Камень

…Осень в Нью-Йорке. Какая она была? Какая она есть всегда? Разная. Тёплая, солнечная или рыжая, с дождями… И эта осень в Нью-Йорке – тоже была. Осень 2011-ого. И для него она была связана с работой. Середина ноября. И поздняя осень. До премьеры спектакля «Семинар» оставалось чуть более недели. В этой пьесе Терезы Ребек о писательском эмоциональном выгорании он играл главную роль. Роль Леонарда – талантливого, но ставшего циником литератора, набравшего на писательский курс молодых, амбициозных бездарностей. Алан Рикман вновь и вновь возвращался к репликам своего героя, пробегая глазами по строчкам на белых листах бумаги. Он их все давно уже знал наизусть, ибо ещё с сентября находился в Нью-Йорке. Алан любил этот город. С ним его связывало много приятных воспоминаний, здесь было много его друзей. И сейчас он шёл по знакомым улицам. Лёгкий ветерок кружил под его ногами золотую листву, а в спину ему светило оранжевое солнце, заходящее за громады небоскребов. Рикман пребывал в небольшой задумчивости, ибо возвращался от своих давних друзей – Гарольда Джонсона и его жены Мэри. Гарольд был сценаристом, а его жена работала на одном из местных телеканалов. Они были друзьями Алана и Римы все последние 15 лет. Рикман, бывая в Нью-Йорке, не упускал возможности их навестить, но вот в последнее время не видел их довольно давно. Съёмки в «Гарри Поттере», участие в других проектах – словом, напряженный рабочий график не давал возможности часто бывать в Нью-Йорке. И вот теперь ему представилась возможность провести здесь целый театральный сезон и наверстать упущенное. У Гарольда и Мэри была дочь. Звали её Роуз. Алан помнил её ещё совсем маленькой девочкой с белокурыми косичками, в которые были вплетены красные ленты. Как и любой ребенок, она была очень бойкой и ужасно любопытной. И вот сейчас она совсем выросла. В июле ей исполнилось 22. Рикман не видел Джонсонов около года. Когда они встречались тогда, Роуз была молодой, жизнерадостной девушкой с горящими зелеными глазами. И ямочки не исчезали с её щек, потому что с её лица не сходила улыбка. И вот теперь, спустя год, навестив Джонсонов, он увидел её снова – и не узнал. Весь вечер она сидела какая-то нелюдимая и отстраненная. Улыбки и след простыл. И хотя Роуз пыталась быть приветливой, Рикман понимал, что это уже совсем другой человек. Во всей её позе чувствовалось напряжение: она сидела так, будто вдоль её позвоночника была натянута струна. Её колени были плотно и неподвижно сведены, и на них лежали её руки, сцепленные в замок. Лишь время от времени она беспокойно перебирала пальцами, как бывает, когда человек стремится скрыть внезапную тревогу. Да, в течение вечера Роуз тоже поддерживала общий приятный разговор, но говорила коротко, иногда односложно. Создавалось впечатление, что ей хочется куда-то уйти, скрыться в свою коробочку и ни с кем не общаться. Рикман чувствовал всю эту ошеломительную перемену, которую Джонсоны пытались затушевать своим радушием и улыбками. Он чувствовал, что с Роуз что-то не так, но спросить вот так сразу и напрямую он не решился. Идя по улице, он всё думал и в сердцах ругал себя за свою нерешительность. Придя домой, он рассказал обо всём Риме, и она сказала, что в следующий раз они пойдут к Джонсонам вместе и попытаются что-то узнать. 20 ноября в Театре Джона Голдена состоялся премьерный показ спектакля «Семинар», и Рикман, конечно, позвал Джонсонов на это событие. Они пришли и сидели в зале на самых лучших местах, рукоплеща Алану и другим актёрам за блестящую игру. Вот Алан вышел на авансцену и в свете софитов поклонился публике. После была премьерная вечеринка, на которой Джонсоны были в кругу его близких друзей. Они мило поболтали и договорились вскоре встретиться. И действительно, через пару недель, в начале декабря, Алан навестил Джонсонов, как и обещал. В поведении Роуз ничего не изменилось: она была всё также напряжена и только изредка улыбалась какой-то неестественной улыбкой. Она как будто бы напоминала собой камень, но не снаружи, а изнутри: камень, внутри которого нет жизни, и только на поверхности он кажется живым. Это было странно и непонятно. После ужина Роуз пожаловалась на то, что завтра ей рано