checkmate.

В шахматном клубе всегда было душно в любое время года и суток. Создавалось ощущение, что рабочие при постройке этого слегка уже потрепанного здания решили поставить буквально на каждой стенке батареи или сделать клубу дополнительный подогрев полов: иначе нельзя было объяснить столь странное явление —  каждый раз, когда сюда приходил Венти, тут можно было жарить яичницу. Или, может, слишком большое количество умных мыслей в головах каждого из спортсменов заставляли их нагреваться, как его ноутбук при запуске тяжелой игры. В любом случае, сколько бы лет Венти не приходил сюда за Чжун Ли —  своим лучшим другом —  он предпочитал создавать сквозняк в коридоре клуба, прислонившись к двери и нервно ожидая. Его нельзя было назвать слишком терпеливым, в то время как Чжун Ли нельзя было назвать слишком быстрым. Венти знал, что если тот сидит за шахматной доской с хорошим соперником, то вряд ли тот отлепится от нее в ближайшие полчаса несмотря на все просьбы и мольбы. Признаться, поначалу их дружбы из-за этой черты Венти считал Чжун Ли до безобразия безответственным и наглым: прямо как и он сам. Но была в его характере одна черта, которая в свое время заставила пересмотреть взгляды юноши на своего друга, а с другой казалась очень странной: Чжун Ли питал склонность к заключению различных соглашений. Оказывается, чтобы совладать с этой наглостью в виде вечного ожидания, Венти было достаточно просто заключить контракт. Конечно, с выгодой и для Чжун Ли: тогда, когда Венти забирал его на очередную попойку со слезами ностальгирования или просто небольших посиделок, он должен был всегда приходить вовремя. Тогда парень отнесся к этому довольно легкомысленно: ведь за игрой его знакомый никогда не обращал внимания на окружающий его мир. Все шелесты, шорохи, слова не долетали до него, и до времени ему тем более не было дела. Это было довольно-таки удобно: они назначали их время встречи, но на самом деле Венти мог позволить себе опоздать на часик-другой, зная про столь пылкий роман между Чжун Ли и шахматной доской, а когда последний освобождался, пытался убедить его в том, что он заигрался. После заключения "контракта" Венти уже не мог провернуть что-то подобное, но он не был собой, если бы не осознал это только в тот момент, когда бросил Чжун Ли привычную отговорку. Тогда парень выяснил, насколько на самом деле могут быть болезненными щелбаны, и больше никаких договоренностей они не заключали, поэтому Венти только и оставалось, что грустно вздыхать, периодически выставляя свою голову за дверной проем и получая порцию холодного ветерка в лицо. Однако сегодняшняя партия Чжун Ли уж слишком затянулась: дисплей на его телефоне показывал 20:00, и парню уже постепенно это начинало надоедать. Больно ему нужно вообще сюда ходить. Так называемый друг мог бы и сам дойти до его квартиры: ноги есть, голова на плечах для координации движений тоже. Однако то ли многолетняя привычка, то ли желание послушать истории друга скорее мешали Венти просто развернуться и уйти. Да и не был он из тех, кто особо ценил свое время: безделье текло у него в крови, казалось бы, с самого рождения. Нет, с этим все равно нужно что-то делать. Может, кто-то пролил клей на стул, и теперь Чжун Ли просто не может оторваться от него? Что ж, если ему нужно будет зайти в эту адовую жарищу ради спасения своего друга, то он готов даже свариться. Венти быстрыми шажками прошел по коридору, надеясь, что вахтерша не заметила, что он без бахил, и вошел в зал. Столы, тесно приставленные друг другу, доски и шахматные часы, задумавшиеся лица игроков: все это соединялось для Венти в непонятный и недоступный ему мир. Его привлек самый последний стол. Куча народу столпилось в самом краю зала. Не без усилий протиснувшись сквозь толпу, Венти, к своему