Как и чего не стоит делать, когда твой друг — гуль

      День в Антейку закончился намного раньше обычного.       И это было вполне предсказуемо: посетителей было до жалкого мало. Люди повсеместно валились от сезонной простуды, у гулей была какая-то разборка в соседнем районе, в итоге кофе все пили исключительно дома.       Шеф посмотрел на это, задумчиво потер седеющий подбородок и приказал всему персоналу разойтись по домам. У Канеки не было ни сил спорить, ни причин оставаться. Можно было провести время с Тоукой, но она, видимо, приболела, опять отравившись человеческой едой, да и не желала с ним разговаривать, обидевшись на мелочь.       Канеки был опустошен. Сегодняшний день выпотрошил его, высосал все душевные соки, отнимая силы испытывать хоть какие-то эмоции. Пустота поглотила его и словно в злую насмешку отняла часть того последнего, что оставалось в нем, полугуле, от человеческого.       Он был голоден, смертельно голоден. А повсюду с самого утра сновали люди: люди были в школе, люди, смеясь, проходили мимо него в кофейне, хмурые люди толпами шли по улице, пока он бегал по поручениям, люди были везде, люди, люди, вкусно-пахнущие, чтоб их, ЛЮДИ, словно свежие булочки из пекарни, такие сочные и мясис… Он закрывался руками, чувствуя, как намокают рукава толстовки, снова и снова проверяя повязку на левом глазу, который, казалось, лопался от напряжения.       Внутри все больше и больше скребло, отдаваясь истомой в спине, грозясь вырваться огромными когтями, разрывая мышцы спины и раскрываясь словно цветок сакуры. Но слава всем богам, он был слишком слаб для этого.       За весь день Канеки не удалось сделать ни одного глотка кофе.       Он устал. И хотел закрыть веки, отдаваясь убаюкивающей темноте. Однако этому помешал зазвонивший телефон; единственным, кто мог ему звонить, был Хидейоши, и Канеки, за редкими исключениями, всегда брал трубку.       Нагачика был единственным, ради кого он все еще пытался вести человеческую жизнь, ради которого ходил в школу, хоть и знал, что после выпускных экзаменов его обучение закончится навсегда; единственным близким человеком, который остался после смерти матери и которому он мог доверить все секреты, кроме того самого, что гложил его изнутри.       Близким человеком, с которым он теперь встречался реже, чем с психом гурманом Цукиямой, мог игнорировать целыми днями и не отвечать на разнообразные вопросы. С которым последние месяцы они виделись только в школьных унылых коридорах.       Хотел бы Канеки вернуть их прошлую дружбу? Очень. Но это представлялось невозможным.       Наверное, поэтому он согласился прийти к нему, чтобы вместе выполнить домашнее задание, хотя его социальная батарея давно исчерпала себя, как сказали бы где-то на Западе. Знакомая квартира встретила его практически родным запахом благовоний, дымом, пылью и тишиной. Не той холодной, безразличной и отчаянной тишиной, которой встречал дом, а теплой и приятной, наполненной гудением всегда включенного компьютера, тиканьем старых, еле работающих часов, скрипом дешевых досок.       Хиде по обыкновению приобнял Канеки одной рукой, резким движением взлохмачивая его мокрые от дождя волосы, а затем пошел на кухню, приказав устраиваться поудобнее. Что ж, в этом был весь Хиде.       Канеки плюхнулся на мягкую обивку офисного кресла и взял с полки первую попавшуюся книгу в мягкой обложке. Книг, в том числе томов манги, у Хиде было хоть завались, и пусть из них он полностью дочитал лишь две-три, зато он сам, одалживая по одной, прочел их все. Половину шкафа они, на самом деле, выбирали вместе — и видя авторов и жанры, Канеки неохотно понимал, что это было в общем-то для него.       Он прочел две страницы, прежде чем понять, что смысл книги ускользает от него; иероглифы расплывались в чернильные абстрактные пятна, а в голове кто-то требовательно стучал в набат. Канеки снял повязку и запрокинул голову, быстро моргая. Пятна исчезли, вновь обретая форму линий и черточек, но читать уже не хотелось.       