воздух вкуса горечи

Су Джин было так одиноко, что казалось, будто она слышала, как кричат её кости. Небо в тот вечер было кроваво-алым, а воздух — вкуса горечи и не пролитых слез. Она чувствовала ужасающую духоту — физически ли? — и открыла окно. Лучше не стало. Совсем. Ночной холод кусал её за голые плечи, впиваясь почему-то глубоко под кожу. Где-то там, внутри неё, отчаянно бились друг против друга последние капли её здравомыслия и остатки совести. Глупая совесть почему-то имела голос надоедливого придурка Со Джуна, в чем Су Джин никогда бы не призналась даже самой себе. Она укуталась в одеяло, спасаясь от пробирающего до самых костей холода, и буквально кожей чувствовала, как теряет что-то очень важное. Страшно было безумно, до дрожжи в коленках и стертых — как и всегда, — в кровь пальцев. Всю ночь Су Джин вглядывалась в отслаивающуюся краску на потолке и думала. Это было даже забавно. В её таком идеальном доме — мире, — всё, на самом деле, никогда не было таковым. Ее личный замок, построенный на костях надежд и мечтаний ещё совсем маленькой девочки, рушился по камешку до самого своего основания, сгорал дотла и обещал погрести под собой и свою хозяйку. Мир вокруг неё — кроваво-багряный и совсем чужой, — и от этого Су Джин становится трудно дышать. Воздух вкуса соли проникает в самое нутро, и Су Джин, будто наяву, чувствует, как горечь огромными белоснежными хлопьями оседает где-то на языке. Су Джин уже не кричит, но шепот её разносится в пустой квартире почему-то намного громче крика. — Мне жаль.