— Расскажи что-нибудь о себе. — Меня зовут Райли МакКейн, мне двадцать два года, и я учусь в… — Нет, не банальные факты. Расскажи что-то, что незнакомым людям было бы интересно о тебе узнать. — Эм… мне нравится, когда меня называют Райлс, я ни разу не пробовала манго, а еще я умею играть на гитаре целую одну песню. — Так гораздо лучше. Райлс.
***
Этот город вряд ли когда-нибудь изменится. Картинка за слегка запотевшим окном вот уже минут двадцать никак не меняется: серое тусклое небо, двухэтажные домики, аккуратно покрашенные в нейтральные цвета, а пышные деревья, пожелтевшие листья с которых вот-вот начнут опадать, уныло стоят вдоль дороги. На пересечении Хувер Стрит и Саус Пикард Авеню по-прежнему сломан светофор — он не работал еще год назад, когда я уезжала в Чикаго, на воскресной ярмарке, где можно за десять долларов купить много ненужного хлама, толпятся люди (потому что больше в воскресенье делать в этом городе нечего), а бар «Гараж Стива» до сих пор закрыт на ремонт. Этот город точно никогда не изменится. Когда мы проезжаем мимо студенческого городка, с моих губ непроизвольно слетает недовольный стон, и я устало откидываюсь на спинку сидения папиного автомобиля. Здание из красного кирпича растягивается на всю улицу, повсюду развешены бордовые баннеры и флаги с логотипом университета, студенты в футбольной форме разгуливают по кампусу, и как по заказу из-за угла выбегают ярко накрашенные болельщицы с пушистыми помпонами, которые по размеру гораздо меньше, чем их грудь, вываливающаяся из чересчур облегающих топиков. При виде них я натягиваю толстовку до самого подбородка, завязывая шнурки бантиком, и складываю руки на груди — чего только не сделаешь ради того, чтобы понравиться парням из футбольной команды, эти чирлидерши даже готовы заработать цистит. Перед глазами непроизвольно всплывает Чикаго: голубые небоскребы, шумные улицы, торговые центры и здание университета искусств, располагающееся в трех минутах от озера Мичиган, где на набережной продают самые вкусные чуррос в мире. Там никто не старался кому-то понравиться, все просто жили так, как хотят. В Чикаго мне все казалось таким естественным, что теперь на контрасте с Норманом есть непоколебимое ощущение того, что этот город сгенерирован кодом, главной задачей которого было активировать в жителях как можно больше стереотипов. Громкий смех проходящих мимо студентов вырывает меня из мыслей, и я снова смотрю на студенческий городок, где на главных воротах висит плакат, на котором большими бордовыми буквами написано «Добро пожаловать в Университет Оклахомы!». — Тут не так плохо, как ты думаешь, Райли, — папа отвлекается от дороги, чтобы взглянуть на Оклахомский университет. — Вечеринки, выставки, а футбольные матчи вообще проходят на городском стадионе, — гордо заявляет он, будто на одном из таких матчей ему на спине расписался весь состав американской сборной. — Тем более, здесь учится Гарри, быстро вольешься в компанию, скучно точно не будет. Возможно, тут даже не хуже, чем в Чикаго. — Не сравнивай это место с Чикаго, — делаю музыку в наушниках чуть тише, а потом и вовсе вытаскиваю один, не желая показаться обидчивым вредным ребенком, который не хочет слушать родителей. — И я не сказала ни слова о том, что мне тут не нравится. — Тебе и не нужно этого говорить — все и так понятно по твоему лицу. — Я просто отвыкла от Нормана, вот и все. Дай мне немного времени. Прикусываю губу, борясь с желанием достать сигарету и закурить прямо в машине. Если родители узнают, что я курю, мне придется слушать многочасовые лекции о том, что самостоятельная жизнь совсем меня распустила, а потом мама обязательно поведет меня в церковь на воскресную службу, чтобы священник смыл с меня грех святой водой. А если ритуал в церкви не сработает, мама собственноручно заставит меня съесть пачку сигарет. Да, именно съесть - она иногда путает воспитательные меры с радикальными. И всем плевать, что мне уже двадцать два года, из которых почти триста шестьдесят пять дней я жила в другом городе совсем одна. — Я понимаю, что тебе тяжело, — выдыхает папа. — Бросить учебу в Чикаго, вернуться в Норман, но это… ты ведь знаешь, это необходимость, всем сейчас непросто. — Да, — киваю я, снимая наушники и наматывая их вокруг экрана телефона. — Я знаю, пап, — слабо улыбаюсь, чтобы дать отцу понять, что на эту тему я больше разговаривать не хочу. Никто не хочет лишний раз ее поднимать. — Как же мы оттягивались в университетском братстве в девяносто первом! — папа пальцами отбивает по рулю ритм какой-то старой песни и нелепо двигает плечами. — Такие дискотеки устраивали, закачаешься! — Видимо, было настолько круто, что ты до сих пор используешь сленг того времени, — издаю смешок я. — Закачаешься, боже. Звучит, как словечко, которое ты подсмотрел в словаре прошлого века. — Намекаешь на то, что я не современный? — округляет глаза он. — Посмотри, я тоже в толстовке, — папа подбородком указывает на мое серое худи, — это же сейчас модно. Стоит ли говорить о том, что на толстовке написано "Университет Оклахомы - выпуск 1992"? — Твоей толстовке столько же лет, сколько Дженис Пейдж, — усмехаюсь я, закатывая