недовольных рабочих. Ничего. Ни тела, ни следов крови. Детектив спотыкаясь, спускается вниз в кафетерий Танцев-в-Тряпье как раз в тот момент, когда вбегает Ким. «Я наверно задремал за рулем», - растерянно думает Ким. Все кажется еще более странным, если учесть то, каким он себе представлял своего будущего напарника. Во сне он придумал себе эксцентричного, своенравного партнера, который умеет и метко стрелять, и подмечать мельчайшие детали, и юморить, и ловко разбираться с правонарушителями - в общем, делать все, в чем Ким не столь силён. Ну и наделил своего воображаемого напарника парой серьезных, но не таких уж критических недостатков, дабы тот походил на реального офицера полиции. Странно только, что этот воображаемый напарник так похож на реального. Может быть Ким где-то уже слышал о нем до этого? "Но в любом случае, за фантазию 5 с плюсом, лейтенант Китцураги", - мрачно отмечает он про себя. Стремясь скорее встретиться со своим напарником на ближайшую неделю, он подходит к детективу и протягивает ему руку. - Я Ким Китцураги, - говорит он. - Лейтенант. 57-й участок. Вы, должно быть, из 41-го? - Я сейчас как раз в процессе поиска подходящего имени. Ким старательно пытается скрыть, что ему не по себе. Все кажется слишком знакомым, даже запах сырости и алкогольное амбре, исходящее от детектива. Разве запах может присниться? Ну, по крайней мере, в этот раз при знакомстве детектив ответил несколько иначе. Остальное тоже знакомо, вплоть до того момента, когда детектив пытается незаметно улизнуть от управляющего кафетерием. Он врезается в женщину в инвалидной коляске и больше не встает. *** Ким открывает глаза и снова обнаруживает себя за рулем своей Кинеемы. На этот раз он не пытается придумать объяснение случившемуся. Вместо этого он будет наблюдать. Если он будет действовать как настоящий офицер и не даст своему невменяемому напарнику убить себя, то ему не придется всерьез рассматривать вероятность того, что он навечно застрял в этой странной пространственно-временной аномалии. Ему не придется задаваться вопросом, сошел ли он с ума или мир поглотила Серость в тот краткий миг, когда он моргнул. Пока он выполняет эту простую задачу, ему не придется задумываться о более страшных последствиях этого. Он входит в Танцы-в-Тряпье и старается вести себя как обычно. - Здравствуйте. Я Ким Китцураги, - говорит он, протягивая руку детективу. Лейтенант. 57-й участок. Вы, должно быть, из 41-го? - Меня зовут Рафаэль Амброзиус Кусто. Ким скептично изгибает бровь. Это не похоже на настоящее имя детектива, но это однозначно что-то новенькое. Возможно в этот раз все обойдется и не закончится кровавой трагедией. Надежда быстро угасла, когда детектив вышел на улицу и по какой-то причине решил немедленно пнуть почтовый ящик. Удар ломает ему палец ноги, и от боли он падает замертво, схлопотав сердечный приступ. *** Киму требуются значительные усилия, чтобы оставаться собранным на четвертой итерации. Он здоровается и смотрит, как в очередной раз детектив не может вспомнить свое имя, возится с Гартом и делает почти все, что делал в первый раз, при этом совершенно не меняясь в лице. Со вздохом Ким дает вселенной еще один шанс. Вот насколько он не хочет верить в существование пространственно-временной аномалии, в которую его угораздило попасть. К его облегчению, в этот раз обходится без пинков неодушевленных предметов. Ему даже удается в целости и сохранности провести детектива до порта, бдительно следя за каждым чертовым движением мужчины. Он никогда не ходит по прямой, предпочитая бегать зигзагами и кругами. Его очаровывают не только почтовые ящики, но и галстуки, дорожные знаки и деревья - ничто из этого не беспокоило бы Кима, если бы у детектива не было физической прочности размокшей сигареты. Он слишком часто говорит о спидах и алкоголе; честно, Кима не очень