удивлению, обнаружил за столом своего друга, вот только было что-то в его внешнем виде странное, ему не свойственное: слишком уж нахмуренные брови, а в обычно мало чего выражающих глазах сейчас можно было заметить огромный спектр эмоций: от волнения до предвкушения. У Венти создалось впечатление, что за столом царит уж слишком интимная, но в то же время напряженная обстановка: тепло зала и абсолютная тишина у стола, нарушаемая лишь переключением часов и стуком шахмат по доске, лишь усиливала этот образ. Стук. Переключение. Стук. С висков Чжун Ли стекла капелька пота. Признаться, Венти никак не ожидал, что игра в шахматы может выглядеть настолько напряженно. Парень перевел взгляд на соперника. Неожиданно он забыл, как дышать. Это была девушка лет так двадцати трех со светлыми волосами и хищной улыбкой. В отличие от взгляда Чжун Ли, ее взгляд, выражал, казалось бы, полную незаинтересованность в игре, однако каждый, кто присматривался чуть пристальнее, смог бы разглядеть в ее ледяных глазах огонек злорадства. Кажется, ей, в отличие от соперника, партия давалась достаточно легко. Изящные руки перемещали фигуры достаточно быстро, словно бы все ходы давно уже просчитаны наперед, и не один не мог бы дать преимущества сидящему напротив. Словно загипнотизированный, Венти наблюдал за каждым ее ходом; ловил каждый жест, изменение в лице. Она казалась такой властной, уверенной и расчетливой в каждом движении, что сердце начинало бешено стучать. Он не понимал, что происходило, не понимал, почему его ноги начинают подкашиваться, и почему ему неожиданно захотелось почувствовать себя шахматной доской или побыть фигуркой в ее руках. Он никогда не был падок на самоуверенных и гордых женщин, но эта девушка даже рядом с ними не стояла. Если бы он мог, он бы вырвал это бешеный механизм из груди и вручил ей в руки. А лучше, если бы она сделала бы это сама. Пригвоздила бы к полу, навалившись всем телом, и разодрала бы ему его грудную клетку в поисках сердца. А потом на смену превосходства в взгляде приходит резкое раздражение. Ее оппонент, хоть и тоже не выражает оптимизма, выглядит так, словно избавился от тяжелого камня на спине, а затем лицо Чжун Ли и вовсе стало абсолютно непроницаемым, и Венти раздосадованно потер переносицу. Все остальные, кажется, были разочарованы не меньше. Стук. Щелк. Стук. Щелк. Стук. Щелк. Стук. И почему все это выглядит так сложно и запутанно? —  Вечный шах, —  констатировал Чжун Ли. — Вечный шах, —  повторил женский голос, и Венти во второй раз захотелось, чтобы на него наступили. Соперники встали и пожали друг другу руки. Черт, и это все? Ему стоило прийти сюда пораньше. Да и что произошло? Судя по прошедшимся толпе словам, кажется, никто не остался в выигрыше. Кроме Венти. Чуткая душа поэта получила хорошую пищу для новых песен и страданий. Он поймал удивленный взгляд Чжун Ли, который не привык своего друга в зале. — Извини, я немного... Кажется, у Чжун Ли проснулась совесть, но дальше Венти не услышал: он просто двинулся к сопернице его друга. Остатки прежней толпы наблюдали за ним с любопытством: буквально все в этом зале знали его, ведь они проходили через ту самую дверь, около которой он стоял. Некоторые настолько к нему привыкли, что даже дружелюбно здоровались и прощались — кто-то умудрялся сделать и то, и это одновременно—  а Венти беззаботно махал рукой им в ответ. Синьора оказалась единственной, кто был совсем не заинтересован в происходящем, словно вовсе не видела парня или просто решила игнорировать само его существование. Однако Венти игнорировать было сложно, и лучше, признаться, этого не стоило делать. —  Я хочу пригласить вас... Неожиданно слова застряли в горле, когда глаза напротив наконец удосужились на него посмотреть. "Удосужились" — самое подходящее слово для этой ситуации. — ...