02.01.1996.
Мелкие капли ледяной воды размеренно капали с потолка, раздражая грубую, покалеченную кожу до болезненной красноты, на что Антонину Долохову, честно говоря, было плевать. Он снова и снова поднимал с пола выточенный временем камушек, всё время выпадавший из его дрожащих от бессилия мозолистых пальцев, и неуверенно прислонял к стене, намереваясь сделать новые пометки. Но места уже не было. Мужчина, очнувшись от минутной дрёмы, стеклянным и замыленным взглядом тоскливо оглядел криво исписанную стену камеры Азкабана, на которой хранились сделанные им записи за последние шестнадцать лет, и в отчаянии склонил голову, утыкаясь лбом в шершавую поверхность, делая рваный вздох. Силы покидали его с каждым годом всё стремительнее: он почти ничего не ел, практически не спал, а только и делал, что сутками сидел, безумным взглядом перечитывая свои послания лучшему другу, потому что только так Антонин мог осознавать себя. Только так он понимал, что ещё не окончательно сошёл с ума. Безумие было так близко, что можно было почувствовать его гниющий смрад даже во сне. Давящие стены тесного, затхлого и сырого помещения не давали спокойно дышать, каждый раз настойчиво напоминания о безысходности его положения, стальной хваткой держа за трепыхающееся горло. Все чувства с чудовищной силой обострялись в непроглядном мраке, превращая хаотичные мысли в вязкую, мерзкую кашу — было тяжело от незнания того, что происходит сейчас на свободе: всё ли хорошо? Ждут ли его? Ждёт ли его он? Камешек вновь выскользнул из ослабленных, костлявых рук волшебника, после чего тот, шипя сквозь зубы в отвращении к собственной беспомощности, медленно отстранился от стены, цепляясь нездоровым взглядом за надпись, что сделал одной из последних: "Помнишь, как мы планировали съездить в Египет, котёнок? Ты ведь так мечтаешь посмотреть на эти30.10.1980.
— Какого хуя, Долохов? Я знал, что ты с головой не дружишь, но, твою мать, серьёзно? Ты собрался на этот рейд? — не находил себе места нервно мельтешащий по столовой Малфой, исходясь в исступленном крике на сидящего за обеденным столом друга. — Ответь мне, ты серьёзно? Абраксас обернулся, подходя ближе, и застыл в невыносимом ожидании, до хруста в суставах упираясь дрожащими руками в мраморную поверхность. Он, недовольно поджав губы, грузно сверлил виновато опущенную голову Антонина, надеясь, что всё происходящее просто очередная тупая шутка, на которые тот был мастер. Недавно Том созвал близкий круг последователей, сообщая тем, что планируется важная и опасная вылазка, исполнение которой он может доверить лишь лучшим. Антонин был лучшим, поэтому, не колеблясь, вызвался под всеобщую неестественную тишину и ехидный смех Беллатрисы Лестрейндж, которая была без ума от такой перспективы. Все вокруг знали, что рейд обречён на провал, но никто не мог сказать и слова поперёк, лишь напряжённо наблюдая за тем, как мужчина самовольно обрекает себя на смерть или, если повезёт, пожизненное заключение. Наблюдал и Абраксас, задыхаясь от парализующего легкие возмущения и дикой ярости из-за самонадеянности друга, которому всю жизнь неймётся сидеть на месте: у того за все годы не было ни одного неудачного рейда, из-за чего мужчина вошёл в азарт под действием проклятого адреналина, туманящего его больную голову. И если бы раньше на собрании блондин мог вскочить, возразить, вправить мозги и предложить вариант получше, то сейчас нет — детство закончилось. Они давно уже взрослые, а взрослые в чудеса не верят. Поэтому ему только и оставалось, что обречённо наблюдать за тем, как его лучший друг хоронит себя ради воли Волдеморта. Не Тома, нет. Том уже давно умер вместе со счастливыми школьными воспоминаниями, вызывавших лишь горький привкус тоски на языке. Всё рано или поздно заканчивается. Закончилась и эра дружных вальпургиевых рыцарей. Мужчина всегда знал тягу Антонина к саморазрушению, но каждый раз старался это предотвратить: сгладить и залечить его кровоточащие из