привлекает идея быть гиперопекающей нянькой человеку, который, вероятно, был старше его лет на 15, но он сомневается, что печень детектива сможет справиться с еще одной бутылкой вина, если уж его сердце не выдерживает банального перелома пальца ноги. Несмотря на все старания Кима, у детектива случается сердечный приступ после того, как он сел в неудобное кресло. *** Разве он не должен был позволить ему сесть в кресло? Ким злится на пятой итерации. Он настолько зол, что, выходя из машины, слишком сильно хлопает дверью своей Кинимы. Он сразу же оборачивается и гладит машину по лакированному боку, безмолвно умоляя его простить. Его Кинема никогда никому не причинила вреда. Его Кинема не разрушала материю пространства-времени. И даже если бы это было так, Ким, вероятно, все равно бы ее любил. Он находит детектива и на этот раз повторяет свое обычное приветствие с гораздо меньшим энтузиазмом. Возможно, чтобы выбраться из этого необъяснимого временного парадокса ему потребуется помощь напарника? - Детектив, я считаю ... Он резко останавливается. Что бы он сказал? «Детектив, я считаю, что мы застряли в какой-то временной петле?» Или: «Детектив, я считаю, что время, которое до сих пор шло только в одном направлении с момента зарождения вселенной, снова и снова поворачивается вспять, чтобы из всех людей на земле не дать вам и только вам облажаться?» Нет, это звучит слишком неправдоподобно, да и как бы чудаковатый детектив, свято уверенный в существовании полумифических существ и в том, что он - реинкарнация Краса Мазова, помог бы ему? Нет, ни детективу, ни Киму Кицураги не под силу понять, что за чертовщина здесь происходит. Он всего лишь простой офицер, у него нет двух сотен раскрытых дел за спиной, как нет и 18 лет службы у легендарного Птолемея Прайса. Он просто Кимбол Китцураги для своих коллег и «понаехавший» для людей, которым он служит и защищает. Двадцать лет он боролся за уважение, но всего одно неверное слово способно обнулить все его успехи. Он уже немолод, ему не хватит ни сил, ни времени, чтобы начать все сначала. Поэтому он умолкает на полуслове. На этот раз детектив умирает, пытаясь ударить ребенка. *** В какой-то момент Ким думает развернуть машину и поехать домой к своему парню. Он чувствует себя ужасно одиноко, ему нужен кто-то, с кем можно поговорить - кто-то, кому он доверяет. В конце концов, он решает испытать удачу и проверить, как далеко простираются границы этой таинственной аномалии. Но стоит ему проехать пару кварталов прочь от гостиницы, он вновь необъяснимым образом обнаруживает себя возле Танцев-в-Тряпье, будто бы ничего не произошло. Он один. *** Благоразумие: уйми свою гордость. Поговори со своим напарником. Интуиция: просто признай, что во всем виновата Серость. Мир обречен. Шестнадцать раз. После шестнадцатого перезапуска петли какая-то часть его разума отделилась и начала с ним разговаривать. Смерть после смерти после смерти. Очевидно, что вселенная хочет, чтобы детектив остался в живых и раскрыл это чертово преступление. Больше нет нужды гадать, что происходит. Ему не нужно знать, каким именно образом время окончательно сошло с ума или почему Вселенная не стирает его память, как всем остальным. Ему не нужно больше беспокоиться о том, что миру похоже пришел конец. Ему не нужно объяснять это все детективу. Не нужно выглядеть сумасшедшим. Все, что от него требуется - это намекнуть детективу, что ему нужно во что бы то ни стало остаться в живых и просто сделать свою работу. И он потерпел неудачу. Целых шестнадцать раз. Он выходит из машины и, смиренно приняв свою участь, идет встречать детектива. Вселенная по какой-то причине выбрала его и поставила перед ним четкую задачу, а Ким Китцураги всегда выполняет поставленные задачи. На этот раз они добиваются какого-то прогресса. Детективу удается поговорить с Эврартом Клэром, при