Он положил книгу на стол, чуть не спихнув другую, с непримечательной обложкой зеленого цвета, на которой золотым было выведено «История происхождения гулей». Канеки смутился, но быстро успокоил себя: у Хиде было много странных увлечений, и то, что он случайно заинтересовался гулями, неудивительно. Вот Канеки вообще случайно попал в их число и ничего…       Он откинулся на спинку кресла, потирая виски указательными пальцами. Стена напротив была увешана разнообразными вещами: ракушками, разноцветным стеклом из бутылок, листьями разных растений, цветами, плакатами, бисером и плетеными браслетами; на самом верху висела гирлянда, слева неподалеку — небольшое зеркало в золотой раме. Канеки с детства нравилось разглядывать все это: каждую деталь, каждую зазубрину, неровность, фактуру, материал; он не мог понять, почему, но эта стена добавляла немало уюта в маленькую квартиру, где они сидели, вызывала необъяснимое чувство теплоты на душе. Отсюда никогда не хотелось уходить.       И не пришлось бы, если бы ни его роковая ошибка, вызванная простым любопытством и скукой.       Хиде уже долго возился на кухне, там что-то булькало и шипело, видимо, тот готовил что-то, потому что для его организма это пахло абсолютно отвратительно. Канеки скучал по тем дням, когда мог спокойно поесть с лучшим другом, не вызывая никаких подозрений. Устав ждать, он полез в интернет. Социальные сети были самым лучшим и проверенным убийцей времени.       Поисковые запросы Хиде обычно могли включать в себя все, что угодно, от хентая с тентаклями до приготовления национальных японских блюд, однако в этот раз они были слишком узконаправленными. Канеки пробежался по короткому списку, который включал вопросы по типу: анатомия гулей, что еще едят гули, кагуне гулей, как стать гулем, где найти человеческое мясо; последние запросы же включали в себя: как приготовить кофе и что делать, если твой лучший друг — гуль.       Канеки вдруг почувствовал ком в горле, неверяще уставясь в экран. Моргнул пару раз, но слова как назло отказывались меняться местами. Сглотнул. Резко вскочил с места, споткнулся о ножку стула и плашмя упал на пол, рукой попытавшись ухватиться за край стола.       Тот зашатался, стеклянная вазочка для конфет, стоявшая на краю, покачнулась и, потеряв равновесие, упала вслед за ним.       Бум.       Осколки пролетели дождем у его колен, когда он сел, все еще ошарашенный, натыкаясь взглядом на Хиде с тостом во рту, прибежавшего на шум. Их глаза встретились. Нагачика посмотрел на Канеки без повязки, на горящий экран монитора. Прищурился. Пожал плечами и вынул хлеб изо рта.       — П-прости, бро, — заикнувшись, произнес Канеки и, встав на колени, начал аккуратно собирать осколок за осколком.       Хидейоши фыркнул и присел рядом с ним.       — Ой, да брось, она как будто у тебя первая, — произнес он с ухмылкой, — я уже думаю, знаешь, купить пластиковую или такую же, взять суперклей и… а-уч.       Он взмахнул рукой, втянув воздух сквозь зубы.       Ладонь сильно кровоточила, но поначалу вспыхнувшая боль тут же угасла, оставив лишь неприятное жжение. Хиде чертыхнулся про себя и посмотрел на друга.       Канеки побледнел, будто пытаясь слиться со стеной в нескольких метрах позади него. Медленно повел головой в сторону, будто прислушиваясь к чему-то, посмотрел на него, а затем на его руки. Вскочил на ноги, отпрыгнув чуть ли не на целый километр.       Нагачика сначала хотел пошутить про внезапную боязнь крови, но внезапно понял, что Канеки был без повязки.       О-о-о…оу.       Хиде встал. Он впервые, наверное, за долгое время увидел левый глаз Канеки, окрасившийся в густой черный цвет, испещренный хаотичными красными полосами, идущими от уменьшенного в разы зрачка. Это было красиво… Пугало и завораживало одновременно. Словно пустота, зовущая за собой в ад.       В то же время Канеки, глядя на ошарашенного друга, отчетливо почувствовал, как у уголков рта собирается слюна. Ужаснувшись, быстро вытер рукавом рот, сделал два несмелых шага назад, на автомате поворачивая голову к висящему на стене зеркалу, на гладкой поверхности которого отобразилось все то, что он так боялся сейчас увидеть. Искривленный рот с текущей струями слюной и черный нечеловеческий глаз монстра. Зрелище, к которому он успел почти привыкнуть, но которое не было предназначено для чужих глаз. В воздухе вновь почувствовался запах крови, такой сладкой и манящей и Канеки прикрылся рукавом, с остервенением вдыхая запах дешевого порошка для одежды.       Хидейоши наконец-то отмер, посмотрел на капающую с его руки кровь, затем на Канеки. Тот чуть ли не вцепился зубами в одежду, тяжело дыша и пятясь назад, глядя на Хиде испуганно-умоляющими и в то же время голодными глазами.       У Нагачика вдруг будто лампочка в голове зажглась, и он понимающе выдохнул, зажимая ладонь другой рукой и отступая к тумбочке. Расстояние между ними еще больше увеличилось.       