вставать, вежливо попрощалась с гостями и поднялась наверх, в свою спальню. Это был подходящий момент для того, чтобы спросить у её родителей, что же с ней происходит. – Мэри, дорогая, – с присущей ей тактичностью, обратилась Рима к миссис Джонсон, – мне кажется, Роуз чем-то удручена. Что случилось? – Роуз только в этом году окончила колледж, – подоспел на помощь своей жене Гарольд, вмешиваясь в разговор, – и хотела бы продолжить образование дальше. Но наша девочка всё никак не может определиться с выбором своего дальнейшего пути. Её привлекает музыка и журналистика. Но в то же время она хотела бы изучать и высшую экономику тоже. Она не знает, как поступить и чувствует себя неуютно и не востребовано в последнее время. Но, я думаю, это пройдёт, как только она определится… – Мы не оказываем на неё давления в этом вопросе, – подхватила Мэри. – Пусть она сама сделает свой выбор. Но всё же мы склоняемся к тому, чтобы отправить её учиться в Университет Райерсона в Торонто на следующий год. Мне было бы приятно, если бы моя девочка пошла по моим стопам и стала работать в СМИ. Несмотря на то, что ответ Джонсонов был обстоятельным, всё же звучал он крайне неубедительно. Однако ни Алан, ни Рима не стали выпытывать у них что-то ещё. Тем более разговор уже перешёл на другую тему. – Мне кажется, они явно от нас что-то скрывают, – шепнула Рима Алану, как только они вышли на улицу. – И всё намного серьёзнее, чем они говорят. – Очевидно, – согласился Рикман. *** В этот раз Рикман остался в Нью-Йорке на Рождество. Было облачно, с прояснениями, временами начинал идти мелкий снег. В канун праздника Алан зашёл поздравить Джонсонов. Каково же было его удивление, когда Роуз он не застал. – А где Роуз? – спросил он. – Неделю назад Роуз захотела снять квартиру неподалеку отсюда и пожить самостоятельной жизнью. Мы согласились, – ответила Мэри. – Быть может, так будет лучше для неё сейчас… Но, конечно же, завтра на Рождество она придёт к нам. – Тогда я зайду к ней? – снова спросил Алан. – У меня есть для неё подарок. – Да, конечно, – ответила Мэри. – Думаю, она будет рада… С этими словами она взяла листочек и чиркнула на нём адрес и телефон Роуз. Поэтому без труда узнав, что девушка дома, Рикман отправился к ней. До вечернего спектакля, последнего в этом году, было ещё далеко. При возможности Алан любил прогуляться пешком. Ему нравилась Америка за то, что здесь особо никому ни до кого не было дела, и здесь легко можно было затеряться в толпе, среди домов и улиц. Несмотря на прохладный ветер, погода располагала к прогулке. Поэтому перекинув свою светло-бежевую сумку на ремне через плечо и получше укутавшись в свой красно-серый двусторонний шарф, он пошёл по направлению к новому дому Роуз. – О, мистер Рикман! Спасибо, что зашли, – встретила его на пороге Роуз, слегка нервным жестом убирая волосы за уши. Её родители действительно постарались и сняли ей хорошие просторные апартаменты неподалеку от собора святого Патрика и Парк-авеню с большими окнами и светлыми стенами. В гостиной стоял большой светлый диван, на котором было можно удобно расположиться по вечерам, чтобы смотреть телевизор. – А ты неплохо устроилась, дорогая, – улыбнулся Рикман, проходя в комнату, – особенно для своих 22-х лет… – Эмм, может быть, чаю? – предложила Роуз. – Да, пожалуй. Было бы неплохо, – согласился Алан. – Сейчас. Вы можете пока располагаться, – сказала девушка и суетливо пошла на кухню. Тем временем Алан, сняв с плеча сумку, немного осмотрелся и присел на диван. Роуз вернулась минут через 10 с подносом в руках, на котором были две чашки чая и крекер. – Ох, простите, – извинилась она, – совсем не люблю готовить. У меня, кроме этого, больше ничего нет. Я не ожидала, что ко мне кто-нибудь придёт. – Ничего, всё в порядке. Не беспокойся. Я не для этого сюда пришёл, – сказал Рикман. – А только лишь за тем, чтобы поздравить тебя с Рождеством. У меня для тебя есть маленький подарок, – с этими словами он полез в сумку и извлёк оттуда небольшую прямоугольную коробочку. Её стенки были темно-коричневого цвета и украшены изящными золочеными вензелями. В коробочке было два маленьких ящичка с ручками в виде колечек и, если потянуть за них, они