этом не умерев. Клэр называет его Гарри, и Ким сразу понимает, что это и есть его настоящее имя. Оно кажется ему смутно знакомым, будто он всегда это знал. Впервые им удается увидеть другой берег Мартинеза. В проруби они находят затонувшую синюю машину и ждут. Ким сидит с детективом на старых скрипучих качелях, ожидая, когда же он поймет, что машина принадлежала ему. В какой-то момент он думает сказать Гарри, что он ценен и стоит чужого времени даже после всех ошибок, что он совершил. Но потом понимает, что никакие слова во вселенной не смогут донести до детектива эту простую истину. Ким понимает, поэтому он просто будет рядом, без громких слов показывая, что ему не все равно. Шестнадцать петель, несмотря на всю ту горечь, которую они принесли Киму, позволили сохранить жизнь человеческому существу - человеку, с которым Ким мог бы даже подружиться, если бы они не застряли в этом безумии. А после все катится в ад. Гарри остается угрюмым в течение всего дня. Не сумев найти зацепки на другой стороне побережья, он и Ким неохотно возвращаются к Харди. Ким точно знает, как надавить на них - нужно просто сыграть на их поле, показать свою брутальность, столь значимую для мужчин подобного типажа - но прежде чем он успел сказать это, Гарри заявляет, что у него есть идея, и эта идея связана с пистолетом Кима. Ким ошибается. Идеальное партнерство требует доверия, верно? Единственное, что он ненавидел больше, чем пинбол, - это демонстрация недоверия к нему, к его мнению и советам. Гарри умирал много-много раз, но обычно только по случайности. Он, конечно, склонен к саморазрушению, но только в погоне за легкими удовольствиями. Конечно, этот человек умер от почтового ящика и стула, но он точно знает, как обращаться с пистолетом. Он знает, что нельзя умирать. И он знает, что Ким ему доверяет. Он стреляет себе в голову. Вопреки распространенному мнению, пуля в голову не всегда приводит к немедленной смерти. Ваше сердце может биться и продолжать бороться за жизнь до тридцати восьми минут после огнестрельного ранения в голову. У Кима есть несколько мгновений, чтобы увидеть, как лужа крови растекается по полу под изуродованным черепом детектива. *** На этот раз Ким не покидает свою Кинему. Вместо этого он кладет голову на руль и подумывает остаться там навсегда. Даже не развернуться и уехать, а просто остаться. В этой неподвижной точке во времени и пространстве, спокойной и беззвучной. Он не помнит, когда впервые услышал о Серости, как не помнит о том, когда впервые услышал о голоде или смерти. Тем не менее, он помнит бесчисленное количество ночей в своей юности - когда он еще мог целиком отдаться фантазиям и мечтам, - когда он лежал в постели и думал, почему. Почему он должен что-то делать в этом обреченном мире? Страшно подумать, что все твое существование не имеет ни малейшего смысла. Миру плевать на твои старания, поскольку все, что ты когда-либо создал, рано или поздно будет уничтожено Серостью. И все же Ким хочет чувствовать себя нужным. Ему страшно думать, что абсолютно неважно, умрет ли он в сорок семь или семьдесят семь лет, вскоре мир в любом случае достигнет одной и той же конечной точки: серой пелены без людей, которым он помогал, которых он встречал, ценил и любил. С годами один и тот же вопрос становился все более неразрешимым и болезненным. Почему он защищает город, который никогда не сможет назвать своим? Почему он так пытается заставить жить того, кто жаждет смерти? Он так и останется косоглазым иностранцем независимо от того, погибнет ли он при исполнении служебных обязанностей или вернется в свой старый дом детства, заперев себя в четырех стенах. Его напарник продолжит умирать до скончания времен независимо от того, выйдет он из машины или нет. Радость жизни: но ведь будет ужасно скучно, если ты останешься торчать в машине, не так ли? Сострадание: тебе не нужно никого спасать. Но ты можешь как минимум заботиться о людях вокруг тебя. Ким никогда не видел больше трех дней после первого, но кажется, что он провел уже больше месяца с одним и тем же человеком - эксцентричным детективом с разбитым сердцем, способным видеть то, что Киму увидеть просто не дано. "Последний раз", - говорит себе Ким. Серость разрушает, но однажды в истории Вселенной она создала. Они продержались пять дней. Они раскрыли обман Клаасье, охотились на криптидов и использовали 2-миллиметровую дыру в пространстве для усиления басов в рейв-клубе. Расследуя убийство, они оказались втянуты в кровавый конфликт между двумя непримиримыми группировками. Двое офицеров, не имеющих ничего, кроме маломощных служебных пистолетов против трех профессиональных, вооруженных до зубов наемников в керамических доспехах. Было бы наивно полагать, что обойдется без кровопролития, это было предрешено. Как было предрешено и то, что Гарри поймает пулю. В отчаянии и ужасе Ким склоняется к нему посреди боя, совершенно забыв о третьем наемнике, не веря своим глазам. После всего этого, после всего, что они смогли добиться... Гарри говорит что-то, чего Ким не слышит. Он поднимает руку, но Ким не смотрит туда, куда он показывает. Серость разрушает, но и создает. Природа Вселенной не высечена в камне. На этот раз Ким не видит, как умирает Гарри. Пуля 9 мм калибра пробила ему череп немного раньше. *** Вздрогнув, Ким просыпается в своей машине. Он все еще жив, как бы невероятно это ни было. Нет ни боли, ни крови, но все же ему требуется пара минут, чтобы унять дрожь в пальцах. По какой-то причине он никогда не думал, что вселенная перематывается и для него. Это столь же неправильно, сколь и утешительно. Он входит в Танцы-в-Тряпье кажется уже в миллионный раз, ошеломленный и потрясенный, едва уверенный в том, что сможет выдать даже собственное имя. Но ему это и не нужно. Завидев его, детектив вихрем спускается по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз, пролетев мимо озадаченного менеджера кафетерия и крепко его обнимает. - О боже, Ким! - Гарри? - говорит Ким. Непрофессионально близкая форма обращения, но она кажется уместной. В этот раз. Гарри не отвечает. Ошарашенно взглянув на Кима, детектив разражается непристойно громкими рыданиями. Ким никогда не любил, когда его обнимали - у него слишком тонкое обоняние, чувствительное к запаху другого человека, более того, он не знал, что делать со своим телом, в принципе, объятия никогда не были ему нужны, чтобы выразить свои чувства. И все же в близости с другим человеком есть что-то странно успокаивающее. Несмотря на неловкость, первой его мыслью было как-то успокоить детектива - но его руки все еще прижаты к бокам. Он едва может пошевелиться, будучи заключенным в медвежьи объятья детектива. Наконец, Ким осторожно поднимает руки, неуверенно похлопывая Гарри по спине. Со временем Гарри успокаивается и начинает говорить. - Все это время. Все это время ты помнил каждую мою глупость, - говорит Гарри. - Я решил, что могу повторить все без последствий, так что я и не переживал. Первые несколько раз я даже не думал, что ты настоящий. Но черт возьми, спустя столько времени. Я миллион раз говорил тебе, что это какое-то зацикленное чистилище. Почему ты не ответил? - А еще вы говорите, что островалийский фазмид существует, - проворчал Ким, поправляя очки, а затем искренне добавляет. - Прошу прощения, детектив. Я не знал, верите ли вы в эти теории или просто хотите заставить свидетелей говорить. Я не должен был сомневаться. - Значит, ты меня не слушал. Точно так же, как не услышал мое предупреждение, - вздохнув, говорит детектив. - Я ничего не смог сделать. Не мог ничем тебе помочь. Было больно? - Детектив, вы умирали гораздо чаще, чем я, - Ким делает паузу, глядя на раскрасневшееся лицо детектива. - То