Дазай, ты!..

      —Чёртов Осаму! — в стену полетел карандаш, с треском ломаясь на две неровные половинки.       Сейчас ночь. Пальцы, что скомкали очередной листок с набросками чьего-то лица, зарываются в рыжие пряди и немного оттягивают их в сторону.       Месяц, как они поссорились. Месяц, как Дазай ушел. Как всегда, пропал, испарился, никто не знает куда и почему. Да и никому это неинтересно. Кроме Накахары. Он знает причину его исчезновения. Он знает, что Дазай вернётся. Всегда возвращался, и сейчас вернётся. Обязан вернуться, потому что долго Чуя без него не протянет. И оба это знают — слишком долго они живут вместе, чтобы не знать таких элементарных вещей. Слишком много ссорятся, чтобы не испытать это на опыте.       Раньше было по другому. Раньше были мимолётные поцелуи в нос, раньше они ласкались о щеки друг друга, уставшие после работы. Раньше они не ссорились по каждой глупой причине. Раньше Дазай не уходил на месяц. Его нет слишком долго. Очередной скомканный лист летит куда-то назад. У них не было фотографий, Чуе не на что было смотреть, если Дазай долго отсутствовал, будь то командировка, или ещё что. Поэтому, он пытался воспроизвести лицо своего парня на бумаге: грустные, уставшие, но такие выразительные глаза, еле видные, но всё равно при детальном рассмотрении существующие морщинки на лбу, тонкая линия губ. Но всё же, чего-то не хватало. Это что-то было очень весомым. На полу уже лежат шесть, а может семь изрисованных белых листов — на каждом из них Накахара пытался найти то самое что-то, но не мог. И, наконец, его осенило.       Он понял, чего так не хватало. Чуя схватил карандаш, взял чистый лист из стопки и начал быстро повторять уже отточенные движения. Всё время он пытался нарисовать Дазая, которого видел последние несколько месяцев — серьезного и сосредоточенного на работе, на его лице не было видно ни одной счастливой нотки. До того, как он ушёл, чувства поугасли, не было нежности в поцелуях, не было тех теплых объятий в тишине, были только резкость и редкое перебрасывание фразами. Они становились друг другу как чужие, хоть и жили вместе, хоть и были близки.       Надо было нарисовать того, кого он полюбил: счастливые глаза, морщинки, ямочки, создаваемые улыбкой, взъерошенные после сна волосы. Такого Осаму ему не хватало.       Наконец, он дорисовал образ, который так хотел увидеть вживую, встал из-за стола, выключил лампу и, шурша тапочками, встал у окна и достал из пачки сигарету. Blue Rothmans с лаймом — его любимые. Открыл окно на проветривание, взял сигарету в рот и зажёг.       Небо начало розоветь. Рассвет... Чуя обернулся и осмотрел комнату. Всю ночь просидел за этим портретом.       —Чёрт, — он подошёл к столу, взял лист в руки и вернулся обратно, рассматривая своё творение — Много же времени ты отнимаешь, Осаму.       Парень снова сделал затяжку, закинул голову назад, выдохнул дым в потолок. Рука с листом опустилась вниз. Мысли занимал только Дазай. Казалось, сейчас он вот-вот услышит это характерное только ему шерканье тапок, длинные пальцы выхватят из рук сигарету и засунут себе в рот, вдыхая в лёгкие никотин, после чего он усмехнется возмущённому взгляду голубых глаз и выдохнет дым в лицо, а пока рыжеволосый будет в невидении — притянет Чую к себе и поцелует, как всегда: нежно, трепетно, аккуратно. Потом Дазай отстранится, вернёт сигарету обратно ему в руки и уйдет на кухню со словами «Пошли завтракать, Чиби», а в итоге они оба выпьют по чашке кофе и опять разойдутся по работам.       Но всего этого не будет. Дазая в этой квартире нет, работы у Чуи больше нет и неизвестно, когда всё вернётся в норму. И вернётся ли...       Всё запутанно. Слишком запутанно, как и любит Дазай. Чуя не удивится, если через пару дней они наконец встретятся где-нибудь в парке, или он увидит длинные ноги в черных лаковых туфлях, что бултыхаются где-то посередине реки. Это вполне в его репертуаре.       —Вот блять! — Накахара тряхнул рукой, и большой столбик пепла упал в пепельницу. До фильтра осталось совсем немного, поэтому он решил затушить сигарету и уйти на кухню, включить кофеварку и сесть за стол, подперев голову рукой, просто смотря в окно, на облака, на которых отсвечивался розовый цвет от лучей восходящего солнца. — Ох, как же ты мне дорог, Дазай, целую сигарету просрал!       Через несколько минут, чудо техники, что прекрасно варило кофе, конечно, не лучше чем сам Чуя, оповестило об окончании работы. Это уже шестая порция за ночь. Чуя взял кружку и перелил из пластикового чайника становившийся янтарным на свету напиток, сел обратно за стол, сделал глоток, пожалел об этом поспешном решении и, поморщившись, добавил сахар.       Теперь, он смотрел в окно, думая, как же, чёрт побери, найти работу? Со старой его уволили из-за того, что он вечно путал цифры в отчётах, задумываясь о своём. В итоге, его мысли пришли к одной гениальной идее. Допив кофе, он сразу же вскочил из-за стола и ушёл в комнату, где открыл ноутбук и начал быстро вбивать в поисковике, требуются ли в кофейнях поблизости бариста.       Как сказалось ранее, кофе Чуя варил отменный, его оценил даже Дазай. Накахара был уверен: когда они попробуют его напиток, упадут в обморок и сразу же примут на работу. Никто не заменит его, потому что так, как варит он, не варит никто.