года в год раны своей любовью и поддержкой. За время, проведённое в компании друг друга, они стали куда ближе, чем просто лучшие друзья — они братья, отчаянные и верные друг другу до одури, что последуют друг за другом в самое пекло, несмотря ни на что. И Долохов обещал ему, клялся со слезами на глазах, что ради них постарается выкарабкаться из манящей тьмы, в которую его все годы засасывает всё глубже и глубже, как бы ни старался держать его Малфой. Но не получилось: его друг снова ищет то, чего так долго неосознанно желает. Смерть. — Серьёзно, — хрипло отозвался Антонин, не поднимая головы. Он хмуро рассматривал узоры на столешнице, не зная, что еще можно добавить. Ему тоже было паршиво, но он не мог поступить иначе. Не мог, блять. Малфой рыкнул в бессилии и яростно ударил кулаками по столу, с обречённым вздохом склоняясь над ним. Они с самой школы были вместе — столько совместных моментов, как радостных, так и горьких им довелось пережить вдвоём, и сейчас было невыносимо осознавать, что, возможно, это их последняя встреча: в хороший исход верил лишь слепой идиот, каким и являлся Долохов. — Ты псих, Тони, ты грёбанный псих, слышишь? Ты можешь отказаться! — стал приглушённо лепетать Абраксас, зажмурив слезящиеся глаза. Осталось только отчаяние, растекающееся вязкой дрянью в груди: мужчина чувствовал себя беспомощным. — Я уверен, Том поймёт, просто- — Что просто, Абраксас? Что? — взорвался волшебник, резко подскакивая с места и сшибая своим импульсивным порывом стул. — Ты прекрасно знаешь, что, если бы я не вызвался, он сделал бы это сам. И не дай боже, если бы его выбор пал на тебя! Антонин отошёл к окну, опираясь на прохладный подоконник. Обречённым взглядом он хаотично разглядывал друга, застывшего в сжатой от криков позе, от чего сердце ныло с утроенной силой. На пару минут воцарилась давящая, неуютная тишина, которую спустя мгновение всё же нарушил Тони: — И, ради всего святого, прекрати называть его Томом, это уже давно не он, и ты это понимаешь, — трагично прошептал мужчина, принимаясь с усилием тереть глаза, постепенно переходя массирующими движениями на виски. — Хватит врать самому себе. Позорные слёзы, грозящиеся показаться на бледных щеках Абраксаса, застыли в нерешительности. Малфой тяжело вздохнул сквозь зубы и поднял сокрушённый взгляд на друга, что всё это время неотрывно наблюдал за ним. Он бы зарыдал прямо сейчас, но им давно уже по статусу это не положено. — Хватит строить из себя рыцаря, Долохов, — гневно прошипел блондин, выпрямляясь до хруста в спине. Взгляд серебристых глаз с бешеной скоростью метался от уничтожающего до умоляющего. — Всегда должен быть выбор! Антонин горько расхохотался, нервно хватаясь за отросшие волосы цепкой хваткой, грозясь вырвать их к чертям: его друг всё такой же прелестный и наивный, каким был много лет назад. — Мы его уже сделали, когда пошли за ним, — прохрипел от смеха мужчина, проводя рукой по лицу. — Пожалуйста, прекрати. Он с мольбой уставился на разбитого Абраксаса, который в мгновение сократил между ними расстояние, хватая его за грудки и из последних сил, надеясь непонятно на что, рявкая прямо в лицо: — Прекратить? Хочешь сказать, мне стоит смириться с тем, что мой лучший друг сейчас гробит себя, подписываясь на очередную херню съехавшего с катушки бывшего друга? — волшебник сильно потянул на себя чужую рубашку, причиняя своими действиями дискомфорт мужчине напротив и, приблизившись сильнее, истерично прошипел: — Ты знаешь, что не вернёшься. Ты, блять, знаешь это. И что мне прикажешь делать? Сидеть сложа руки? Минуту они смотрели друг другу в глаза: беспокойное море вступило в смертельную битву со стремительно сдающимся ледником, поглощая в себя весь арктический холод. Хватка ослабла, поэтому Тони, воспользовавшись моментом, притянул того в объятия, крепко стискивая мощными руками в отчаянной попытке удержать друга рядом с собой хотя бы еще на мгновение. — Верить в меня. Верь в меня, умоляю, — борясь