Серебряное утро

Они просыпаются поздно, почти в девятом часу утра. Утренние сумерки еще держатся за тяжелые зимние облака, со вчерашнего дня распоровшие пушистое брюхо о пики гор, и теперь истекающие вниз снегом. Снег глушит любые звуки, поглощает весь шум, от эха разговоров до шелеста шагов. О том, что они оба пропустили подъем, завтрак, утреннюю тренировку и медитацию, неизвестно никому: Цзе У Цзюнь вот уже месяц как пребывает в уединении, а Ханьгуань-цзюнь - под опалой совета старейшин. Дядя, уехавший на собрание два дня назад, совершенно не удивится, когда по возвращении ему доложат, что старший и младший нефриты Гусу Лань были неуловимы, словно призраки в метели. Мы и есть призраки в метели, думает Лань Ванцзи, глядя на тени снегопада сквозь бумажную ширму круглого окна. Но рядом вдруг ворочуются, нос задевает теплое плечо, Ванцзи бездумно целует обветренными губами там, где заканчивается ключичная косточка - и движение замирает на середине. После чего Лань Сичэнь поворачивается к нему лицом, равнодушно-сонным; с искрой нежности на дне зрачка, увидеть которую проще всего именно так, утром. Особенно проснувшись и проспав отбой. Они не призраки в метели; не тогда, когда он тепло-длинно выдыхает, с замедлением моргая, пытаясь понять, приснилось ли ему сейчас теплое прикосновение, или нет. Лань Ванцзи отвечает на взгляд движением губ - беззвучным "ты проснулся". Это единственное "ты", которое он позволяет себе, по-настоящему призрачное. Он помнит, как однажды брат поднял руку к его лицу, коснулся губ, попросил - "повтори", и Лань Чжань повторил, но уже шепотом; чтобы согреть его пальцы дыханием. Это была такая ласка, которую можно. Он помнит, как однажды брат попросил: - ...Снова скажи мне "ты". Лань Чжань покачал головой, глядя беспомощно - как, как он скажет? Лань Сичэнь едва заметно нахмурился; и сразу стало понятно, как, для чего - чтобы прогнать эту морщинку между соболиных бровей полукругом. Чувствуя себя шагающим на невидимый кинжал, упирающийся в сердце, Лань Чжань сказал в ответ, тихо, но твердо: - Твой младший брат очень непочтителен. Тогда Лань Сичэнь поцеловал его, и цветы горечавки вокруг них кивали - да, да, непочтителен, совершенно непочтителен. Почтительный - не отвечал бы. Не ухватился бы рукой за ворот ханьфу. Но только синие, как глаза их матери, цветы видели это - ведь они оба были одни и закрыли глаза. ..Лань Сичэнь кивает, что проснулся, и тут же качает головой - не проснулся до конца; сонно прикрывает темно-серые глаза, носом бодает подушку, набитую сухой душистой травой. И тут же морщится - подушка мстительно колет в ответ. Лань Ванцзи делает то же самое, с еле слышным вздохом и положив между ними ладонь тыльной стороной вверх; ее тут же накрывает рука брата. По ногам скользким холодом стелится сквозняк, и Лань Сичэнь делится с подушкой невнятным бормотанием, прежде чем завозиться. Лань Чжань ленится ему помогать, поэтому просто нащупывает ногой край легкого шерстяного покрывала, подцепляет и приподнимает, другой ногой приглашая в "конверт". Брат прижимается носками и они еще немного длят эту неловкую возню, наслаждаясь тем, как путаются в одеяле и ногах друг друга, пока, наконец, не замирают, прижавшись друг к другу коленями в коконе из легкой шерсти. Когда Ванцзи поднимает голову, брат улыбается. Ему приятно? Ванцзи проводит кончиками пальцев по его волосам, рассыпанным по длинной сильной спине. Спина вздрагивает - щекотно. Значит, приятно. - Тут холодно, - хрипло говорит Лань Сичэнь. - Ты здесь замерзнешь один. Конечно, замерзну, думает Лань Ванцзи, это же комната для наказаний. Но не говорит, лишь кивает. Отвечает, спустя пару минут: - Ты замерзнешь со мной? Это звучит, как предложение, но это вопрос - он хочет знать, теплее ли брату так, вместе, или вдруг нет... Ванцзи не знает, как уточнить, и пока думает, Лань Сичэнь уже усмехается: - Ты со мной не замерзнешь. Ванцзи обнимает его за талию обеими руками, прижимается губами ко впадине между ключицами, тепло и влажно выдыхает туда, чувствуя, как горло брата дергается. По утрам он очень беспокойный, кожа - чувствительная, а разум ещё не взял ощущения в железные клешни контроля. Потом будет по-другому, а сейчас - так, как надо. Ванцзи ведет ладонью вверх по позвоночнику, останавливается там, где сердце, прижимается животом вплотную, так что они дышат сообща; касается губами шеи, и беззвучно спрашивает - так хорошо? Брат читает это движение губ, словно Ванцзи пишет слова на бумаге. Кивает. Лань Ванцзи отводит одеяло там, осторожно трогает - такая тонкая кожа, что хочется губами - но брат кладет ладонь у основания шеи, длинными пальцами прихватывает волосы. Лучше, чтобы это подольше не исчезало. Поэтому - друг о друга, вздрагивая всем телом; пережидая, когда вдруг слишком остро. Когда брат выдыхает совсем рядом с ухом, можно поднять на него глаза, увидеть, что губы - совсем близко, увидеть, как они приближаются, обнять пальцами оба ствола. Тогда его губы приоткрываются ещё больше, языком их можно огладить изнутри - непочтительный, непочтительный младший брат - почувствовать вкус короткого стона. ..Так хорошо. Снег падает густо, стеной - никто не услышит. Можно сказать ему "ты". Можно ещё сказать... "хочу". Можно быть младшим, требовательным, как в детстве, бессовестным - дай мне, как сладости тайком, пока снег отрезал их от всего мира, пока остался только этот; короткий, даже скудный и скучный, расчитанный только на двоих. Здесь - такой непочтительный младший брат, который поднимает руку, облизывает ладонь, опускает обратно, и теперь это влажно, и можно двигаться быстрее. Лань Ванцзи двигается, и ловит поцелуи, короткие, смазанные, и не отпускает; втягивает в один, долгий, прерывистый - пока ладонь не заполняет горячее, густое, липкое. Одеяло рядом, Лань Сичэнь слепо дотягивается, прижимает к ним, не отстраняется, и Ванцзи не отстраняется тоже. "Можно" закончилось. Теперь - только врозь, только дальше. А однажды случится ещё одно утро, такое же серебряное, и... - Не закончилось, - шепчет Лань Сичэнь, и Ванцзи понимает, что, наверное, пробормотал что-то вслух. - Не врозь. Ванцзи... - Ты со мной не замерзнешь? - прерывает Ванцзи, раз уж он ошибся, то пусть хотя бы не зря... - Не замерзнем, - говорит брат, качает головой, целует, целует снова, еще раз. - Мы не замерзнем.