глаза. — Да и выглядит она так же. — Так же легендарно? — Так же по-древнему. Чем ближе мы подъезжаем к дому, тем быстрее колотится мое сердце. Меня не было здесь целый год — конечно, мы созванивались с родителями по фейстайм, я присылала им всякие прикольные вещи из Чикаго, постоянно была на связи с Джейденом, но мы не виделись год. А год, как я поняла совсем недавно, это очень много, даже слишком. Мы сворачиваем на подъездную дорожку, под шинами хрустит гравий, и я точно знаю, что на этот звук через несколько секунд из дома выскочит Оззи — черный лабрадор, которого Ноа, моему младшему брату, подарили на Рождество пару лет назад. Наш дом нисколько не отличается от остальных на улице: облицовка из светлого камня, белые окна, милая терраса с двумя креслами, аккуратно подстриженный газон. Вообще все в Нормане выглядит одинаково, такое ощущение, будто попадаешь в городок, построенный в Симс архитектором-перфекционистом с маниакальным расстройством. Осматриваю улицу перед тем, как выйти из машины, и опускаю солнечные очки на нос — не хочу, чтобы кто-то знал, что мне пришлось вернуться в город. По крайней мере, я попытаюсь скрывать этот факт как можно дольше, потому что в таком городе, как Норман, слухи расползаются очень быстро, и через пару дней о моем возвращении напишут в университетской газете с заголовком «Что заставило Райли МакКейн вернуться в Норман из самого Чикаго: совесть, карточный долг или беременность?». Обо мне и так будут говорить, так что лишняя пара дней спокойствия и тишины мне не помешает. Слышу собачий лай, и через секунду Оззи вылетает из дома, от нетерпения запутываясь в собственных лапах и спотыкаясь на лестнице, и бежит в мою сторону, высунув язык и радостно размахивая хвостом. — Привет, Оз, — смеюсь я, когда лабрадор облизывает мое лицо. — Я тоже скучала по тебе, Казанова. — Наконец-то вы приехали, — раздается обеспокоенный тон матери. — Вы так долго добирались, я уже подумала, что что-то случилось! На самом деле, мы ехали всего-то сорок минут, но раздувать панику на пустом месте — мамино любимое дело. Она обожает все преувеличивать так же сильно, как и Элтон Джон коллекционировать блестящие пиджаки. — Пробки, — с тяжелым вздохом говорит папа, разворачиваясь ко мне, несколько раз проводит большим пальцем по шее и закатывает глаза, и я усмехаюсь — мамы иногда и правда бывает слишком много. — Райли, дорогая, — она сбегает по лестнице и летит мне навстречу, крепко сжимая в объятиях. — Я так сильно скучала по тебе! Ты только посмотри: волосы стали темнее! Господи, как же ты похудела, от тебя же почти ничего не осталось! — она обнимает меня так резко и импульсивно, что меня даже начинает укачивать. Решаю не говорить маме о том, что год назад, когда я уезжала учиться в другой город, она провожала меня со словами, похожими на «если ты переступишь порог этого дома и уедешь, то можешь больше не возвращаться». — Она скрывает толстый живот под своей огромной толстовкой, — слышу такой родной голос и выкарабкиваюсь из маминой хватки, больше похожей на захват анаконды, а не на объятия, смотря на террасу. — Посмотри на ее щеки, мам. Где ты питалась в Чикаго, Райлс? На свиной ферме? — Заткнись, Джейден, — широко улыбаюсь я. — Давно ты сам смотрелся в зеркало? — осматриваю брата и складываю руки на груди: джинсовая рубашка поверх белой футболки, черные узкие джинсы и какой-то уродливый трикотажный шарф серого цвета. — Ты ведь в курсе, что сейчас не две тысячи пятый, что за прикид? — В этом я вылитый Джастин Тимберлейк. — В этом ты вылитый придурок. Чувство стиля тебе досталось от папы, вас тянет на уродский винтаж. — Как мило, — кряхтит отец, вытаскивая мой чемодан из багажника, — что вся наша дружелюбная и милая семья снова вместе, — бубнит себе под нос он. — Я прямо чувствую, как с каждой секундой наши семейные узы становятся все крепче. Черт, Райли, — ругается он, ставя на землю второй чемодан, — ты кого-то ограбила? У человека не может быть столько вещей, даже я за всю жизнь не собрал такого количества. — Конечно, — закатывает глаза мама. — Скажи это железным банкам из-под леденцов и старым кроссовкам, которые валяются в гараже. — Не бывает старых кроссовок, — пыхтит папа, вытаскивая мои дорожные сумки. — Мода циклично, я берегу их для особого случая. Смотрю на Джейдена еще несколько секунд, чувствую, как подступают слезы, а брат лишь с улыбкой закатывает глаза и сгребает меня в объятия, крепко прижав. Утыкаюсь лицом в его уродский шарф, который пропах пеной для бритья, и прерывисто выдыхаю, стараясь успокоиться. Джей чувствует это и слегка приподнимает меня, отрывая от земли, наверняка, чтобы развеселить, а потом отпускает и треплет по голове, взъерошивая волосы. — Я скучал по тебе, Райлс. — И я по тебе, Джей, — брат закидывает свою руку мне на плечо и целует в висок. — А где Ноа? Надеюсь, вы забыли его на заправке, и теперь нашего брата воспитывают койоты. — Он еще в школе — отрабатывает наказание за то, что назвал учительницу по музыке картонной дубиной с отсутствием слуха. И он прав, она воет, как умирающая собака, — кряхтит папа, поднимая сразу два чемодана по лестнице. — Поэтому наказание считаю