.
15 марта 2021 г., 11:04
Кэйя смеётся.
Что же это, блять, такое.
Что ни произойдёт, а он со своей сучьей ухмылкой, взглядом вперёд и цинизмом в мыслях и словах, но никак не действиях.
Ножницы в руках, руки в крови, а кровь тонкой струйкой стекает по предплечью и капает на пол. Кэйя смеётся, как полный идиот, смотрит на лужу перед собой и не может перестать смеяться.
Вы можете спросить — почему ножницы, а не, например, нож? Кэйя бы ответил просто: нож — это претензионность, драма, ещё-секунда-и-я-докажу-вам-что-не-слабак, а ножницы — это так, сойдёт на поиграться.
Ни груза вины, ни растерянности за плечами нет. Сами плечи подрагивают, когда боль заходится новым импульсом, а Кэйя смеётся. Сам же избегал её — причём успешно, быть шпионом и лицемерить столько лет ещё постараться нужно, — а теперь вот стоит, царапает. Царапает кожу до лёгкого разрыва, до зуда, до ещё-секунда-и-сорвусь, заляпаю-руки-в-крови, до мне-уже-не-жаль и жаль-только-что-не-нож.
Внутри царапает лёгкие. Хочется вытащить их и вставить обратно, ёбаная простуда. Хочется, впрочем, вытащить из себя все органы. Можно даже не возвращать — уж больно надоели за его-то жалкие двадцать два года.
Хочется упасть на пол и зайтись в вое, хочется напиться, да так, чтобы не стоять на ногах. Хочется прийти ко всем, кто хоть немного испортил ему жизнь — Дилюк к вашим услугам, блять, — и вмазать им по смазливой роже.
Хочется — а смысл?
Кэйя усмехается и впервые чувствует себя чистым. Кровь на одежде не считается, на полу и ножницах — тоже. Ни вины, ни страха, ни боли больше нет. Он чист, как стёклышко. Ни смеха, ни разрывающей живот тоски, ни даже ухмылки.
Кэйя стоит и смотрит в стену. Ножницы падают из рук, желания их поднять не появляется.
А на душе тихая-тихая, полнейшая и всепоглощающая пустота.
Так и живём.