Дао Юри

Юри ничего не говорила. Она внимательно вчитывалась в рукопись, должно быть, слишком внимательно и Нацуки это нервировало. Писательским заданием от Моники на эту неделю было выйти из зоны комфорта. Написать что-то максимально отличное от того, что ты пишешь обычно и для Нацуки не было ничего сложнее, чем написать мистический ужастик. Она знала только одного человека, кто по её мнению был «самой умной, по кошмарам дежурной». — Ну, чё там? — раздражённо спросила она, нетерпеливо постукивая по полу потёртым носком розового кеда. Юри плавно, словно в замедленной съёмке, подняла глаза на Нацуки, так же плавно убрала прядь волос за ухо и ответила. Тихо, но уверенно, на выдохе: — Мне нужно подумать. Я должна пропустить этот текст через себя, чтобы вынести окончательный вердикт. — Ясно, дерьмо, — Нацуки резко вырвала тетрать из пальцев Юри. Сейчас они попрощаются, разойдутся по делам и Нацуки сожжёт это позорище в розовой обложке с котятами на помойке за школой. Вероятно, прикурив. Не от помойки, от тетради. Впрочем, синонимично. — Не передёргивай, — вяло ответила Юри, — я сказала ровно то, что сказала. Впрочем, если тебя устраивают односложные рецензии в духе «миленько» или «сойдёт для новичка», то, — но они обе знали, что Нацуки это не устроит, — вопрос исчерпан. Нацуки открыла рот, чтобы нахамить в ответ так, чтобы эта корова забыла, как её вообще зовут, вот чтобы, как говорил великий философ двадцатого века Камина: «готовь зубы!», но почему-то сдержалась. Вместо этого, она растерянно огляделась и спросила, не снижая громкости голоса: — Ну и… Сколько тебе нужно времени для этого? — Неделя, — без колебаний ответила Юри, — встречаемся в четверг, в это же время, в парке. Юри звучала так, будто ждала этого, будто бы она задумала некий механизм судного дня, давным-давно спланировала все до мелочей, а Нацуки лично и её согласие — были спусковым крючком запуска этого механизма. В школе Юри не любили. Хотя она хорошо училась и всегда была вежливой, другие ученики избегали её и старались не говорить о ней, а если все же приходилось упоминать её, то не иначе как «ну, она». От неё исходила какая-то нехорошая, даже зловещая аура. И Юри это, очевидно, нисколько не волновало. Более того, ей это нравилось. Откуда Сайори её только выкопала? Понятное дело, что в клубе был недобор и принимали всех подряд, но не до такой же степени. Это типа как-то… Непрофессионально что ли. Ладно, пофиг. Всё равно следующее собрание клуба переносится на май из-за каких-то завалов по учебе у Моники (надо же, завалы у нашей мисс Мэри Сью?), а так это будет своего рода мини-занятием, да ещё и на открытом воздухе. В конце-концов, это повод в лишний раз свинтить из дома и поесть сахарной ваты. Ну и узнать что-то новое про писательство. Возможно. А возможно и нет. — Замётано. — Отлично, — коротко ответила Юри и Нацуки показалось, что она как-то заговорщицки ухмыляется. Но, нет, бледное, вытянутое лицо её собеседницы по-прежнему выражало альпийское спокойствие.