несправедливым. Мой отец из тех людей, которые ни за что не спустятся к машине несколько раз, чтобы спокойно отнести вещи в дом, а будет стараться взять все сразу, даже если это займет больше времени. — Уолтер, поставь! Райли решила перевезти весь Чикаго в своих сумках, тебе нельзя поднимать тяжести! — суетится мама, пытаясь отнять у папы одну из сумок, что намотаны на длинные ручки чемоданов в несколько узлов. — Забыл, что тебе уже не семнадцать? — Кто тебе сказал эту хрень? — Твой паспорт. — Там опечатка. — Наконец-то семья в сборе, — мечтательно произносит Джейден, пока мама и папа проходят в дом, нагруженные моими вещами, споря о том, когда в последний раз у отца прихватывало спину. — Ты что, не рада? Не вижу на твоем лице воодушевленной улыбки, Райли. — Как не видишь? — испуганно хлопаю глазами, а затем рукой залезаю в карман, недолго что-то ища, и демонстрирую брату средний палец. — Вот же она! Когда мы заходим в дом, я зову Оззи, и тот радостно забегает внутрь — он единственный, кто искренне радуется моему приезду. Тянусь, чтобы закрыть входную дверь, и замечаю, как из соседнего дома кто-то выходит. Кепка, поверх которой натянут капюшон толстовки, скрывает лицо, но я узнаю его по походке — уверенной и расслабленной, а когда парень достает из кармана черного худи пачку сигарет и закуривает, сомнений в том, что это Луи Томлинсон, не остается. Стою еще немного, и когда Луи начинает медленно поворачиваться в мою сторону, ныряю в дом, быстро закрыв за собой дверь.***
Если бы мне предложили выбрать себе любую суперспособность, я бы однозначно остановилась на перемотке времени, чтобы сейчас не сидеть на семейном ужине и не выслушивать все новости о соседях и городе, что произошли за год моего отсутствия. Да и вообще, создается ощущение, что «воссоединительный» ужин мама начала планировать сразу, как я уехала, потому что такого огромного количества продуманных мелочей я видела только в сериалах Райана Мерфи. Кремовые салфетки аккуратно разложены на столе в каком-то определенном рисунке, который видит только мама — Джейден вообще сказал, что это похоже на пентаграмму, чтобы призвать дух Джулии Чайлд. Цвет салфеток, конечно же, выбран не случайно — только он сочетается с каемкой на тарелках, а тарелки мама выбрала из-за того, что они прекрасно смотрятся с хрустальными бокалами, в которых налито белое вино, которое своим оттенком перекликается с салфетками. В общем, это полный дурдом. Я безумно отвыкла от этого, учитывая тот факт, что в Чикаго я частенько ела либо из одноразовой посуды, либо брала еду на вынос, так что ни о каких тарелках, а тем более каемках, не было и речи. От радости, что все ее дети наконец-то собрались за одним столом, маме тотально снесло крышу, и она явно не рассчитала с порциями — тем, что лежит у меня на тарелке, можно накормить целую роту солдат, поэтому я весь вечер занимаюсь тем, что обычно делала в детстве — тихонько перекладываю еду на тарелку Ноа, когда мой невнимательный младший брат отвлекается на телефон, который прячет под столом, чтобы не получить от мамы за то, что я не доела свой ужин. Пусть кричат на Ноа, его не жалко. Весь вечер мама рассказывает о наших соседях, о существовании которых я даже не подозревала, новых экологичных капсулах для стиральной машины и курсах утренней йоги, на которые она записалась в том месяце. Ни одного вопроса о моей жизни в Чикаго, но это ожидаемо. Она была единственная из всех членов семьи, кто был против учебы в другом городе, поэтому я не жду даже малейшего интереса с ее стороны. Мы просто сидим за одним столом, слушаем бессмысленные истории Саманты, стараясь хотя бы на этот вечер забыть обо всех проблемах и побыть обычной семьей. — А Брианна Финчер третий раз вышла замуж, хотя она даже старше меня, — мама отпивает немного вина из бокала, увлеченно рассказывая о какой-то Брианне Финчер, и я делаю вид, что знаю ее. Да что уж там, не просто знаю, а будто мы каждый месяц вместе с ней катаемся в Волмарт, чтобы закупиться прокладками. Все просто - чем меньше неосведомленности я покажу, тем меньше подробностей о жизни незнакомых мне людей придется слушать. — Я уверена, она сделала парочку пластических операций, иначе я не знаю, как она смогла подцепить очередного мужа, который слишком хорошо выглядит для своих лет. — Кто хорошо выглядит? — моментально подскакивает папа и задает этот вопрос с таким возмущением, будто его только что лично оскорбил Джек Николсон (а это, на секунду, его любимый актер, «с чьей харизмой и талантом никто и никогда не сможет сравниться»). — Этот дед на вид родился вместе с динозаврами. Не удивлюсь, если он участвовал в войне за независимость и лично подавал винтовку Джорджу Вашингтону. Мы с Джейденом смеемся, но когда он начинает кашлять, все внутри меня холодеет, я ловлю какую-то необъяснимую панику и подскакиваю с места, только голос матери меня останавливает: — Все в порядке, — говорит она, спокойно потирая шею, а на лице появляется быстрая грустная улыбка. — Это обычный симптом, ты была бы в курсе, что переживать не стоит, если бы была рядом. Добрый вечер, мамина пассивная агрессия, давно не виделись. — Саманта… — тихо