со всхлипами, почти беззвучно пробормотал Антонин, нежно утыкаясь в макушку блондина, который был на голову ниже его. — Потому что я уже давно ни во что не верю. Послышался рваный, подавленный вздох Абраксаса, который отчаянно пытался не замарать слезами белоснежную рубашку друга. Он обнял того крепче, чувствуя грудной клеткой бешеное сердцебиение, стучавшее в такт с его. — Вернись, слышишь? — сдавленно прошептал мужчина, отчаянно цепляясь трясущимися пальцами за самое родное на свете существо. — Я без тебя не смогу. Долохов подавил в себе душераздирающий вопль, стискивая зубы: — Вернусь. Он не вернулся. В тот день их рейд накрыли: после того, как Лорд скрылся в доме Поттеров, явилось четыре отряда мракоборцев. Совестно выполняя задачу — ценой жизни не подпускать их к жилищу, — проиграл, как и остальные пожиратели. Правда, не повезло и тем: Лорд всё же выполнил задачу, по крайней мере, на это наделся Долохов. Не хотелось допускать мысли, что он подставился зря. Их повязали, а на следующий день уже судили, приговаривая к пожизненному заключению в Азкабане. Узнав на слушании, что Волдеморт погиб в ту ночь, он не почувствовал ровным счётом ничего, за исключением вины за то, что не справился. За то, что соврал. Но теперь, сидя на холодном полу камеры, он ждал побега, который должен был случиться через два дня. По слухам, сумевшим до него добраться, Лорд вернулся, а это значит, что долго он здесь больше не просидит. Нужно лишь только подождать. Антонин, завалившись на бок, прикрыл глаза, проваливаясь в очередной кошмар. Осталось чуть-чуть.***
04.01.1996
Научившись отмерять время своими способами, Долохов был настороже весь день, что должен был стать последним в этой дыре. Впервые за долгие годы надежда ликовала, а адреналин просыпался после длительной спячки, бурля в крови: он с минуты на минуту выйдет отсюда. И всё, наконец-то, закончится. Где-то за стеной послышалась возня, после чего раздался оглушающий взрыв, снося своей силой мощные ограждения к чертям. Антонину было плевать на разрывающий перепонки звон в ушах или столб пыли, из-за которого тот задыхался в аллергии — он увидел небо: светлое, родное, проглядывающее сквозь черноту задымлённости. Мужчина почувствовал свободу. Спустя пару минут в его камере появился человек в мантии и маске — один из посланных пожирателей смерти, который, не медля, схватил обессиленного заключенного за руку и трансгрессировал с ним подальше от этого места. Приземлившись на каменной дорожке, Долохов рухнул на колени, чувствуя под ладонями слякоть. С непривычки его, скрутив, вывернуло желчью вперемешку с алой кровью, из-за чего грязь под ним приобрела цвет тухлой жижи. Он прищурился от яркого света, слепившего его больные, привыкшие ко тьме глаза, и слепо огляделся. В душе зарождался трепет и детский восторг: окружающий мир спустя столько лет казался ему чем-то удивительным и новым, заставляя вновь почувствовать любовь к жизни. Стоящий рядом пожиратель тактично молчал, смиренно ожидая, пока мужчина нарадуется свободе и сможет продолжить путь. Антонин, очухавшись, пару раз моргнул, привыкая к свету и, обернувшись, вгляделся в человека рядом, пытаясь узнать в нём кого-нибудь. Первое, что бросилось в глаза, заставляя сердце нещадно трещать по швам, — родной серебристый взор, глядевший на него с непередаваемой тоской. Мужчина, тяжело поднявшись, подошёл ближе, проверяя свои догадки: — Абраксас? Пожиратель, поколебавшись, отрицательно кивнул и, резко отвернувшись, продолжил свой путь по тропинке, не оглядываясь. Долохов нахмурился от непонимания и, проследив за тем, куда тот так стремительно пошёл, затаил дыхание: они были у ворот Малфой Мэнора. Ускорив шаг, он догнал мужчину в маске и, что-то будто бы осознавая, неуверенно попробовал снова: — Люциус? — голос хриплый, сломленный из-за многолетнего молчания, противно резал слух, поэтому Антонин, прокашлявшись, заинтересованно посмотрел на идущего рядом. — Здравствуй, Антонин, — сухо