есть нет. Это было быстро. - Послушай, я знаю, что облажался миллион раз, и ты справлялся со всем этим дерьмом гораздо лучше меня, но ... - детектив глубоко вздыхает, - Я помру в любом случае. Не велика потеря. Но ты ... Я так долго тебя знаю. Ты вспомнил меня. Ты верил в меня. Ты единственный во всем мире, кто верит в меня. Ты не можешь умереть. - Я не могу быть единственным во всем мире, кто верит в вас, детектив, - тихо говорит Ким. - Ладно, - после краткой паузы детектив вздыхает и отступает. Какими бы ужасными ни были его недостатки, к чужим переживаниям он никогда не был слеп. - Я смогу справиться и один. Но я бы предпочел раскрыть это дело с тобой. Пожалуйста? Все в мире хотят быть нужными, включая Кима. И Ким был нужен - чтобы подвозить своего напарника по участку на работу, приносить продукты и флуокситин своей пожилой тете, защищать своих подчиненных из Меска от той расистской идиотии, с которой он был знаком не понаслышке. Но быть по-настоящему нужным... Ким уже почти забыл, каково это. Если бы он был способен проявлять больше эмоций, он бы это сделал. Но пока подойдет и улыбка. - Конечно, - говорит он. - Глупо было с моей стороны списывать других наемников со счетов. Давайте уже раскроем это дело. В этот раз у них получилось. *** Ким снова просыпается в своей Киниме, на этот раз от головокружения и тошноты. Он едва сдерживает тревожный вздох, когда понимает, что лежит на заднем сидении, подпрыгивая на каждой кочке. Он немного привстает на локтях. Перед Кинимой - ночная дорога и огни города, летящие им навстречу. - Лейтенант Дюбуа, вы ведете мою машину? - О, черт, - лейтенант Дюбуа - новый напарник Кима в 41 участке, как он вспоминает, - тормозит так резко, что Ким едва не валится с сиденья. - Ты меня напугал. С тобой все в порядке? - Что случилось? - Случилась гребанная дыра, как в той заброшенной церкви. Только на этот раз брешь была серьезнее, и ты потерял сознание, когда подошел к ней слишком близко. Ты не помнишь? Серость приносит с собой тени прошлого. Это раскалывает разум. Ким, чертыхнувшись, поднимает с пола очки и протирает их о рубашку, медля с ответом. - Я был нормально, пока вы не затормозили. Кинема в порядке? Не дожидаясь ответа, он перебирается на переднее сиденье, прогоняя Гарри с водительского кресла настолько быстро, насколько позволяют рамки вежливости. Он проверяет показатели приборов и внешний вид Кинемы и расслабляется только тогда, когда снова оказывается за рулем, а Гарри сидит рядом с ним. - Ты точно нормально себя чувствуешь, чтобы машину водить? - говорит Гарри. - Слушай, я уже проходил через всю эту серую хрень, так что хорошо представляю, в каком ты сейчас состоянии. Нехорошо водить машину в нетрезвом виде. Сам знаешь. Возможно, тебе даже придется выписать себе штраф. Ким убирает руку с рычага коробки передач. Впереди темная и зыбкая дорога. Огни то появляются, то исчезают из его поля зрения. Чувствуя, как по спине пробегают мурашки, он будто слышит, что нечто зовет его, хочет вернуть назад. Благоразумие: Ты что, ничему не научился? Расскажи ты уже ему наконец. Ким вздыхает. - Я думаю, что Серость заставила меня проживать одни и те же события много-много раз, - он делает паузу и с улыбкой добавляет, - Наше первое дело. - Ты помнишь, как тебя зовут? - Ким Китцураги. - Ты помнишь, что такое деньги? - Теперь ты просто издеваешься надо мной, - хмыкает Ким. Это приятный и знакомый упрек. Между партнерами существует много разных видов доверия. В интересах следствия Ким всегда доверяет Гарри делать то, что у него получается лучше всего, даже если он не целиком понимает его методы. Но доверит ли он детективу, чтобы тот позаботился о нем, если он сам вдруг будет не в состоянии? Доверил бы он Гарри свою жизнь? - Вы правы, детектив, - говорит он, отпуская руль. - Возможно, меня облучило. Не разбейте Кинему.