зовет отец, и я нервно выдыхаю, стараясь сдержать эмоции. Я пообещала себе, что не буду ругаться с мамой, хотя бы в наш первый день, но, поверьте, очень хочется. — Я пойду, — говорю я, вставая из-за стола. — Мы с Гарри договорились встретиться сегодня, он расскажет мне про университет, чтобы на следующей неделе я была готова к учебе, — вру я. Нет, встреча со Стайлсом — это чистая правда, вот только мы обойдемся без подробной рецензии об университете Оклахомы, в котором я стану студенткой буквально через пару дней. Моя семья любит Гарри, иногда даже кажется, что больше, чем меня, поэтому я использую его, чтобы без обидчивых взглядов и фирменного маминого «а для кого я весь день готовила десерт?» улизнуть из дома. Вообще, Стайлс всегда помогал мне в этих вопросах, пока мы учились в школе, потому что с Гарри меня могли отпустить куда угодно в любое время дня и ночи без лишних вопросов. — Какого хрена моя тарелка полная? Райли! — слышу я голос Ноа, когда поднимаюсь по лестнице, и тихо смеюсь. Раздается глухой шлепок и папино «Ноа, сколько раз я говорил тебе не выражаться, черт возьми?», и я догадываюсь, что папа только что влепил моему младшему брату подзатыльник. Прохожу по коридору, стены которого украшены семейными фотографиями, иду в свою комнату, чтобы взять теплую куртку, и останавливаюсь около ванной с раскрытой дверью: оранжевых баночек для таблеток стало гораздо больше, блистерные упаковки валяются на всех полках, а на зеркале висит листочек, на котором написан весь курс приема таблеток — когда, сколько, в какой последовательности. — Увидела голого Райана Рейнольдса? — неожиданно раздается над ухом, и я подпрыгиваю, слегка взвизгнув, на что Джейден лишь смеется. — Идиот, — выдыхаю я, прикладывая руку к груди. — Я чуть дерьма в штаны не наложила. — Должен сказать, что скучал по твоей оригинальной манере общения. Никогда бы не подумал, что у меня будет такая милая и нежная сестра. Улыбаюсь, а в голове застревает картинка многочисленных упаковок с таблетками, что сейчас стоят на ванных полках. Изо всех сил стараюсь не подавать вида, что я заметила это, потому что… не знаю, наверное потому что не хочу напоминать своему старшему брату о том, что он болен. Это всегда тяжело — обращать внимание на количество лекарств и постоянно спрашивать человека про самочувствие, особенно, если он хочет чувствовать себя здоровым. Особенно, если это твой брат. Но Джейден замечает то, как я старательно пытаюсь скрыть все эмоции и нервно пожимаю плечами, будто у меня в голове играет электронная музыка, которую больше никто не слышит. Я не могу и не умею врать рядом с братом, он знает меня лучше всех на этой планете, поэтому когда Джей складывает руки на груди и начинает прожигать меня внимательным взглядом зеленых глаз, я устало выдыхаю и запрокидываю голову назад. — Говори, — мягко, но настойчиво произносит Джейден, и я сдаюсь. — Лекарств стало больше, — еле слышно бубню я. В конце концов, мы не видели друг друга год, и болезнь брата это не та вещь, о которой нужно говорить, Джей и сам этого не хочет, я знаю. По крайней мере, не сегодня, но я чувствую, что от меня много всего утаивают. — Это естественно, — беззаботно пожимает плечами Джей. — Чем больше времени проходит, тем больше таблеток я пью. В отличии от меня, Джейден очень хорошо врет, но в одной вещи ему все равно нет равных — он любит говорить правду, но преподносить ее в такой форме, которую люди хотят услышать. Под этим «чем больше времени проходит, тем больше таблеток я пью» не скрывается ничего оптимистичного — это значит, что состояние Джея ухудшается все быстрее, но при этом он не сказал ни слова о том, что ему действительно плохо, чтобы не расстраивать меня. Киваю, отчаянно желая верить только в лучшее, хотя в глубине души понимаю, что все не так радужно, как хотелось бы. Чувствую, как слезы предательски жгут глаза, но стараюсь не расплакаться — Джейден говорит, что люди плачут из-за слабости и бессилия, поэтому я ненавижу раскисать перед братом — потом в меня летит слишком много шуток. — Перестань, Райлс, — слабо улыбается он, обнимая меня и поглаживая по спине. — Я рад, что ты приехала. — Я тоже. — Не ври, ты в гробу видела Норман и Оклахомский университет. — Ладно, я не рада снова оказаться дома, но я охренеть как рада видеть тебя. Все это случилось три года назад — Джейден тогда был на втором курсе универа, а я только перешла в выпускной класс школы. Джей поступил в университет Оклахомы на авиационного инженера — ему всегда нравилось ковыряться во всяком хламе, типа старых машин, которые он находил на заброшенной стоянке на окраине города, и пригонял их в папин гараж. Все свое свободное время в школе он проводил, чиня тачки, от Джейдена постоянно пахло машинным маслом, а руки всегда были в грязи, и он, как самый говнистый старший брат, вытирал их об мои разноцветные пледы, разбросанные по комнате. А потом он вдруг понял, что машины для него — это слишком просто, и всерьез увлекся самолетами. Вообще, Джейден был типичным главным героем из романтических комедий — капитан школьной команды по футболу, его девушка — самая красивая чирлидерша с самым чирлидерским