ответил младший Малфой, старательно избегая зрительного контакта. Антонин хрипло рассмеялся от собственной глупости, совсем не обращая внимания на холодное приветствие, и перевёл восхищённый взгляд на величественное здание, предвкушая долгожданную встречу. Оказывается, тело ещё помнило старые приёмы. — Представляешь, перепутал! — он в неверии помотал головой, растягиваясь в нежной улыбке, и добавил: — У вас с отцом глаза один в один. Люциус никак не отреагировал на данное замечание, быстро проходя сквозь ворота и терпеливо дожидаясь спутника, что немного затормозил: его, как назло, медленно парализовывало от томительного ожидания. Блять, он мечтал об этом шестнадцать лет. Шестнадцать. И вот теперь Тони всего в нескольких метрах от своей цели. Ведь стоило ждать и верить, правда? Отбросив волнительные мысли, он, вдохнув полной грудью прохладный воздух, резвым шагом пошёл вперед, настигая Люциуса, который, подождав, пока тот поравняется с ним, пошёл рядом, продолжая молчать. — Чёрт, надеюсь, этот засранец ничего не натворил без меня, — нервно лепетал Долохов, немного задыхаясь от быстрой ходьбы. — Иначе я ему такое устрою! Он не видел, как под маской лицо болезненно скривилось в ответ на эти слова, порываясь, наконец, ответить, но ответа так и не последовало, поэтому Антонин продолжил беспечно вещать, приближаясь ко входу: — Подумать только, столько лет прошло! Нам срочно нужно наверстать упущенное, — он уже поднимался по ступеням к двери, как остановился и повернулся, хитро заглядывая в глаза спутнику: — Начнём с того, что отметим все дни рождения за последние шестнадцать лет. А после расхохотался, разворачиваясь и, пошатываясь, входя в помещение после пригласительного жеста Люциуса. Очутившись в просторном холле, таком знакомом и до щемящей боли в сердце родном, он остановился, оглядываясь: никого не было, в поместье стояла тишина. Он закусил губу, пытаясь понять, что происходит. Может, сюрприз решил устроить? Или показательно не явился, всё ещё дуясь? "Ну, если Магомед не идёт к горе, то гора идёт к Магомеду", — решил мужчина и, довольно кивнув своим мыслям, последовал за младшим Малфоем уже по знакомому пути в большой зал для приёмов. По дороге он разглядывал изменения в интерьере, что не могли его не заинтересовать: появилось множество новых портретов, в том числе, один из них был крупнее остальных и завешен плотной тканью. Антонин хотел спросить о том, кто изображён на полотне, но решил, что сейчас это не столь важно: он заставит старого безобразника провести ему экскурсию по обновлённому дому и дотошно объяснить появление каждого нового предмета. Так просто его дружочек-пирожочек уж точно не отделается. Пройдя, наконец, в просторное помещение, он заметил внушительную кучку людей: в основном там были пожиратели, которые, как и он, отбывали всё это время свой срок в Азкабане. Среди них суетились и остальные последователи, оказывающие помощь истощённым магам. Цепко оглядев присутствующих, Антонин вновь нахмурился: Абраксаса нигде не было. Что за чертовщина? — Антонин! Долохов заметно дёрнулся и молниеносно повернул голову на звук, с надеждой вглядываясь в говорившего. Но взгляд тут же сменился на разочарованный: к нему подходил Снейп, держа в руках чемоданчик с зельями. Северус внимательно оглядел состояние мужчины и перевёл многозначительный взгляд на рядом стоящего Люциуса, без слов задавая один конкретный вопрос. Малфой только вздохнул и недовольно ответил: — Нет, Северус, я ему не сказал. Ничего не понимающий мужчина запутался сильнее: какого чёрта? От него что-то скрывают? Он подозрительно глянул на непроницаемые лица знакомых и, стиснув зубы в раздражении, бросил: — Что происходит? — грозная интонация спала на нет в конце предложения, поэтому вопрос прозвучал так жалко, как никогда прежде. Мужчины переглянулись и в нерешительности замолчали. Антонин медленно закипал от злости, из-за чего в три шага подлетел к Снейпу, со психом выбивая у того из рук