Звёздам нужен отдых

      Люмин цепляется тонкими пальцами за выступ на Мондштадтской стене и без особых усилий подтягивается. Паймон крутится у затылка и неразборчиво ворчит, только и раздражая. Путешественница цыкает и чувствует очередной прилив и без того плохо скрываемой агрессии. — Лестницы точно не для тебя придумали! — Вновь возмущается Паймон и «топает» в воздухе. Люмин устало закатывает глаза. — Я и так бесполезна. В Мондштадте летаю, по округе — перемещаюсь. Хочешь, чтобы и в руках сил не осталось? — А пускай и не останется! — Паймон хлопает глазами и у девушки в голове отчего-то слово «александрит», но она не в силах до конца понять, с чем это связано. — А меч я как удержу тогда? — Люмин ставит руку на талию и наклоняет голову, выражая заинтересованность. — Друзья помогут! — Феечка хлопает маленькими ладонями и не видит из-за закрытых глаз, как грустно усмехается этой мысли подруга.       Люмин идёт по самому краю стены, перепрыгивая с одного зубца на другой ловко, как кошка. Вновь цепляется за стык между плит и в два прыжка оказывается на крыше дозорной башни. Карабкается по ней вверх и почти у самой вершины выпрямляется, хватаясь пальцами за холодный штырь, с которого, судя по ошмётку ткани, из-за порыва ветра сорвался флаг. — Нужно будет сказать об этом Эмбер утром, — тихо лепечет Паймон под самым ухом и Путешественница согласно кивает.       Она смотрит вниз, прикидывая, сколько метров отделяет её от манящей глубины. Отпускает руку от охладившего кожу металла и вновь подходит к краю башенной крыши. В голове лишь мысль о том, что, начни она падать прямо сейчас, может даже не успеть раскрыть планер. Вдыхает полной грудью, откидывая руки в стороны, и падает камнем вниз, раскрывая «крылья» двумя секундами позже, чем следовало бы. Хорошо, что у Эмбер нет глаз по всему Мондштадту.       Люмин перебирает ногами в воздухе, словно бежит, когда в воде видит себя достаточно отчётливо. Разве есть ощущение лучше, чем когда ты кажешься себе птицей? Чёртовой. Беззаботной. Птицей.       Увы, порывы ветра не бесконечны, приходится выкручиваться и вытягивать руки и ноги, лишь бы не промокнуть слишком сильно, но в ботинках теперь всё равно неприятно «хлюпает». Девушка вздыхает, прибирает планер, чтобы не мешал напоминанием о себе хотя бы ближайший час. Она слишком любит летать, но сейчас нужно заняться делами, пока сил хватает попросту руки не опустить. — А куда Паймон с подругой направляется? — Спрашивает фея беззаботно и помогает поправить выбившиеся из подобия причёски пряди. — Хиличурлы, — кратко отвечает Люмин.       Ей не обязательно сверяться с пометками на карте от Искателей, чтобы найти нужный вражеский лагерь. За недели, проведённые в этом городе, она выучила каждый камень в этих полях и движется по наитию и толике логики: как-никак, именно она уничтожает большинство башен хиличурлов, но и она же оставляет некоторые из них. А эти монстры, кажется, слишком ленивы, чтобы строить новые, и идут к уже существующим.       Люмин достаёт меч заранее. Крутит его в ладони, удостоверяясь в том, что сталь достаточно качественно заточена: увы, местному кузнецу она всё ещё не слишком доверяет своё оружие. Баланс оказывается идеальным, и девушка цыкает сквозь плотно сжатые зубы. Складывается впечатление, что только она привыкла подозревать всех в мире и всегда полагаться только на себя и свои умения. А сейчас, когда за те силы, что копила годами, приходится бороться, как за очередное пиратское сокровище, она чувствует себя слабее той же Глории. У неё хотя бы хватает сил верить Годвину, а у Люмин не достаёт смелости сказать о трусе правду.       Один плавный взмах снизу вверх, чтобы прокрутить меч быстрыми зигзагами обратно, развернуться, заранее начиная обращаться к Ветру, и вот уже трое лежат под её ногами. Рядом раздаются вой и скрежет, Путешественница ловко уклоняется от стремительной бездумной атаки и оказывается за спиной монстра. — Недостаточно, — критикует она то ли его, то ли саму себя, и убирает меч. Монстр ещё нависает над ней и дышит так, что из ноздрей чёрный пар валит, а она смотрит в глаза, что светятся через маску-череп, и ждёт, когда ещё ничего не осознавший противник падёт ниц. — Это было так круто! Ты такая быстрая! А эти движения!!! — Паймон пищит, счастливая, а у Люмин перед глазами слёзы и белёсая пелена. — Как у бабочки?.. — Именно! Сначала ты такая — БАМ! — а он упал! А ты тут же — ш-ш-ших! — И второй упал!       