именем в мире — Кортни. Джей ходил на все вечеринки, был душой компании, без проблем сдал все экзамены и поступил со стипендией в Оклахомский университет. Там он тоже играл в футбол за университетскую команду. Могу сказать, что я всей душой ненавижу этот спорт, потому что именно во время одного матча мы и узнали, что Джейден болен. Это случилось прямо на стадионе во время игры: Джей просто потерял сознание и упал на ярко-зеленый газон. Его быстро привели в чувство, но играть дальше не выпустили, хотя он рвался. И это был единственный раз, когда я готова сказать «спасибо» за мамину излишнюю панику, потому что именно она настояла на том, чтобы Джейден прошел обследование в больнице, ведь «люди не падают в обморок просто так». Не знаю, как Джей вообще на это согласился — он упрямый, как осел, а заставить его пойти к врачу практически невозможно. Никто не думал о чем-то серьезном, ведь Джейден просто не похож на человека, который может заболеть — на карточках с результатами обследования мы ожидали увидеть переутомление или проблемы с давлением, но никак не лейкемию. — Опять использовала Стайлса, чтобы сбежать из дома? — Джейден опирается плечом на дверной косяк, пока я расстегиваю чемоданы в поисках теплой джинсовки. — Да, и меня совершенно не мучает совесть, что я пропускаю мамин десерт. У нее никогда не получался пудинг. — Слушай, Райлс, — тише добавляет брат, заходя в комнату и прикрывая за собой дверь. — Просто будь с ней помягче, ладно? Ей сносит крышу каждый день все больше и больше, на той неделе она хотела записать меня на какой-то церковный кружок то ли вышивания крестиком, то ли чтения Библии по ролям, — издаю смешок, хотя, наверное, это вовсе не смешно. — Поэтому не драконь ее, хотя понимаю, что тебе хочется. — Я попытаюсь, Джей, правда, просто… — я обессиленно опускаю руки, крепко сжимая разноцветные толстовки пальцами. — Ни одного вопроса о том, как мне жилось в Чикаго, как я училась, каких успехов достигла. Я знаю, она была против моего переезда, но ведь можно хотя бы ради приличия поинтересоваться делами дочери? — Она все поймет, вот увидишь, дай ей время. Либо можешь сама подойти и поговорить с ней — мы семья, а в семьях принято разговаривать о проблемах. — Нет, в семьях принято молчать, пока все проблемы не решатся сами собой. — Передавай привет Стайлсу, — усмехается Джейден. — Он до сих пор вместе с Шей, да? — Ага, — киваю я, натягивая куртку. — Превратился в лютого каблука: романтические фильмы по выходным, безглютеновые обеды и покупки тампонов среди ночи. — Называй это не каблукизмом, а романтикой. — Каблукизм, ты серьезно? — издаю смешок я. — Решил создать свой авторский словарь? — Да, и первое, что там будет, это «быстро подбери сигареты, которые выпали у тебя из кармана, иначе я настучу предкам, что ты куришь», — подмигивает Джей и закрывает за собой дверь. — Ты такой… старший брат, — выдыхаю я в пустоту и наклоняюсь, чтобы подобрать скомканную пачку сигарет. Взглядом натыкаюсь на свой желтый блокнот, который валяется среди кучи разбросанной одежды прямо на полу, и во мне возникает желание открыть его и прочитать написанное, но я тороплю себя на встречу с Гарри, хотя прекрасно знаю, что он опоздает.***
На моей памяти это самый холодный сентябрь в Нормане — противный ветер задувает под куртку, а пальцы немеют настолько, что я оставляю попытки написать гневное сообщение Стайлсу о том, что он как всегда опаздывает. Когда мы были маленькими, всегда боялись или стеснялись заходить в кофейню по отдельности и ждали друг друга у входа, и со временем это переросло в какую-то глупую традицию. Не важно, какая погода на улице — холод или жуткая жара, град, дождь или снегопад, мы будем ждать друг друга под синим козырьком, который иногда срывает от сильного ветра. Конечно, ждать приходилось практически всегда мне, но еще ни разу в жизни мы не заходили в эту кофейню не вместе. Я замечаю его длинную фигуру и улыбаюсь. Гарри совсем не изменился за этот год, только волосы стали длиннее: Стайлс натягивает воротник черного пальто, узкие джинсы облегают ноги настолько, что мне кажется, что кровь к щиколоткам просто не приливает, старые темно-коричневые ботинки челси уже ободраны, но Гарри всегда говорит, что они такими и должны быть, ведь в этом есть свой шарм. Уверена, что он врет, он ненавидит покупать себе обувь, потому что на его лыжню очень сложно найти что-то нормальное. — Ты шел пешком из Канзаса? — морщусь я, подпрыгивая на месте от холода, и несусь в сторону Гарри, который уже раскинул руки для объятий. — Не ворчи, МакКейн, хотя бы первые десять минут нашей встречи. Когда Стайлс обнимает меня, в нос сразу же ударяет запах красного табака, и мне мгновенно становится тепло и спокойно. Время будто останавливается, все проблемы исчезают, и пока Гарри обнимает меня, все становится каким-то неважным. У него талант на объятия, сколько раз они успокаивали и поддерживали меня, даже страшно подумать. — Шей до сих пор не бросила тебя за уродские ботинки? — мой голос кажется глухим, и я не знаю, как Стайлс разбирает мою речь, потому что говорю я, уткнувшись ему в плечо. — Они не уродские, Райли, это винтаж. — Видимо, по