***

Нацуки несла роликовые коньки в руке — она с трудом поспевала за Юри, все дальше и дальше уводившей её в лес рядом с парком, мимо шелестящих лип и буровато-желтых дубов. Юри перепрыгивала через корни деревьев с каким-то удивительным изяществом и легкостью, которые не были ей свойственны в повседневной жизни. Её темные волосы и школьная форма мелькали между ветвями магнолии. — Как давно ты пишешь? — спросила она. Её голос был тихим и монотонным, как всегда, но в глазах блестело неподдельное любопытство. — Ну… Месяц, наверное, как в клуб пришла… А чё? Настолько всё плохо? — В том-то и дело, что нет. Нацуки зло зашипела — она зацепилась подолом кружавчитого платья за сук. Юри не обратила на это внимания и продолжала говорить: — Должна сказать, что для человека, пишущего всего месяц без малого и не имевшего до этого писательской практики, у тебя получается очень хорошо. Что мне больше всего нравится в твоих работах — это то, что они всегда… О чём-то. Это не чистая эстетика или литературные этюды, это всегда цельная смысловая единица. Редко такое встретишь в любительской прозе, поверь мне. — Так и есть, — Нацуки старалась звучать уверенно и дерзко, но вышло смущённое кваканье, — не люблю лить пустопорожнюю воду какую-то. Ты либо хочешь сказать своему читателю что-то, либо… Либо вообще заткнись. — В яблочко. Юри элегантно перескочила через выбоину в земле. — Кроме того, у тебя есть чётко выраженный стиль. Даже в этом рассказе, который ты дала мне почитать: ощущение неотвратимости и неизбежности хтонического начала. Маленький человечек бессилен перед лавкрафтианским чудовищем, в которое мутировал домашний кот… Нацуки поджала губы: с одной стороны, она была приятно удивлена. Она-то была уверена, что Юри будет поливать её писанину дерьмом с видом профессора филологии или великого эстета, как минимум. С другой стороны, ей совсем не нравилось, в какое отстойное русло откровенного мозгоправства скатывается весь этот разговор. — Ты типа… Слишком глубоко копаешь. Это был просто дурацкий рассказик ни о чём, который мне надо сдать Монике, вот и всё. — Позволь мне как читателю насладиться синдромом поиска глубинного смысла, — кажется, Юри подмигнула и Нацуки это, почему-то, слегка разозлило и, как следует, смутило, — читатели любят наделять авторские тексты своими личными смыслами и в этом прелесть литературы, не находишь? Нацуки перестала понимать, куда ведёт Юри. В прямом и переносном смысле. Она вела себя странно самоуверенно. Совсем не так, как в школе, на переменах или на собраниях клуба. — Даже к нереалистичности последнего рассказа совсем не хочется придираться, это было бы с моей стороны вопиющим хамством. — Стоп. Нереалистичность в мистическом хорроре? Ты серьёзно, что ли? Нацуки остановилась и уперла руки в бока. Сумка с роликами сброшена в кучу листвы. — В этом и фишка жанра — пугать читателя всякими бабайками из-под кровати. Нет, я понимаю, что это надо обставить так, чтобы оно выглядело хоть чуть-чуть правдоподобно, но то, что ты сейчас делаешь, называется «докопаться до мышей». — Да неужели. Юри медленно обернулась, убрав руки за спину, и Нацуки стало очень некомфортно. Да что с ней такое творится? — Твой рассказ начинается словами: «Комната источала зловещую ауру. У меня было нехорошее предчувствие», правильно? — Ну, вроде… И что с того? — Так не бывает, — коротко парировала Юри. — Это ещё почему? Ты что, специалист по аномальным местам, что ли? — вспыхнула Нацуки. Юри многозначительно улыбнулась во весь рот впервые за прогулку. — Как давно мы гуляем? — внезапно спросила она. — Понятия не имею! У меня часов нет! — огрызнулась совершенно сбитая с толку Нацуки. — Час или около того, да? Так вот, в этом лесу каждый месяц кто-нибудь кончает жизнь самоубийством. Вешается или пускает себе пулю в голову, но это реже — мы же, всё-таки, не техасские ковбои. Нацуки выпучила глаза. Её накрыла нереальность происходящего: все эти ветки, шум ветра в листьях, синее небо, улыбающаяся Юри среди деревьев, похожая на призрака. Это бредовый сон. — Да ты гонишь, — тихо сказала она. — Отнюдь, — ответила Юри, не прекращая улыбаться, — в прошлый четверг, когда ты приносила мне свой рассказ, я наблюдала из окна, как тут неподалёку вешался молодой парень. У меня нет проблем с ориентацией в пространстве, поэтому я с точностью могу сказать, что это где-то во-о-он там, в 7 кэнах* отсюда. Она показала куда-то влево, вглубь лесной чащи, куда не долетали музыка из парка, праздные разговоры зевак или какие-либо еще звуки цивилизации. Воображение сыграло с Нацуки дурную шутку: она начала видеть темные силуэты, висящие над землей с искривленными головами среди ветвей. Поежившись и не в силах отвести взгляд от блаженно ухмыляющейся Юри, Нацуки спросила первое, что пришло ей в голову (и чудом не растеряла остатки самообладания): — Как Аокигахара, что ли? — Ну типа, — Юри весело рассмеялась, запрокинув голову, — только, как ты скажешь, «на минималках».

***

Дао Юри — быть в оке бури. Дао Нацуки — испытывать травмы наблюдения. Такие, как общение с Юри. Зацвела сакура.