Фея кричит что-то ещё, а у Путешественницы перед глазами только алый цвет и жар чужого лица, которого единожды удалось коснуться. Он-то ей про бабочку и сказал однажды. — Подойдём к Статуе? — Спрашивает она зачем-то, хотя уже и сорвалась с места, как ошпаренная хиличурлской стрелой. Паймон кричит вслед «стой!» и не поспевает, а у Люмин от собственной скорости колени прогибаются и она почти оседает на землю, но не останавливается до тех пор, пока тот единственный вдох не заканчивается. — Да подожди же! — в голосе Феи — отчаяние. Она знает, что упускает что-то важное, что-то, чего не заметила, возможно снова увлёкшись интересной беседой с кем-то из новых знакомых, или, может, деликатесом одного из известных им поваров. Паймон старательно подбадривает, делает что-то, над чем Люмин раньше беззаботно хохотала, а та плачет ночами, укрываясь собственным планером, и ничего сама не рассказывает.       В этом не было бы ничего слишком страшного или опасного, — а у кого не бывает плохого настроения? — если бы не продолжалось уже вторую неделю. И если бы не сказалось на силах Путешественницы. — Не помогает! — Кричит Люмин и бьёт Статую плотно сжатым кулаком. — Они больше не хотят меня слышать! Архонты отвернулись от нас!       Девушка впервые плачет в открытую. Она падает на колени, сжимает острую траву между пальцев и кричит, что есть сил. — Я не понимаю, Паймон! — Она поворачивается к Фее и тут же обессиленно опускает голову. — Что? Что я сделала не так?       Паймон не остаётся ничего, кроме как обнять подругу за тонкую шею и гладить по волосам до тех пор, пока не успокоится.

***

— Солнце опускается. — Ты хочешь куда-нибудь сходить? Или продолжим путешествие? — Фея участливо улыбается и заглядывает в потухшие глаза. Люмин неопределённо пожимает плечами. — Пошли на винокурню. — Но нам ведь нужно было в другую сторону? Или там тоже есть дела?       Люмин поднимается и отряхивает подол белоснежного платья. Она заглядывает наверх, туда, где должно быть лицо Статуи, и дрожащей рукой касается того места, которое раньше ударила. — Простите, Архонт.       Паймон больше не спрашивает о том, почему они идут на винодельню, потому что догадывается сама. Только аккуратно перебинтовывает чужую кровоточащую ладонь, сжимая дрожащие от обиды за подругу губы.       От «Рассвета» их отделяет несколько возвышений и одна скала, которые Люмин, несмотря на усталость, преодолевает быстро. Хорошо, что, во благо ускоренной торговли, винокурня расположена близко к городу. — Паймон, — обращается Путешественница и Фея мгновенно оказывается прямо перед её лицом. В первую неделю своего пребывания здесь Люмин бы вздрогнула от неожиданности, а сейчас даже словно не обратила внимания, — Давай ты сейчас найдёшь повара, чтобы заказать заранее завтрак, и ляжешь спать? Устала ведь. А я припасов наберу. Завтра дорога дальняя, видимо, начнётся.       Фея тёрла глаза на протяжении всего обращения, поэтому любые её попытки возмутиться были умело проигнорированы и отведены.       Люмин парит над лугом и виноградниками, иногда отталкивается носком ботинка от верхушки ближайшего дерева, чтобы пролететь ещё дольше. Когда становится чётко видна крыша винокурни, Паймон улетает, взяв клятву не натыкаться на неприятности.       Для успокоения собственной совести Люмин планирует на землю, срезает первый попавшийся гриб и тут же мчится чуть дальше, потому что издалека приметила то, ради чего сюда и направилась. Алый в сумерках словно горит, хотя полноценным огнём и не является.       Она бездумно взбирается на ближайшее высокое дерево, на самую его верхушку, чтобы оказаться на крыше не замеченной из окон, к счастью направленных вниз, к земле с виноградом. — Дилюк! — Кричит она самозабвенно, несмотря на то желание незаметности, что было две минуты назад.       Рагнвиндр не поворачивается в её сторону — только машет по направлению к ней. У Люмин неприятно щемит в груди. — Чем ты таким занят, что даже не поздоровался? — Ставя руки на бока, спрашивает она и с трудом удерживается от того, чтобы по-глупому надуть губы. Не хватало ещё шуток о её несуразности.       