магазинам ты ходишь не с Шей, а с моим папой. — Я скучал по тебе, зануда, — с улыбкой произносит Гарри, отчего на щеках появляются милые ямочки. — И я по тебе, — усмехаюсь я, глядя на его ботинки, — ковбой. Стайлс галантно открывает дверь кофейни, колокольчики над головами приятно звенят, и нас моментально обволакивает запах сладкого кофе и блинчиков с сиропом. Народа в будний вечер не так много, но мы все равно упрямо проходим все свободные столики, останавливаясь у самого маленького, что стоит у окна. Негласно мы его выкупили, Пайпер и Стоун — бессменная официантка и владелец кофейни — всегда оставляют его свободным для нас с Гарри. — Как твой первый день в любимом Нормане? Готова к учебе? Что сказали в Чикаго, когда узнали, что ты собираешься отчисляться? — заваливает меня вопросами Стайлс. — Я уже и забыла, какой ты болтливый, — издаю смешок я. — Все хорошо… наверное. — Наверное? — Не знаю, я рада оказаться дома, увидеть тебя и Джейдена, но я уже безумно скучаю по Чикаго. — Представляю, — сочувственно произносит он. — Ты грезила об учебе там со средней школы, твои ожидания хотя бы оправдались? — Ты даже не представляешь, на сколько. — Кого я вижу! — слышу радостный голос Пайпер и оборачиваюсь, встречая ее теплой улыбкой. Пухлая низкая женщина семенит к нам, сжимая в руке небольшой прозрачный чайник с кофе, на ее лице читается нетерпение, а губы, накрашенные ярко-розовой помадой, совершенно не подходящей к красному фартуку, расплываются в улыбке. — Райли, бог ты мой, как ты выросла! Такая красавица, только посмотри на себя! — Пайпер заключает меня в крепкие объятия и оставляет поцелуи по всему лицу, на что я только смеюсь. — Подумать только, вас не было здесь целый год! Могу точно сказать, что за этим столиком все это время никто не сидел, мы бережем его только для вас. — У этого стола будут только одни клиенты, — торжественно заявляет Гарри, будто ему только что вручили Нобелевскую премию. — Мы лишили его посетительской девственности, — гордо киваю я, на что Пайпер стыдливо закатывает глаза. — И так как он однолюб, — продолжает добивать наш мини-спектакль Гарри, — мы останемся единственными его любовниками. — Как же скучно было без вас в этом месте, — вздыхает Пайпер. — Пойду принесу вам оладьи. — С двойной порцией сиропа, — напоминаю я. — Я помню! — официантка суетливо удаляется на кухню, оставляя после себя шлейф сладких духов, которые перебивают даже аромат выпечки. Рассказываю Стайлсу о том, как круто было учиться в Чикаго — индивидуальные задания, мастер-классы, домашние работы, не взятые из учебника. Показываю несколько снимков, которые я делала для студенческой выставки, Гарри присвистывает и говорит, что я серьезно прокачала свой навык фотографа всего лишь за один год. Думаю, что делать фотографии я хотела еще с раннего детства — я слезно выпрашивала у родителей свой первый пленочный фотоаппарат и ходила за всеми, как хвостик, постоянно делая снимки. Потом маленькое увлечение переросло в настоящее хобби, и я сама не заметила, как стала искать факультеты искусств в самых разных университетах, и когда наткнулась на Чикагский институт искусств, влюбилась в него безоговорочно. — Как там Джейден? — аккуратно интересуется Стайлс. — Я слышал, что он окончательно забрал документы из универа… все становится хуже, да? — тихо спрашивает он. — Не знаю, — вздыхаю я, отпивая кофе. — Он не говорит о своем самочувствии, постоянно переводит тему, но когда мама позвонила мне и сказала, что стоит вернуться домой, наверное, я и так все поняла. — Мне очень жаль, Райлс. — Мне тоже, Гарри. Мне тоже. — Значит, ты переводишься в Оклахомский университет? — меняет тему Стайлс, за что я мысленно его благодарю. — Да, у мамы работает там какая-то подруга, которая без проблем пристроила меня, хотя учебный год уже начался, — грустно вздыхаю я. — Буду тусоваться на факультете истории искусств, только там есть программа для фотографов. — В Оклахомском не так плохо, как ты думаешь. — Ты не первый, кто говорит мне об этом. — Значит, это правда. Понимаю, что ты мечтала совсем о другом, но… сейчас ты выбрала семью, Райлс, и это правильно. Думаю, что позже ты сможешь восстановиться в Чикаго, у тебя потрясающие снимки, тебя должны с руками и ногами оторвать! — Не делай из меня Мартина Парра, — усмехаюсь я. — Без понятия, кто это, но если это кто-то крутой, то именно им я тебя и делаю! — Как там Шей? — спрашиваю я, когда мы выходим из кофейни. — Очень хочу ее увидеть и расспросить, насколько сильно ты ее достал. — Все отлично, — улыбается Стайлс сразу же, как слышит имя своей девушки. — Планируем съезжаться, уже присмотрели квартиру, а все подробности нашей личной жизни она и так тебе расскажет, когда вы встретитесь. — Не хочу слушать про ваши сексуальные предпочтения, — корчусь я. — Это все равно, что проходить мимо спальни родителей и случайно увидеть, как они занимаются сексом. Стайлс мне как еще один брат, поэтому я надеюсь, что Шей опустит все личные подробности, хотя она еще та любительница обсудить интимные темы. С Гарри мы дружим с начальных классов, и могу сказать, что Стайлс один из нескольких людей, из-за которых я не хотела