на сссс... Слова всегда было тяжело так произносить? — ...сыграть. Что он, черт возьми, только что ляпнул. Девушка удивленно выгнула бровь, но в голосе, однако, своего удивления не выдала. — Что ж. Многие бы хотели сыграть со мной, но я никогда не видела тебя за шахматной доской. Не думаю, что от тебя многого можно ожидать. —  Я очень хорошо делаю и шахи, и маты. Мой отец играл. Единственное, что он делал с шахматами за всю свою жизнь —  это пытался их съесть в детстве. Синьоре, кажется, очень смешно. — Идеальный мат? Это был вопрос с подвохом? Точно ведь было что-то шахматное. Но Венти просто не мог знать ответа: Чжун Ли практически никогда не упоминал в разговорах шахматы, учтиво выбирая более близкие собеседнику темы. — Блять? Теперь, кажется, она хочет его убить. Не потому, что резко начала ненавидеть. Ей слегка трясет, а свое "пффф" она маскирует как чих и максимально хмурит брови: не хочет выбиваться из образа утонченной натуры. — Хорошо, я сыграю с тобой. Из твоей исключительной наглости,—  Венти удивленно посмотрел на девушку, —  или тупости. Кажется, он пропал. *** Сегодня к их совместной попойке подключился Аякс —  парень Чжун Ли, который неоднократно выручал их с деньгами и вообще был славным малым. Растрепанные рыжеватые волосы, вечно теплая улыбка в сторону Чжун Ли и заливистый смех. Аякс явно был душой компании, но таким искренним его видели только его парень и его близкий друг. Поначалу Венти и Аякс не ладили между собой: один из боязни за друга, а другой из-за ревности, но, когда однажды ценный им обоим человек заболел, они смогли разглядеть друг друга получше и не обнаружили в друг друге ничего дурного. Вскоре они уже вместе устраивали концерты: один играл на потрепанной жизнью гитаре, а другой стучал палочками для еды по кастрюлям, видимо, не умея использовать их по назначению. —  Он бросил вызов Синьоре? Когда я с ней учился в одной школе, то ее в шутку называли "гроссмейстером" школы, — Аякс рассмеялся и перевел взгляд на Венти, —  ты и вправду такой хороший игрок в шахматы? Все трое распределили межу собой пакеты и наслаждались звуком бряцканей бутылок в каждых. На улице стояла поздняя осень, и высыпавший недавно первый снег превратился в лужицы. —  Единственное, что он делал с шахматами - это грыз их. —  Ехе. Аякс задумчиво прислонил свободную руку к подбородку. —  Тогда почему ты решил ей бросить вызов? Венти не знал, что ответить на этот вопрос. Признаться, что хотел он сказать совершенно другое: стыдно. —  Хотел за твоего парня заступиться, она чуть его не раскатала. Чжун Ли нахмурился, но ничего не сказал. — Кстати, что такое "вечный шах"? И почему не "шах и мат"? Так вроде бы всегда в конце партий говорят. Аякса, кажется, с каждым ответом веселила эта ситуация все больше и больше. —  Вау, ты реально очень далек от шахмат. Тебя точно раскатают в бетон, парень. Чжун Ли, однако, не разделял настроение своего возлюбленного, и неудивительно: стоило кому-то высказать интерес к чему-то, чем интересуется его друг, и ближайшее два часа превращаются в наинтереснейшую лекцию. А так как Чжун Ли, казалось, знал практически все на свете, то услышать такой монолог можно было каждый день, и за это Венти одновременно любил и ненавидел своего друга: иногда все же хотелось именно диалогов. Но вместо очередного разглагольствования на тему шахмат он лишь сказал: — Я его научу. *** Венти не уверен, сколько прошло времени с того момента, когда он бросил вызов Синьоре. Казалось, это было буквально несколько дней назад, но он точно знал: они не пьют по пятницам уже минимум четвертый раз. Венти больше не заходит в шахматный клуб: то ли от стыда, что не может позволить бросить вызов именно сейчас, то ли от того, что хотел ворваться в зал уже сразу за победой. Однако шахматы