Дилюк оборачивается только тогда, когда Люмин садится рядом с ним. Слишком рядом, думает Путешественница и отдёргивает колено от чужого бедра. — Сегодня очень красивое небо, — словно игнорируя её возмущения, говорит мужчина. Люмин приподнимает голову и хмурится — небо как небо. А ещё она тут же закусывает губу, потому что Дилюк неотрывно смотрит на неё. — Знаешь, почему я так люблю смотреть на небо? Особенно здесь, на своей территории? — Между слов очевидно слышен смешок и девушке кажется, что она слышит в хриплом голосе упрёк. — Потому что в Мондштадте проблемно поднимать голову из-за летающих тут и там девиц в коротких лёгких юбках.       У Дилюка хитрая улыбка, на оскал беззлобный похожа, а у Люмин холодок по спине и чёртовы узлы внизу живота. Она со стыдом чувствует, как горят кончики ушей и начинает контролировать дыхание, думая о нём каждую секунду, потому что сдалась бы в тот же миг, если бы он пошутил о её поведении. Но Дилюк только смотрит в глаза, хозяйка которых не может определиться с тем, за что взглядом зацепиться, и мечется из стороны в сторону. — Подожди, — Люмин вдруг замирает, уставившись в красноватую, как кровью окроплённую, черепицу, и очень медленно возвращает взор к мужчине. — В Мондштадте у всех девушек под юбкой что-то да есть. — Заглядывала? Дилюк смеётся как обычно — кратко и глубоко, у Люмин силы есть лишь на то, чтобы начать от него отмахиваться и мычать, отчаянно мотая головой. — Там летают не только истинно-Мондштадтцы, привыкшие к «дресс-коду».       Путешественница задохнуться от стыда и возмущения готова окончательно, когда наконец понимает, о ком конкретно шёл разговор с самого начала, а Дилюк лишь шире улыбается. — Зачем прилетела, Светлая? — Он обращается так впервые, а у Люмин чувство, словно ласковее её ещё никто не называл. — Почему не думаешь, что просто? — К такому, как я, «просто» может ходить только Донна, — он молчит какое-то время и признаёт нехотя: — Но и у той цель есть.       При упоминании девушки Дилюк на долю секунды кривит уголком губы и перестаёт улыбаться. Люмин ненавидит себя за то, что радуется такой реакции. — Я не отстану теперь, пока не скажешь.       Люмин шепчет беззвучно «и не отставай», а вслух только фыркает.       Она надеется на то, что Дилюк задаст один-единственный вопрос, любой, и она мгновенно придумает ответ, который устроит обоих хотя бы на время, но мужчина берёт измором: просто сгибает ногу в колене, кладёт на неё руки и упирается головой, чтобы смотреть в упор. Путешественница закатывает глаза к небу, по привычке пытается молиться Архонту и... плачет. — Я не могу...       «Сказать?» — Висит буквально в воздухе, что на каком-то непостижимом человеку уровне пылает от соединения их элементов. Но Дилюк всё ещё молчит и смотрит. Даже без сочувствия.       Их глаза одинаково красиво пусты. — Я не могу больше искать... Я не помню, что ищу, — она сидит к Рагнвиндру полубоком и старается обращать внимание на звёзды, а не на пальцы, тянущиеся к её щеке. — И Архонты больше не помогают.       Голос Люмин дрожит с каждой фразой всё больше, но она берёт себя в руки: резко разворачивается, вставая на колени и упираясь ладонями в чужие плечи. Рука Дилюка, так её и не коснувшаяся, касается щеки, одёргивается, как от раскалённого металла, но он не гонит её дальше от себя. — Почему ты решила, что Архонт перестал слушать?       Люмин смеётся почти презрительно. Её пытается чему-то научить человек. — Он не лечит. Не помогает в путешествии скоротать расстояние или время. Я не получаю ни ответов на вопросы, которые задаю так, как учил Венти, ни Благословения.       Дилюк хмурится и Люмин убить готова любого, кто встанет между ними, потому что сейчас она снова видит то, за что чувствует к нему что-то: беспокойство. Только за неё одну во всём этом мире. — Ты знаешь причину? — Я знаю, что виноват ты.       Рагнвиндр замирает и буквально перестаёт дышать. Люмин не знает, смотреть в глаза, на лицо или следить за его руками, так что взгляд снова мечется от одного к другому и она улавливает почти всю гамму эмоций, что мчится во всём его существе в попытке найти ответы. — Я требую объяснений, — почти рычит он и тоже упирается ей в плечи, сжимая их и на подсознании отмечая приличные даже для воительницы мышцы. — Я думаю о тебе, Полуночный Герой, с того самого вечера в таверне.       