переезжать в другой город. Все детство мы были вместе — в школе сидели за одной партой, терроризировали соседей, срывали городские представления на ярмарках по праздникам, ходили в походы. Гарри видел меня в разных состояниях: пьяную в хлам, без макияжа, постоянно спасал из разных ситуаций и прикрывал перед родителями, так что Стайлсу я доверяю даже больше, чем себе. С Шей они познакомились в старшей школе — она играла в волейбольной сборной, и когда Гарри увидел ее, тренирующуюся на поле, то сразу запал. Монтгомери поначалу отшивала Стайлса всеми возможными способами, но общими усилиями мы все-таки заставили ее пойти на первое свидание с Гарри. К слову, оно было на волейбольной площадке школы, Стайлс тогда заморочился, устроил пикник и даже попросил включить прожектора, которые работают только на спортивных матчах. С тех пор нас трое — я, Гарри и Шей, и это единственные люди, не считая моей семьи, с которыми я поддерживала связь весь этот год. Как-то раз они даже умудрились приехать ко мне в гости в Чикаго. — Представляю, какой резонанс ты вызовешь, когда появишься в университете. — Даже не хочу об этом думать. Уже представляю, как стану главной темой университетской газеты на ближайшую неделю. — Все радиоэфиры будут посвящены тебе, — кивает Гарри. — История успеха и падения Райли МакКейн, — прикидываю я название такого эфира. — Ей удалось вырваться из Нормана, но покорить Чикаго оказалось не в ее силах, поэтому бедная Райли возвращается к истокам и начинает с нуля. Надеюсь, у людей хватит мозгов не приплетать сюда Джея. В маленьком городе мало новостей, поэтому когда появляется хоть малейший повод раздуть историю, все жители хватаются за него, как за спасательный круг, который может на несколько дней унести их от скуки и приевшейся бытовухи. В старшей школе я всегда говорила о том, что уеду отсюда и больше никогда не вернусь, так что я даже не хочу представлять реакцию своих знакомых, которые, к слову, практически все учатся тут. — Просто не обращай на это внимания, — машет рукой Гарри. — Ты знаешь, что в Нормане живут одни придурки, которым больше нечем заняться, кроме как обсудить жизнь других. И, кстати, черный пиар — это тоже пиар. — Отлично, — фыркаю я. — Звучит очень успокаивающе, спасибо. Не хочу заработать славу, похожую на славу Эмбер Херд. — Думаешь, она все-таки гадила на кровать Деппу? — Конечно! Она же не в себе. — Если ты попадешь под информационный буллинг, так и быть, я испражнюсь на кровать Шей. Но это будет только в самом худшем случае и только из-за того, что ты мой лучший друг. Я смеюсь и легонько толкаю Гарри локтем в бок. — Много кто остался в Нормане из тех, кого я знаю? — Почти все, — пожимает плечами Стайлс. — Малик учится на английской литературе, Томлинсон — капитан футбольной команды, Кортни все так же скачет с помпонами в юбке, больше похожей на костюм дешевой стриптизерши. Да-да, та самая Кортни, с которой встречался мой брат. Какое-то время после того, как она узнала, что Джейден болен, была с ним, но ее не хватило надолго. Как говорила сама Лавейн, она чувствовала, что «эмоционально выгорает рядом с Джеем, потому что он негласно требует все ее внимание, заботу и время», поэтому она бросила его, как последняя стерва, так еще и наплела своим подружкам-чирлидиршам о том, что Джейден превратился в эгоиста из-за своей болезни. — Не удивлюсь, если сучка Кортни давно переключилась на Томлинсона, ее шлюшье хобби — окручивать всех капитанов футбольных команд в округе. — По-моему на какой-то вечеринке они переспали, но ничего серьезного, — задумывается Стайлс, потирая подбородок. — Я даже не удивлена. Конечно, я знаю Луи: наши дома находятся по соседству, а в детстве мы были друзьями, но это была очевидная и вынужденная дружба — наши родители хорошо общались, а в пять лет тебе все равно с кем прыгать на батуте на заднем дворе и пить какао с зефиром. Повзрослев, наше общение сначала превратилось в короткие переписки раз в полгода и сухие поздравления с днем рождения, а потом и вовсе исчезло. Я стала дружить с Гарри, а Томлинсон потихоньку начал превращаться в крутого мачо, которого хотят все девушки в радиусе нескольких десятков километров. — Когда ты выходишь в универ? — спрашивает Гарри, когда мы останавливаемся на перекрестке — отсюда мы постоянно расходимся по домам. — Со следующей недели, — грустно вздыхаю я. — Может, стоит разыграть свои похороны, тогда мне не придется ловить все эти странные взгляды знакомых и слышать что-то вроде «бедняжка, наверное Джейден скоро умрет, раз Райли приперлась из своего Чикаго обратно в Норман». — Относись ко всему спокойнее. — Этому тебя учат на факультете психологии? — Нет, это я услышал на занятиях по йоге, — кидаю на Стайлса удивленный и насмешливый взгляд. — Шей очень хотела сходить на воздушную йогу, а парам там постоянно дают скидки. — Прости, — прикладываю руку к уху, делая вид, что не расслышала его слов. — Ничего не слышно. Наверное, из-за каблука, под которым ты застрял. — Иди ты в задницу, МакКейн, — смеется Гарри, обнимая меня. — Ты дойдешь сама или тебя проводить? — Я сама, устрою себе маленькую экскурсию по волнам памяти и попытаюсь