оказались для него намного тяжелее, чем он думал. Если разучить, как ходит та или иная фигура, не составляла проблем, то решение шахматных задач ему давалось с трудом. Он никогда не продумывал свои песни наперед: они сами складывались из слов в процессе, связываясь в смысловой клубок вместе с предыдущими. В искусстве всегда было место свободе, в то время как шахматная доска уже ограничивала фигуры на поле, а каждой фигуре отводилась строго определенная роль. Здесь не было места самоуправству: все ходили строго и не могли нарушать правила игры. В мелодиях гитары же никаких исключений не было. Никто тебе не мешал ставить как благозвучные аккорды, так и корявые и отвратительные попытки сыграть собственные сочетания. — Начнем сначала. Ты запомнил, как выглядит испанская партия? —  они играют уже третий час, но Чжун Ли все также продолжал спокойно его обучать. Аякс, будучи знакомым с основными правилами шахмат, но все же далекий от них, мирно устроился у своего парня на коленях, тихо посапывая. Кажется, весь процесс их игры и разучивания дебютов и эндшпилей был для него идеальным снотворным. Венти двигает белую пешку на E4, затем черные - на E5. Конь на F3, конь на С6, белый слон, черный слон. Как же хорошо, наверное, Аяксу спать на коленях. Чжун Ли одобрительно качает головой. — Сицилианская защита? Венти вздыхает, расставляя шахматы обратно. Не стоило ему и вовсе подходить к Синьоре. Навряд ли ей вообще было дело до его игры с ней. Как бы ему не хотелось произвести впечатление на девушку, в глубине души он понимал, что лезет не на свое поле. —  Скажи, Чжун Ли, почему тебе так нравится эта игра? — Мне всегда нравились логические игры,—  парень провел рукой по волосам Аякса, продолжая внимательно наблюдать за расставляемыми Венти фигурами,—  Но не ожидал, что понравятся и тебе. Венти тяжело вздыхает. — Мне и не нравятся. — Дело в Синьоре?— Чжун Ли всегда был донельзя проницательным, если речь шла про действительно любопытные ему вещи. Он, конечно, в прошлый раз сделал вид, будто речь Венти задела его гордость шахматиста-любителя, но парень знал. И Венти знал, что он знает. — Да. — Интересный выбор, —  константировал Чжун Ли и мотнул головой на Аякса, —  давай закругляться. Думаю, мы достаточно повторили за сегодня, чтобы завтра с утра сыграть хорошую партию. Чжун Ли аккуратно убрал с коленей парня, начавшего бормотать что-то во сне, переложил на кровать тяжелое тело и отлучился в ванную. Венти встал с коврика, медленно потягиваясь. Обычно он оставлял влюбленную парочку в своей комнате: там была прекрасная двухместная кровать, на которой во сне он мог с удовольствием кочевать из одной точки в другую. Сегодняшний вечер не был исключением, и он вышел в коридор, уже собираясь закрыть дверь и перебраться на раскладное кресло в гостиной, как неожиданно услышал из-за спины. — Как бы он не учил тебя, ты все равно не переиграешь Синьору. Венти застыл на месте. Он все это время не спал? —  Но Синьора точно не простит тебя, если ты не придешь и не сразишься с ней. Будь то оценки в школе, театральные постановки, на которые мы с ней вместе ходили, игра в шахматы или любовь — она любит упорных людей, даже если сама их и унижает в последствии. Повисла тишина. Затем последовало тихое: — Я знаю ее с самого детства. Она кажется гордой и непреступной, но на самом деле она обычный человек с обычными чувствами. Для нее шахматы —  такое же средство выражения эмоций, как и для тебя —  пение и музыка. — Как может быть средством выражение то, что состоит из вызубренных стратегий, расположений шахмат и кучи приемов популярных шахматистов? — Но ведь и нот на гитаре тоже фиксированное количество, как и на любом другом инструменте? Но в то же время они —  всего лишь способ сыграть благозвучную мелодию, в то время как