лекарства. Он слабо толкнул того к стене, — силы всё ещё были на исходе, — и угрожающе приблизился, оскаливаясь: — Я спросил: что происходит? — он рявкнул это так громко, что в комнате воцарилась тишина. Сейчас все наблюдали за разворачивающейся сценой: кто — с пониманием во взгляде, кто — с насмешкой, кто — с откровенными недоумением. — Отвечай! Люциус, подоспевший на помощь товарищу, встал рядом, обращая на себя внимание разъярённого мужчины: — Антонин, не нужно этого, — он на секунду замялся, встретившись с беснующий чернотой некогда синих глаз, и продолжил: — Отец умер полгода назад. Что? Антонин, потеряв контроль от услышанного, отпрянул от напряжённого Снейпа и с откровенным ужасом уставился на Малфоя: — Что? — на одном выдохе прошептал мужчина, пытаясь зацепиться стремительно расплывающимся взглядом хоть за что-то. Нет. Нет, блять, этого не может быть. Это очередной кошмар, после которого он проснётся в поту в старой мёрзлой камере. Твою мать, нет! Мир рухнул. Люциус подошёл ближе и принялся говорить так, чтобы его услышал только он: — Я должен был сразу сказать, но не мог, — пожиратель вытащил из кармана мантии плотно запечатанный конверт, настойчиво протягивая его потерянному мужчине: — Вот, он просил передать тебе это. Дрожащая рука неосознанно взяла переданный конверт и в бессилии сжала. Находясь в прострации, Антонин развернулся и в полной тишине стремительным шагом полетел к выходу из зала. — Ему нельзя уходить, скоро придёт Повелитель, — недовольно пробурчал Снейп, принимаясь собирать разбросанные склянки, выпавшие из чемоданчика из-за сильного удара. — Оставь его, Северус, — ровным тоном заявил блондин, с неким сожалением наблюдая за удаляющимся мужчиной. — Они были близки. Выйдя из помещения, он, всё внезапно осознав, пулей полетел в знакомом направлении, останавливаясь перед закрытой тканью картиной, тяжело дыша. Не давая отчёта действиям, он остервенело сорвал тряпку с портрета и истерично всхлипнул: на полотне был изображён безмятежно спящий Абраксас, ресницы которого еле заметно трепетали в беспокойстве. Антонин, забыв, как дышать, исказился в беззвучных рыданиях и сокрушенно упал на пол, истерично закрывая лицо дрожащими руками. Судорожный всхлип сорвался с его уст, и он, сорвавшись, зарыдал так громко и надрывно, как только мог. Потомки древнего рода с рядом висящих картин скорбно наблюдали за сломленным мужчиной, который бился в истерике, сидя напротив посмертного портрета лучшего друга. — Тони? Сердце пропустило удар, красные и опухшие от слёз глаза резко устремились наверх, всматриваясь в самое родное лицо на свете, смотревшее на него с разрывающей душу печалью. Абраксас улыбнулся одним уголком губ и нежно прошептал: — Ты вернулся. На всё поместье раздался истошный вопль. Антонин упал лицом в пол, задыхаясь и бесконтрольно стуча зубами в агонии бесконечной боли от разорванного в клочья сердца. Кулаки нещадно били в пол, калеча хрупкие костяшки до крови, превращая и так изувеченные руки в кровавое месиво. Не было предела невыносимому отчаянию, накрывшего с головой разбитого мужчину: он захлёбывался в слезах и протяжно выл, срываясь на раскалывающий душу скулёж. Он опоздал. — Не кори себя, пожалуйста. Просто прочти письмо, ты всё поймёшь, — глухо пробормотала тень с картины, вновь проваливаясь в тревожный сон. Антонин остервенело подскочил, кидаясь к портрету. Мужчина прислонился лбом к полотну и стиснул зубы в бесконтрольном плаче: — Нет, не засыпай, умоляю. Прости меня, прости меня, прости меня, — как ума лишённый, шептал Долохов, судорожно всхлипывая и корябая окровавленными пальцами серебристую раму. Но ответа не последовало: то, что осталось от Абраксаса Малфоя, ослабленным фантомом умиротворённо спало, периодически вздрагивая, будто в попытках проснуться. Мужчина, нехотя оторвавшись, сделал пару шагов назад и, прокусив губу до крови, в последний раз посмотрел на свою угасающую надежду. Смысла не осталось. Он умер вместе с ним. Вытерев