понять, за что можно любить Норман. А ты иди, наверное, Шей ждет, когда ты приготовишь ей диетическую панна котту. — Знаешь, Райли, двух часов с тобой мне хватит еще на год, можешь возвращаться в свой Чикаго и не писать мне. Мы прощаемся, и я спускаюсь вниз по улице, смотря по сторонам. Долго думаю, стоит ли курить, но решаю не делать этого, потому что мама сразу же почувствует запах сигарет, а выслушивать ее нотации совсем не осталось сил. Покурю ночью через маленькую форточку в своей комнате. Фонари на улице медленно зажигаются, ясное небо затягивают вечерние розоватые тучи, магазины уже начинают закрываться до утра. Тяжело вздыхаю, окончательно смирившись с тем, что моя жизнь в Чикаго осталась позади, и не спеша иду в сторону дома. Наверное, где-то в глубине души я понимала, что мне придется вернуться, но я постоянно отгоняла эти мысли, веря, что Джейдену станет лучше, и у меня не останется необходимости снова приезжать в Норман. Я всегда верю в хорошее, был даже период, когда Джей дико злился на меня за это — тогда он думал, что обречен, постепенно свыкался с мыслью, что его скоро может не стать, а я своим позитивным мышлением бесила его настолько, что он отказывался разговаривать со мной по несколько дней. Знаю, что дела обстоят хреново, иначе родители не просили бы меня бросать учебу в Чикаго. Все это выглядит так, будто меня заставляют прощаться с Джеем, быть рядом с ним в оставшееся время, которое ему отведено, но я отказываюсь в это верить. По крайней мере, об этом никто прямо не говорил, значит мои мысли — это всего лишь догадка. Нужно поговорить с родителями об этом, потому что Джейден практически никогда не разговаривает о своем самочувствии, а я имею право об этом знать. — МакКейн? — слышу удивленный голос и подпрыгиваю от неожиданности. Оборачиваюсь, пытаясь найти человека, который позвал меня, но только через несколько секунд замечаю, что Луи Томлинсон идет прямо навстречу мне, останавливаясь около своего дома. — Мать твою! — выпаливаю я, хватаясь за сердце. — Ты меня напугал, я чуть не кончилась! — Прости? — Луи прикрывает широкую улыбку ладонью, которая до этого была спрятана в рукаве толстовки. — Ты чуть что? Не кончилась? — Ты напугал меня до усрачки. — Ты разговариваешь как… настоящая леди, я будто оказался на приеме у королевы. — Тебя бы ни за что не пустили на прием к королеве в таком виде, — киваю на его закатанные джинсы и черные вансы, на что Луи издает тихий смешок. — Подумали бы, что ты хочешь обнести королевский туалет и вынести золотой унитаз. Сердце перестает так быстро стучать, выдыхаю, освобождаясь от испуга, и осматриваю Луи. Каштановая челка торчит из-под капюшона голубой толстовки, руки спрятаны в карманы светлой джинсовки. Понимаю, почему все девушки западают на Томлинсона — симпатичный, хорошо одевается, так еще капитан университетской команды по футболу. Этот парень и правда воплощенная мечта девочек-подростков, сошедшая со страниц романтической книги. — Сначала подумал, что мне показалось, — начинает он, опираясь плечом на белый забор около дома. Его давящий и заинтересованный взгляд немного нервирует, и иногда я делаю вид, что слишком заинтересована своим маникюром. — Но это и правда ты. — Да, — натягиваю улыбку, но сразу же бросаю эту затею, потому что со стороны больше кажется, что я не улыбаюсь, а сдерживаю рвотный позыв. — Это я. — Какими судьбами? — Томлинсон общается со мной так легко, будто мы старые добрые друзья, которых разлучила потеря листочка, на котором были записаны наши телефонные номера. — Ты вроде уехала учиться в другой город, вспомнила, что забыла своего плюшевого мишку, и решила вернуться? — Нет, вспомнила, что не выключила утюг. Луи усмехается, поправляя воротник куртки, а затем достает из кармана пачку сигарет и зажигалку. Яркий огонек на секунду освещает его лицо: голубые глаза, острые скулы и тонкие губы. — Надолго вернулась? — Думаю, навсегда, — Томлинсон округляет глаза, явно не ожидавший такого ответа. — Все еще живешь здесь? — киваю в сторону его дома, что стоит через дорогу, быстро переводя тему. — Иногда прихожу к семье. А так мы с другом снимаем квартиру ближе к центру. Как будто специально, чтобы опозорить меня перед самым горячим парнем университета, из дома доносятся крики Ноа и мамы, а еще бешеный лай Оззи, и я закатываю глаза, на что Луи снова издает смешок. — Надо бы и мне подумать о том, чтобы снять квартиру. Томлинсон как-то слишком требовательно и выжидающе смотрит на меня, прожигая взглядом ярко-голубых глаз, и мне сразу же становится неловко. Переминаюсь с ноги на ногу и смотрю куда угодно, только не на Луи, и, кажется, это забавляет его, потому что его губы снова трогает ухмылка. — Значит, еще увидимся, МакКейн, — быстро улыбается Томлинсон, отталкиваясь от забора. — Да, — киваю я, направляясь в сторону дома. — Жду с нетерпением, — тише добавляю я так, чтобы Луи этого не слышал. Надеюсь, мама не наблюдала за мной в окно, потому что из обычной беседы она может раздуть целый роман и за несколько минут рассказать о том, что я встречаюсь с Луи Томлинсоном, всем своим друзьям. Господи, как я ненавижу эти неловкие соседские разговоры!