О боже, какой же он дурак. Его друг — гуль, — конечно же он знал, в кого превратился Канеки, еще с той драки в переулке и разговора Канеки с владельцем Антейку, наверху самой кофейни, около его временной палаты, и нет он не спал тогда, и он определенно точно не был глухим; а еще Канеки начал носить эту повязку на глаз и избегать его днями.       Его друг-гуль стоит практически на противоположном конце комнаты, изо всех сил стараясь ни то что не сорваться, но даже не показывать того, что хочет съесть… что Хиде возбуждает у него здоровый аппетит, а тот стоит и провоцирует его, вместо того, чтобы сразу пойти промыть и перевязать рану.       Он еле сдержался от того, чтобы залепить себе фейспалм. Боже, он такой дурак…       — Боже, Канеки, прости, я такой дурак, — он разочарованно покачал головой, доставая антисептик и бинты из комода, и попятился на кухню, — оставайся тут, я сейчас!       Хотел он поговорить обо всем в спокойной остановке, ну да конечно же, сейчас, ага.       Проводив друга взглядом до дверного проема, Канеки еще несколько минут оставался совершенно неподвижным, прежде чем с облегчением выдохнуть в опять мокрый рукав рубашки — а ведь он перед тем как прийти, забежал домой переодеться. Хиде правильно сделал, что ушел от него в другую комнату, а вот голод так и не хотел его покидать, потихоньку сводя с ума: Канеки казалось, еще чуть-чуть и дух Ризе опять «овладеет» его телом, заставляя совершить непростительное. Но, по крайней мере, его лучшего друга сейчас не было рядом и если такое произойдет, он сможет убежать и не причинить ему вреда.       Он убрал руку, вздыхая — судя по количеству жидкости, что вытекла из его рта, вокруг должна была образоваться лужа, но ничего подобного не было — и подошел к зеркалу. Из зеркала на него все еще глядел Канеки с гетерохромией, Канеки-полугуль. Он каждый раз говорил себе, что привык; он не монстр, многие гули, его окружавшие, тоже — им просто не повезло родиться такими, у них тоже были семьи, друзья, близкие, часто — такие же люди, каким когда-то был он. Гулям тоже приходилось несладко, они тоже скрывались среди людей и тоже не очень-то хотели убивать таких похожих на них существ ради того, чтобы хотя бы выжить. Так почему же он продолжает жаловаться о своей такой непростой судьбе?!       Он сжал зубы, стукнув кулаком по стене.       Возможно, он иногда хотел быть такими, как они. Такими как Тоука. Хладнокровными, решительными… но живыми. Продолжающими любить жизнь.       Часы отсчитали минуту. Канеки отошел от зеркала, бросая взгляд на свою повязку, а затем на осколки на полу. Замешкался.       Надо было уйти. Ему нечего было здесь делать, не после того, как его друг узнал, кто он такой. Ему следовало надеть повязку, куртку, набросить капюшон и тихо исчезнуть. Навсегда. Но… Он сжал зубы. Канеки не хотел, чтобы последнее воспоминание Хиде о нем было таким. Хотя бы… хотя бы он уберет беспорядок, который сам же устроил, соберет осколки, положит книги на место. Как цивилизованный человек.       Канеки сел на колени, придвинул поближе мусорное ведро, аккуратно взял окровавленный осколок, борясь с желанием его облизать — это несмешно, он не опустится до этого — и, отвернувшись, выкинул его прочь. Собрал оставшиеся крупные; аккуратно, кусок за кусочком, начал собирать мелкие, но плюнул и, не боясь пораниться, просто сгреб их в кучу, выкидывая почти все в мусорку. Подмел. Взял книгу в руки, борясь с желанием стащить ее на память, но все-таки пересилил себя и поставил на место. Снова сел на колени, проводя рукой по пушистому бежевому ковру и натыкаясь на мелкий стеклянный песок. Он бы вызвался пропылесосить, но это надо говорить с другом, которого больше нет.       Канеки огляделся вокруг, никак не в состоянии осознать, что эту комнату он видит в последний раз. Уходить не хотелось, до дрожи не хотелось. Он понимал, что со своим уходом потеряет большую часть своей жизни, лишится практически последнего «безопасного убежища». Но не уйти не мог.       А теперь не мог еще и сдвинуться с места, потому что Хиде тихими шагами вошел в комнату. Он все еще отчетливо чувствовал его запах, но тот перебивался чем-то другим, до боли знакомым и безопасным…       Он мог чувствовать, как Хиде спокойно опустился рядом, пододвигая к нему полную кружку горячего, дымящегося…       Канеки надеялся, что то, как быстро и охотно он схватился за кофе, поднося его к губам, было не так уж заметно. Не боясь обжечься, он сделал два больших глотка, чувствуя как призрак госпожи Камиширо медленно исчезает перед глазами. В голове начало проясняться.       