Люмин буквально чувствует ту молнию, что прошибает его голову и заставляет потупить взгляд ещё на несколько мучительных секунд. — «Мир открыт для тех, чьё сердце исполнено благородством», — шепчут они одновременно и Путешественнице приходится «поднырнуть», чтобы смотреть мужчине в глаза. — А твоё сердце... — А своё я отдаю тебе.       Он отпускает и почти убегает на другую сторону крыши, хватается за голову и шепчет что-то, как в бреду. Люмин различает лишь «Светлая, какая же ты глупая...» и кусает губы, чтобы не вздохнуть раздосадованно.       Выходит, всё это время он смотрел на неё как на подругу? — Значит, для того, чтобы снова получить связь с Архонтом, тебе нужно будет... — Забыть тебя. — Убить меня.       Они встречаются взглядами и Люмин не ожидает увидеть Дилюка воплощением благодарности. — Ты знаешь, каково любить самого завидного холостяка на весь континент? — К сожалению, — Люмин закатывает глаза почти презрительно. Дилюк вновь кратко смеётся.       Он молча стоит и только пальцами щёлкает изредка. Девушка отмечает подрагивающие губы, и теперь ощущение, словно его очередь молитвы читать. — Значит, — тихо начинает Рагнвиндр, ступая к ней медленнее самого жестокого палача, — ты бы хотела меня забыть?       Дилюк присаживается на корточки и наклоняется, сокращая расстояние между ними до нескольких жалких сантиметров. Люмин незаметно царапает ладонь, чтобы не запищать восторженно. Оказывается, и в её истории есть место приятным сюрпризам. — Хотела, — отвечает она почти ровным голосом. — А если я попрошу неделю на раздумья, после которых предложу свою спину, чтобы прикрывать твою? — Только если ты поцелуешь меня прямо сейчас.       Губы Дилюка оправданно горячие и на удивление мягкие. Он придерживает её за талию, а ладонью второй руки ведёт от поясницы к острым открытым лопаткам. У Люмин холодная кожа — Рагнвиндр винит себя в том, что сразу не предложил ей свой плащ, чтобы было теплее. А она не в силах дать понять хотя бы половину от того жара, что поднимается изнутри, заставляет подползти ближе и сесть так, чтобы оказаться на его ноге, тут же сжимая её своими бёдрами.

***

      Дилюк всё же накрывает Путешественницу своим плащом, но уже после того, как она ложится головой ему на ноги и осторожно ведёт пальцем по острому колену. — Кто бы мог подумать, что мне удастся найти в вашем мире таких друзей, — шепчет она и жмурится, скрещивая ноги ещё больше. — Не смотри!       Мужчина только смеётся в ответ, снова шутит что-то про Мондштадтские юбки, а она и не слышит ничего из-за шума собственного сердца в ушах. «Он всего лишь поцеловал тебя, Люмин, не теряй голову окончательно!» — так и кричит вся её собранность. Дилюк не скрывает, что любуется. — Люмин?.. Путешественница вздыхает удивлённо и стремительно переворачивается на спину, о чём жалеет в ту же секунду, потому что он снова слишком близко. — Какие же у тебя красивые глаза, — шепчет Дилюк и девушка чувствует его тёплое дыхание кончиком покрасневшего носа. — Ах, точно, — усмехается она, отводя взгляд от притягивающих внимание губ, и сжимает подол, — ты ведь у нас Ценитель и коллекционер. — Разве что дорогого алкоголя. — Ты пьёшь сок, — парирует Люмин с лукавой улыбкой и «стреляет» глазками искоса. Действительно кошка. — Мне, если захочу, хотя бы можно, — Рагнвиндр совершенно не по-дружески проводит кончиками пальцев по оголённому плечу собеседницы. — Ты ещё такая молодая...       Люмин прыскает со смеху неподобающе громко и отмахивается. — Я Звезда, Дилюк. И совершенно не столь юна, как вы все боитесь.       Мужчина на мгновение поднимает ладонь вверх по её шее, зарываясь в и без того растрёпанные ветром и — ранее — его же пальцами волосы, и Люмин чувствует, что готова забыть родную планету окончательно, лишь бы эти мурашки пробежали по её телу ещё не один раз. — Светает.       Люмин рефлекторно смотрит туда же, куда и Дилюк, морщится от солнца, слепящего красные от усталости глаза, и прикрывается ладонью, пока зевает. — Звёзды должны отдыхать, пока за миром присматривает Солнце. Спи, Светлая, — мужчина целует её прохладный лоб и проводит кончиком носа по щеке. — Завтра тебе снова покорять сердца Архонтов.