вся это белиберда —  лишь способ добиться победы? Венти задумчиво посмотрел в потолок. Прежде он не размышлял об игре в шахматы в таком ключе. — Спокойной ночи, —  он прикрыл дверь, зная, что еще должен вернуться Чжун Ли. Мысль Аякса казалась довольно простой и высосанной из пальца, но на протяжении всей ночи он продолжал и продолжал ее прокручивать. Синьора действительно казалась далекой от творчества и искусства, но разве собрал бы тупой розыгрыш заученных теорий такое большое количество народу? Можно ли считать выбор различных стратегий тоже определенным самовыражением? Ведь, наверное, у нее тоже были любимые аккорды, как и у Венти, только аккорды в шахматах, и с помощью их составляющих она разыгрывала завораживающие партии при должном сопернике. Он не мог знать наверняка, как это работает, но такая нить рассуждений грела ему душу. Все это время Венти думал лишь о победе или о том, как просто не опозориться, но теперь его размышления сменились в другое русло. Он просто хотел бы увидеть вызвать в глазах Синьоры уголок азарта, выяснить ее любимые ходы, понять и узнать ее больше. Венти заснул с мыслью о том, что неплохо было бы заставить Чжун Ли рассказать ему о игре Синьоры поподробнее. Венти перестает высыпаться по ночам, перерывая кучу учебников по игре в шахматы и прерываясь лишь на парочку гитарных импровизаций: играл он довольно тихо, ведь нервы соседей тоже не железные. Иногда он мог спохватиться и в 3 часа ночи позвонить Чжун Ли, расспрашивая его о тех или иных ситуациях в игре, а тот, как будто его пару секунд назад и не выдергивали из сладких грез, спокойно сонным и севшим голосом объяснял все возможные ходы, поясняя за каждый из них максимально подробно. Перед этим, правда, немного ругался. Чуть-чуть. Максимально литературно и обещая отвесить еще один щелбан. Аякс же так резко вскакивал с кровати и хлопал дверью, что Венти был уверен: при в следующей их встрече его точно зарежут. *** Последний стол, за которым сидела Синьора, казался для Венти слишком далеким. Недоступным. Но он должен был взять на себя ответственность за свои слова. Сейчас она должна была играть с Чжун Ли, но Венти знал точно — тот не придет. Не потому, что резко перестал уважать Синьору или неожиданно перестал играть в шахматы, нет. Он сделал это специально, буквально в ту же минуту, как Венти наконец осмелился прийти в шахматный клуб: подошел на его глазах к девушке и назначил ей точное время игры, словно говорил о времени для прогулки. Это выглядело дико и точно, точно не подозрительно. Абсолютно. Все суются к столу Синьоры поиграть, и тут из-за угла выскальзывает Чжун Ли и назначает ей время игры, в которое практически никто никогда не остается, да еще и с точностью до минуты. Браво, маэстро лучший друг. Венти знал, что Чжун Ли точно не придет, потому что неожиданно обнаружил после часового сверления стола, за которым обычно играет Синьора, отсутствие куртки Чжун Ли в гардеробе. Еще не поздно было предложить Синьоре шашки или нарды: в конце концов, те ему лучше даются. Он бы мог взять с собой коробку с Уно. 20:30. Клуб остался пустым. Кто-то кинул на стол Синьоры ключи, и она приняла их с задумчивым лицом. Никого не осталось: только они вдвоем. Кажется, Венти просто не оставили выбора: он подошел к Синьоре на негнущихся на ногах и буквально плюхнулся на стул напротив. Он не нервничал. Абсолютно точно не нервничал. Синьора обратила внимание на своего соперника, и теперь Венти оказался полностью поглощен недовольным взглядом. Его рассматривали с головы до пят, и ситуация с каждой секундой становилась более неловкой. Будь бы проклят, лучший друг. —  Я пришел играть, — наконец выдавил он, стараясь отвести взгляд, но просто не мог: будто его приворожили, и теперь он до конца смерти мог лишь смотреть на лицо