Хиде принес ему кофе. Зачем? И откуда он вообще об этом узнал? Может, из очередной статьи в интернете или книге. Канеки поставил кружку на пол, обхватив ее ладонями, и, не поднимая головы, произнес:       — Спасибо, — и тут же, — не стоило. Беспокоиться. Я мог бы спокойно уйти, никого не убив по дороге, знаешь ли.       — Уйти? Мы еще даже задания не начали делать!       Канеки приложил все усилия, чтобы его теперь уже прояснившийся взгляд вышел как можно более укоризненным.       — Ты же знаешь, что мне нельзя здесь…       Его прервали на полуслове.       — Канеки, давай сразу и навсегда проясним, я тебя не боюсь, — уверенно произнес Нагачика, кладя ему руку на плечо, а затем помотал головой, — точнее, я не злюсь, не собираюсь сдавать тебя голубям или обходить тебя за сто миль, только потому что ты сменил рацион…       — Сменил рацион? Хиде, я ем людей! — воскликнул Канеки и сразу же замешкался. — Точнее, я не… я стараюсь этого не делать, по крайней мере живых… ой, ну то есть я их не убиваю, они сами… о боже, — выдохнул он. — Я…       Хиде, не удержавшись, фыркнул от смеха, а Канеки в очередной раз нахмурился, все еще смущенный своей пламенной речью.       — Не смешно.       — Кхем, прости, — откашлялся Нагачика. — Все в порядке, я примерно понимаю, как это работает, и бро, я знаю, что ты мухи не обидишь. Просто… Нет, ну это самое откровенное, что я от тебя слышал за последний месяц… кхм. Я серьезно, я не хочу бросать лучшего друга, только потому что он гуль. И не брошу! — он сложил руки на груди.       — Моя подруга обещала тебя убить, если я расскажу… — вздохнул Канеки, прикрывая глаза рукой.       — А я ее отговорю меня убивать! — сказал Хиде под мучительный стон друга и потряс того за плечо.       — Но… — он сделал еще глоток кофе. Застыл, глядя в кружку, — я не хочу однажды потерять контроль и сожалеть потом о том, что сделал. Уж лучше прожить одному всю жизнь, чем навредить кому-либо.       — Хе-е-й! Канеки, посмотри мне в глаза, — сказал Хиде настойчиво, и тот нехотя послушался. — Ты не потеряешь контроль, я тебе обещаю. Мы вместе не дадим этому случится! Вдвоем намного лучше будет, я смогу тебя прикрывать, доставать тебе, где нужно еду…       — О боже, Хиде, — он чуть не поперхнулся кофе и прошептал сиплым голосом, — прошу тебя…       — Канеки. Без шуток, — он вдруг максимально посерьезнел, — я не хочу, чтобы ты страдал один. Я понимаю, чем, как ты думаешь, мне это грозит, и я буду максимально осторожен: я не буду соваться куда не надо, и если ты скажешь к тебе не приближаться по каким-то причинам, то я послушаюсь. Но я хочу тебе помочь. Пожалуйста, позволь мне помочь. Мы ведь семья. Ты ведь мне как брат.       Ненадолго между ними повисла тишина. Искренне улыбнувшись, Канеки вдруг почувствовал, как смаргивает слезы. Улыбка Хиде расползлась до ушей, и его ресницы странно заблестели, когда, все еще держась за плечо, он неожиданно притянул Канеки к себе, чтобы обнять:       — Братишка, — устроив рыжую голову у него на плече.       Поначалу замешкавшись, Канеки неловко обнял его в ответ.       — Как это все-таки произошло? — спросил с веселой улыбкой Нагачика, облокачиваясь о стол. — Я имею в виду, ты не был гулем, пока не попал в больницу, значит что-то должно было произойти в больнице? И почему у тебя только один глаз превращается в это, как его… какуган? А кагуне свое покажешь?       Канеки нервно глотнул кофе.       — Я слишком слаб для кагуне, и тебе лучше бы не встречаться со мной, когда оно появляется, — ответил он задумчиво, протягивая руку к повязке, когда Хиде опередил его. — Э-эй.       — Не-а, — протянул он, хватая ее первым, и укоризненно помахал указательным пальцем. — На улице носи ее, сколько хочешь. У меня дома тебе не от кого скрываться.       — Но ведь твоя мама может зайти? — произнес Канеки, смущенно передернув плечами.       — Она бывает тут еще реже, чем ты, — простодушно ответил тот. — Ты ее хоть раз вживую видел, хм?       Канеки вздохнул и спрятал протянутую повязку в карман брюк, закатив глаза. Хиде весело подмигнул.       — Так как?       — Расскажу все по порядку, если нальешь еще кофе, — радостно улыбнулся он.