открывались. – Господи! Какая прелесть! – воскликнула Роуз, и впервые за последнее время Алан увидел на её лице искреннюю улыбку, будто на минуту перед ним мелькнула прежняя Роуз. – Что это? – спросила она. – Открой. И узнаешь, – ответил Алан. Роуз открыла крышечку. На её стенке было маленькое зеркальце. И из глубины коробочки на платформе поднялась маленькая фарфоровая кукла в виде балерины и стала кружиться под тихую переливчатую мелодию, воспроизводимую музыкальным механизмом. Это была музыкальная шкатулка. – О боже! Это так прекрасно! – восхитилась Роуз ещё больше. – Даже не знаю, что сказать… Я… я всегда хотела такую… в детстве… – Я помню, – с тёплым и внимательным прищуром смотрел на неё Рикман. Когда она подняла на него глаза, на его губах замаячила улыбка. – Я всё всегда помню. Поэтому и решил сделать тебе небольшой сюрприз. Тем более, есть повод. – Спасибо, мистер Рикман! – обняла Роуз его за шею. – С Рождеством! – И что это за привычка такая? – мягко усмехнулся Алан. – Что за церемонии? Ты же знаешь, что можешь называть меня по имени. Я знаю тебя с детства! Роуз кивнула. – А теперь расскажи мне, что же ты здесь делаешь одна и как проводишь время? – продолжил он. – Честно говоря, я был немало удивлен, когда узнал, что ты так внезапно исчезла из родительского дома. – Ну, как сказать… В основном, сижу перед телевизором и поедаю попкорн. Вот так и провожу время. – То же самое ты могла делать и у себя дома, – заметил Алан. – Для этого вовсе необязательно снимать квартиру… – Просто… просто… – замялась Роуз, – я… захотела побыть одна. Привести в порядок свои мысли, всё расставить на свои места, чтобы… жить дальше… Мне надо было переехать. – Почему? Что это значит? И тут Алан увидел, как Роуз снова ушла в свою коробочку: опустила глаза, вся сжалась, напряглась и стала нервно перебирать руками, закусывая губы так, будто пытается сдержать слёзы, внезапно подкатившие к горлу. – Расскажи мне… – мягко прозвучал его голос. Роуз вдруг закрыла лицо руками. И на сильном выдохе у неё вдруг полились слёзы: – Я не знаю… Не знаю, как… – Так, как получится, – ответил Рикман. – Что же с тобой происходит, девочка моя?.. Она отняла руки от лица и, сжав их в кулачки, ударила себя по коленкам. Вскинув голову и вытянув шею, она посмотрела куда-то вбок и уставилась блуждающим взглядом в одну точку. Судорожно сглотнув, она начала: – Дело в том, что я вовсе не закончила колледж, как сказали мои родители. Мне пришлось его бросить из-за… из-за того, что случилось примерно год тому назад… на рождественской вечеринке, устроенной одним из моих бывших одногруппников. Его звали… звали… черт побери, я навсегда хочу забыть это имя! – с болью всплеснула Роуз руками. – Его звали Дэрек. Он был красавчиком в нашей группе и сильно мне нравился с начала учебного года. Он многим нравился… эта его смазливая улыбка. Мне казалось, что я влюбилась в него. И стеснялась сказать ему об этом. Иногда он проявлял знаки внимания ко мне, и я думала, что тоже нравлюсь ему, или же он догадывается о моей симпатии… И вот, в канун того Рождества он решил устроить для всех вечеринку. Для этого он снял загородный дом и всех туда пригласил. Было много вина, шампанского и закусок. Все пили. А я не пила. Я вообще не люблю спиртное. И поэтому я стояла в сторонке со своим стаканом апельсинового сока, но мне тоже было весело. Весело и хорошо от того, что я нахожусь в компании друзей. Я чувствовала себя в безопасности… Когда все начали расходиться, Дэрек предложил подвезти меня домой. Он был пьян, и я забеспокоилась, спросив, как он сядет за руль в таком состоянии. Его ведь может остановить первый полицейский патруль. «Ничего, – усмехнулся он тогда, – все полицейские в округе знают меня». Он как-то сумел меня убедить, что ничего не произойдёт. И я села в машину. Мы ехали по тёмной дороге, освещаемой одними фарами, как вдруг свернули куда-то в совершенно не знакомую местность, среди деревьев… Он остановился и заглушил мотор. «Дэрек, что происходит?» – спросила я. Как в следующую секунду, ничего не успев сообразить, я оказалась прижатой к сиденью, а он… он навалился на меня всей своей тушей и… и со словами: «Ну, давай же! Ведь ты же всегда этого хотела!...». Роуз