Синьоры. —  Что ж, —  кажется, она несколько разочарована, но недовольства напрямую не выражала. А еще, видимо, она чумела читать мысли, потому что хищно улыбнулась, когда Венти в очередной раз подумал, что попал в самую извращенную в его жизни ловушку. *** Синьора берет с доски белую и черную пешку, перекладывая их из руки в руку у себя за спиной, а затем протягивает два кулака, и Венти наугад выбирает правую руку. Черт, теперь он играет черными. Синьора ставит пешку на E5, и Венти чувствует тихую панику, зарождающуюся у него в груди. Черт, он точно не помнит таких дебютов. Может, он и учил их, но сейчас его мысли превратились в подобие каши. Ему теперь может помочь разве что Бог, только Венти, к сожалению, был тем еще грешником. Он ставит случайную пешку в ответ, и Синьора удивленно изгибает бровь. Это был очень плохой или хороший ход? — Мы играем просто так или на что-то? Теперь пришел черед удивляться Венти. — Разве в шахматных клубах играют на что-то? Синьора подцепила одну из фигурок черными ногтями. Ну не может быть человек настолько грациозным, просто поднимая какой-то предмет. — Нет, но разве тут есть кто-то из шахматного клуба, кроме меня? Венти задумывается, словно это был реально сложный вопрос, а потом констатирует: — Нет. — Тогда играем на желание, - каждое слово она произносит неспешно, но достаточно громко: словно хотела показать, что возражения не принимаются. Венти, однако, даже не думал спорить. Более того, новая договоренность в игре неожиданно мотивирует его. Ему показалось, или Синьора действительно улыбнулась? Их партия, однако, долго не длится. Аякс был прав —  его буквально раскатывают в бетон всего за 10 ходов, несмотря на то, что он упорно пытался подключить все возможные мыслительные процессы в секунды своего хода. "10 ходов позора, или что не нужно делать в шахматах новичкам, " —  так, возможно, озаглавил бы свою книгу какой-нибудь специалист в этой игре, посмотрев на происходящее. Мало этого, так буквально после каждого переключения таймера Синьора смотрела на него настолько пристально, что ставил Венти фигурки буквально дрожащими руками, так и не сумев понять ни ее "самовыражение", ни эмоций, которые она вкладывала в каждый ход. Но местами —  он мог поклясться —  он все же заставлял ее задуматься, и даже пару раз был награжден любопытным выражением лица. Однако проигрыш, где бы он ни был, всегда оставался проигрышем, как бы Венти не хотел внушить себе, что в первую очередь играл на эмоции Синьоры. Под конец он тихо встал, печально смотря на своего короля, и протянул девушке руку. У Венти были очень длинные,но замозоленные и изящные пальцы. Девушки в его университете любили их фотографировать, словно фетишистки, но по сравнению руками Синьоры они были просто культяпками: молочного цвета без единого намека красоту или царапину, словно фарфоровые. А еще очень холодные, словно вобрали в себя все прохладные дни за год. Это была их первая и последняя игра. Синьора опускает руку и берет ручку со стола, которой обычно записывают ходы и небольшой стикер, пишет на столе что-то и клеит ему на лоб, а потом грациозно уходит, на последок бросая высокомерный взгляд. Вот и ее желание. Видимо, напоследок она решает вдоволь посмеяться над ним. Венти вздыхает, отрывая бумажку ото лба, ожидая увидеть там слово "дурак" или какую-нибудь колкость. Вместо этого он видит: "частные уроки по шахматам", а дальше - номер телефона. — Ты действительно учишь игре шахматам?—  кидает он вслед уходящей в гардеробную Синьоре. —  Нет. — Тогда почему..? — Догадайся. И да. Было бы грубо с твоей стороны не угостить девушку вином за такой отвратительный матч. Венти краснеет, но затем растягивается в самой искренней улыбке, а вместе с ним слегка улыбается и Синьора. Хоть где-то он сможет поставить ей мат.