жгучие слезы рукавом рваной тюремной кофты, он развернулся и поковылял прочь из поместья, выходя на свежий воздух. Застилаемый стойкой пеленой слёз взор не различал дороги, поэтому Антонин шёл по наитию к выходу, двигаясь за пределы ограждения и из последних сил трансгрессируя домой. Влетев в пыльный стол, он со стоном упал, разрушая силой удара деревянную конструкцию. Повсюду на одежде начали проявляться кровавые пятна: его всего расщепило при аппарации. Но было похуй. Было так похуй, что он пожалел, что не умер прямо во время перемещения. Скинув с себя многочисленные палки, впивавшиеся рваными концами в искалеченное тело, он мучительно подполз к стене, сжимаясь в комок, прямо как там, в камере, и вытащил письмо, пару секунд не решаясь его открыть. Прикрыв глаза в бессилии, он не глядя разорвал фамильную печать, выуживая шершавый пергамент. Сердце остановилось, не желая продолжать функционировать: было страшно. И, всё же, преодолев себя, он открыл глаза, фокусируясь на написанном и пожирая слова одно за другим. "Здравствуй, Антонин. Ты, наверное, сейчас сильно расстроен, я знаю, мне тоже больно. Больно от того, что я так и не увижу твоего возращения, ведь все эти годы я правда тебя ждал. Так сильно и так отчаянно, что все мне говорили смириться и забыть, а я не мог, представляешь? Как вообще можно забыть то, что является неотъемлемой частью твоей жизни? Да, я тоже не понимаю, поэтому каждый раз посылал всех к чертям, как ты меня и учил, и садился писать тебе письмо, выкидывая черновик за черновиком. Оказывается, так сложно описать все свои чувства и эмоции, поэтому я каждый раз позорно сдавался и шёл напиваться в одиночестве. Твоя настойка, Долохов, я все годы пил только её. Помнишь, как мы впервые напились и пошли громить Запретный лес? А у меня до сих пор шрамы под сердцем, напоминающие о самом лучшем времени в моей жизни. Времени, проведённым с тобой. Я благодарен тебе за всё, что бы ты там о себе не думал, но именно ты помог мне принять себя, только с тобой я стал по-настоящему счастлив и свободен. Мой самый отчаянный и прекрасный рыцарь, спасший меня из вечного заточения. Ты, наверное, считаешь это глупостью, но нет, Тони, это правда. Без тебя у меня бы ничего не получилось. Так вышло, что драконья оспа не щадит никого. Мне остался месяц, Тони. Я практически парализован и, признаться, даже рад, что ты не видишь моего состояния. Уж лучше ты запомнишь меня тем, кем я был раньше, тем, кого ты так любил. Я бы не вынес твоей боли, поэтому пишу с едва заметным облегчением. Отвратительно, знаю, но только этими мыслями я могу утешать себя. И всё же, смерть это не конец, правда? Мы обязательно встретимся под той самой яркой звездой, про которую ты мне рассказывал! А пока пообещай мне, что ты будешь жить. Обещай, Тони. Ты сильный и ты справишься, как бы тяжело ни было. Помни, что я люблю тебя и безмерно горжусь. С любовью, твой Абраксас". Пергамент полетел на пол, растворяясь в хаосе из пыли и обломков. Слёз не осталось. Антонин, как в трансе, встал и побрёл в комнату, ища всё необходимое и доставая припрятанные сигареты. Спустя полчаса, как только последний бычок полетел вслед за пустой пачкой, мужчина поднялся на ноги, готовясь. Он в последний раз посмотрел в окно на сгущающееся небо в сумерках: время приближалось к вечеру, мрак заполнял улицу, отбрасывая свою пугающую тень в окно комнаты, пытаясь длинными лапищами достать до ног Антонина, который стоял на табуретке. Мужчина счастливо улыбнулся, потирая изумрудную ниточку на запястье: — Ты такой глупый. Знаешь же, что я всегда всё сделаю по-своему. Прости за очередное несдержанное обещание, — весело прошептал Тони в пустоту, опуская руки. Сделав последний вздох, Долохов шагнул. Он возвращается."— Знаешь, я тут подумал, мне совершенно не нравится формулировка: "пока смерть не разлучит нас". — Привередливый какой, ну и что ты предлагаешь? — И даже смерть не разлучит нас! — Чудной ты, Тони, но мне нравится."