не смогла договорить, ибо её горло перекрыли клокочущие рыдания. И без слов здесь всё было понятно… Опешив от услышанного, Рикман боялся даже пошевелиться, и только смотрел на Роуз, поднеся пальцы к своим губам. С присущей ему мудростью он хорошо понимал, что Роуз сейчас лучше не трогать и даже не пытаться её жалобно обнять. Нужно просто дать ей выплакаться и выговориться до конца. Тем более, её будто прорвало: – Он… он грубо разорвал на мне одежду, – продолжила она, когда её всхлипывания немного поутихли. – И… мне было больно… очень больно. Я кричала, плакала, лупила его, пока, наконец, мне не удалось расцарапать ему лицо и каким-то чудом вырваться из машины. Я опрометью бежала босиком, не разбирая дороги, пока не выбежала на пустынное шоссе, с которого мы свернули. Там меня и подобрал проезжавший случайно мимо полицейский патруль. Я находилась в таком шоке, что толком ничего не могла объяснить и помню только слова полицейского: «Мэм, успокойтесь… С вами всё будет хорошо»… Меня отвезли в больницу, брали какие-то показания. Я что-то говорила. Всё, как в тумане. Потом примчались мои перепуганные родители… – Где сейчас этот подонок? – прервал её Рикман. – Его нашли пару дней спустя. Он заявлял, что был пьян и ничего не помнит. Был суд. Его осудили. Он понёс заслуженное наказание и сейчас отбывает свой срок в тюрьме. – Почему ни Гарольд, ни Мэри не рассказали мне об этом сразу? – спросил Алан. – Какие родители захотят рассказывать о том, что их ребёнок подвергся сексуальному насилию? – подняла на Алана глаза Роуз. – Им тоже больно всё это вспоминать, как и мне… А мне пришлось бросить учёбу. Я не могла… Я стала бояться темноты и спать с включенным светом. Я стала бояться прикосновений. Любых прикосновений кого бы то ни было к своему телу. Даже когда родители пытались обнять меня, я будто вся сжималась в клубок. Я стала казаться себе какой-то грязной и оскорбленной. Я стала бояться мужчин. Мужчин, женщин. Всех. И сейчас боюсь, но не так сильно, как раньше… С того дня никакой жизни для меня не стало. Как будто меня самой не стало. По настоянию родителей я провела полгода в клинике неврозов. Мне стало чуть легче. И родители забрали меня домой. Доктор прописал мне терапию: транквилизаторы, которые я через месяц пить отказалась, и сеансы у психоаналитика. Я хожу к нему два раза в неделю уже третий месяц, но не чувствую для себя от этих посещений никакой пользы. Каждый раз, приходя к нему, я ложусь на кушетку и рассказываю, как я провела свой день. А между тем, в жизни моей ничего, ровным счетом ничего не происходит. А потом мой психоаналитик начинает задавать мне какие-то каверзные вопросы и всё время заставляет меня что-то вспоминать… Вот так я и живу. – Не ходи больше к нему, – сказал Рикман, и в его глазах отразилась какая-то безмолвная боль сострадания. – Да, я так и заявила своим родителям на днях… что я больше не буду ходить на эти сеансы, что я хочу дышать и жить, как все нормальные люди, и что я хотела бы пожить отдельно и снять квартиру. Они вначале протестовали, но потом, услышав мои доводы, согласились со мной и нашли мне квартиру, за что я им очень благодарна. Это мне необходимо сейчас. Я хочу успокоиться и подумать о будущем. Я хочу начать всё заново, как будто ничего плохого со мной не произошло. Я действительно хочу пойти учиться на следующий год, но я ещё не решила, куда именно. В этом мои родители сказали вам правду, Алан… – Теперь я знаю куда более страшную правду, дорогая моя девочка… – проговорил Алан. – Что ж… не будем об этом. Тем более, тебе действительно пора начать новую жизнь. И знаешь, я тут подумал, что мы могли бы иногда вместе гулять по Нью-Йорку, разговаривать, есть мороженое, бродить по паркам, к примеру, если ты захочешь, чтобы ты больше не сидела у телевизора с попкорном. По понедельникам в театре выходной, и я, как правило, свободен. Мы могли бы проводить пару часов вместе по понедельникам. Скучно не будет, я обещаю… На устах Рикмана появилась лёгкая, дружеская улыбка, которая развеяла удручающую атмосферу, повисшую в воздухе. – Да, я думаю, да, – согласилась Роуз. – Я думаю, это было бы совсем не плохо… – Вот и отлично, – сказал Алан. – Тогда до понедельника.