Боль оттенка космоса

      Вино.       Багряная жидкость потекла в бокал, и я захрипела, прикрывая рот рукой. Джиён ненавидел, когда я издавала какие-либо звуки, кроме стонов во время секса, что не давал никакого наслаждения. Он любил грубо — я была для него слишком нежной. Он запугивал меня каждый раз, когда я смотрела ему прямо в глаза, за это могла получить по лицу, и тогда расплывались синяки, с губ срывался крик, а я громко плакала.       Квон Джиён был старше меня на много лет, и я жалела, что однажды позвонила по номеру телефона, что был написан на бумажке, подкинутой в официантский передник. Первое время, кажется, он был немного другим: более нежным и понимающим, целующим долго и часто делающим комплименты. Потом дракон в нём всколыхнулся, и всё началось с рыка, когда я сказала, что иду выпивать со своей подругой Розэ, что вернулась из Австралии — обучалась там долгое время. Он всячески контролировал каждый мой шаг, огораживая от друзей, ревновал к каждому парню, а потом стал поднимать руку.       Однажды он сказал мне: «я пристрелю, если узнаю, что ты мне изменяешь, Дженни». Смешно, но если он всё знал, в моей груди было целых двенадцать пуль, причём две измены — это когда меня насиловали в подворотне, зажимая рот ладонью, лаская и говоря, чтобы я не плакала, потому что Дракон всё равно узнает, что стало с его девочкой. От первого человека пахло горьким лимоном, он уткнул моё лицо в кирпич и держал руки за спиной. Я просила остановиться, плакала, пришла домой после насилия и наткнулась на холод Квона, который ночью воспользовался моим телом, а потом ушёл курить. Я уже не могла плакать, просто тихо лежала и старалась не впасть в истерику. Второй человек пах алкоголем, он порвал моё нижнее бельё и совсем без подготовки проник в меня. И снова Джиён был холоден ко мне, снова не смотрел на меня как на горячо любимую девушку.       Я боялась Джиёна всем своим существом, не понимала, как ему могла понравиться такая, как я. Он же деспот, и ему нужна девушка под стать: властная, гордая, но нет, он любил миленьких девочек, говорил своим друзьям, что их очень сладко ломать, ведь они трескаются с особым звонким звуком пустых внутри душ, роняют громкие слёзы и дрожат так, что появляется желание обладать ими грубо, без смазки, кусая шею и оставляя следы от синяков.       Мама всегда мне говорила, что любящий мужчина не поднимет руку, ни за что не ударит. Только я, видимо, особенная, раз моё тело всегда было в синяках после очередного «я люблю тебя, Дженни, разве ты этого не видишь?», а душу изорвали на лоскуты и сказали, что так мне и надо, я заслужила все побои, я гадкая девочка, раз не досталась ему чистым и невинным ягнёнком. Я разучилась нормально, навзрыд плакать, роняла слёзы только в ванной, стирая кровь с рук, а потом быстро смывала всё водой и хлопала себя по щекам, приходя в себя. Боль стала моей спутницей, а таблетки от неё — друзьями, что никогда не бросят.       Я тронула оттенок космоса на руке, который отдался болью, и сморщилась, вновь пригубив вино и поняв: умру за то, что попыталась сбежать от своей реальности в мир алкоголя, что стёк в горло, и я им давилась, хотя напиток был неплохим. Розэ, прикрывающая меня в своей квартире, с сожалением смотрела на меня, подставляя тарелку сочных сладких фруктов ближе. Она знала обо всём: обо всех слезах, побоях, каждом удушении и плохом слове, каждом мужчине, что насиловал моё тело. Именно она стала инициатором нашего рандеву, именно в её квартире я пила и собиралась пожить некоторое время. Надеюсь, что Джиён заметит бумажку на холодильнике, прикреплённую двумя цветными магнитами.       — Вам обоим необходима пауза, — проговорила Пак. — Вы слишком долго так жили, слишком много между вами было, и я могу предоставить тебе убежище, в котором ты нуждаешься.       — Правда? — я подняла на младшую глаза, в которых блестели слёзы. В последние несколько месяцев я стала слишком сентиментальной. А всему виной то, что Джиён со мной сделал. — Чеён, чем я могу тебя отблагодарить?       — Ничем, онни, просто живи столько здесь, сколько хочешь, ты достаточно настрадалась.       Пак Чеён была феминисткой и считала, что можно прожить и без мужчины. Она — карьеристка до мозга костей, целеустремлённая и непоколебимая, и честно, я бы хотела стать такой же: независимой женщиной, которая знает, чего хочет от жизни. Я же хотела одного — вырваться из лап Квон Джиёна и…       …что-то сделать с ребёнком, который рос внутри меня.       — Было ли что-то ещё? — Чеён закурила, смотря в мои глаза и пытаясь там найти хоть какой-то лучик. Но там не было абсолютно ничего: ни света, ни тьмы, только боль, которую так хотелось прекратить. Я не умела держать тайны — «раскрытая книга», как бы сказали другие люди, и подруга зажала рот ладонью. — Боже, что случилось?       — Я беременна от Джиёна, — всхлип вырвался сам по себе, и прикрыла рот рукой, и всё это не ускользнуло ни от глаз, ни от ушей подруги, которая была так шокирована, что буквально не могла ничего сказать. Она знала — я всегда просила использовать контрацепцию, но, казалось, количество презервативов в упаковке не уменьшалось. А когда не было месячных уже порядка двух-трёх месяцев, а ещё я набрала в весе и часто чувствовала себя очень плохо, я забеспокоилась и купила тест. Именно он предрешил всю мою судьбу.       Именно две полоски говорили о том, что Джиён мне часто врал, говоря, что презерватив есть, просто он «очень тонкий для остроты ощущений».       — Какой срок, онни? — Розэ взяла меня за руку, которая начала дрожать, и я замотала головой, надеясь, что подруга не увидит чернеющие гематомы на запястьях, если отогнёт рукава свитера. Так странно: я могла ей сказать, что забеременела, но было страшно показать все побои, царапины, раны от прижигания сигарет. Да, круглые отпечатки тоже имелись на моём теле, казалось, Джиён делал это неосознанно, каждый раз пугался, стоило только моей коже прикоснуться к горячему кончику. — Ким Дженни, какой у тебя срок?!       — Пятый месяц, — всхлипнула я, — я ходила на УЗИ недавно, чтобы определить пол. Сказали, что девочка, только очень маленькая… потому и живота особо не видно.       Розэ, выкурив сигарету, вновь потянулась к пачке, а потом легко хлопнула меня по руке, когда я потянулась к бокалу с вином. Покачала головой, мол, нет, не смей, ты беременная, тебе нельзя, и я не знала, куда деть скрюченные пальцы, из-за которых сжалось болезненно горло и хотелось выть, наворачивая круги по комнате. Моя старшая сестра Джису, счастливица, вышедшая замуж в Сингапуре и живущая там поныне, фыркала на мои проблемы, когда мы были младше, говорила, что я становлюсь уродливой, когда плачу. В ней не было той эмпатии, которую я могла наблюдать у Чеён, которая воспринимала любые перепады моего настроения и пыталась сделать так, чтобы мне стало легче. Сейчас она знала: да, я могла сказать, что вино и сигареты — это всё, что нам осталось, и заливала бы в себя алкоголь, лишь бы не чувствовать ни презрения Джиёна, ни шевеления моей малютки в животе.       — Ты не сделаешь аборт, — утвердительно сказала подруга, — я тебя знаю. Ты не станешь отнимать жизнь у ни в чём не повинного дитя, даже если он будет слишком сильно похож на Джиёна в будущем. Но и он сам явно не особо-то и захочет знать, что у тебя ребёнок от него.       — Сложная ситуация, согласись? — спросила, улыбаясь слегка надломленно.       — И не из такой задницы выбиралась, попробуем решить всё. Для начала вам надо встретиться и поговорить обо всём. Переночуй у меня, а завтра… завтра всё решим. Иди в ванную.       Стоя под обжигающими струями душа, я считала синяки на своём теле, понимая, что они есть и на спине. Я провела рукой по животу, будто бы чувствуя сердцебиение своей малышки под слоем кожи и всего остального. Анатомия в школе давалась мне плохо, я не могла наизусть рассказать строение тела. Сейчас прислонилась спиной к холодной плитке, прикрывая глаза, и попыталась хоть как-то успокоиться. На протяжении всех пяти месяцев я молчала, не было токсикоза, Джиён ничего не замечал. Может, ему будет всё равно и тогда, когда я уйду от него, сказав, что устала от отношений.       Но честна ли я сама с собой? Никак нет. Люди склонны любить того, кого любить не должны, и Джиён и я — отличная пара, подтверждающая это. До безумия влюбившись, я часто не понимала, какой он на самом деле человек. Тиран, деспот, тот, кому проще плюнуть на избранницу, чем вникнуть в её проблемы, посочувствовать как-то. Лёжа рядом с подругой, которая во сне обнимала меня за плечи, видимо, подсознательно понимая, что я замерзала и внутри, и снаружи, я думала лишь о том, с чего начать наш непростой разговор.       Я не полагаюсь на судьбу, которая сделает всё. В основном я старалась держать всю свою жизнь в руках и не отчаиваться, даже если случается что-то очень уж плохое. Свою беременность я не могла назвать чем-то плохим, но и благом это не назовёшь, потому и прикрыла глаза, подавляя внутренний крик и утыкаясь в волосы подруги, что пахли цветами. Лучше бы в неё влюбилась, чем в того, кто не приголубит.       Утро началось паршиво. Из-за волнения по поводу Джиёна разболелся живот, Чеён нервничала из-за этого, даже отменила какую-то дико важную встречу и держала за руку, когда я звонила своему парню. На момент семи утра на телефоне было порядка десяти пропущенных вызовов и сообщение «если не вернёшься — я тебя по кругу пущу, сука». Подруга с тревогой реагировала на каждое изменение моего лица, как и на гудки, что резали ухо не только мне.       — Прости, оппа, я забыла сказать, что осталась ночевать у подруги, — голос сладкий-сладкий, медовый, но в нём лишь страх, не дающий ни мне, ни Розэ успокоения. — Я…       — Сообщение видела? — я застыла, сжав пальцы Пак. Она с готовностью прислонила губы к моему запястью, даря некоторое успокоение своими прикосновениями, но дрожь внутри было не унять. Всё перед глазами кружилось. — Быстро приехала сюда.       Я не помнила, как добралась до такси, которое мне заказала подруга. Не помнила, как она обняла меня на прощание и сказала, чтобы я обязательно позвонила ей и рассказала, как что прошло. Да, излишний оптимизм был в ней, для неё и стакан наполовину полон, и мир улыбается, в то время как я буквально тону в грязи и тьме, что облепила со всех сторон, как перья. Поёжившись, я прислонила руку к животу, стараясь думать о хорошем: может, услышав о беременности, Джиён примет правильное решение? Голова закружилась вновь.       Я подсознательно знала, что решение будет неверным.       Чеён оплатили поездку заранее, и я вышла из машины перед домом, в котором жила уже достаточно долго, чтобы назвать его «своим», но язык не поворачивался это сделать. Ни сейчас, ни сегодня, никогда этот дом не будет родным, ведь в нём одно насилие над моим сознанием, телом, там человек, не ценящий тепло и уют, а любящий приложиться к бутылке и совратить девочек помладше. Я была младше его на восемь лет, думала, что особенная, раз среди прекрасных ровесниц он выбрал именно меня, но нет, ничего во мне особенного не было, лишь молодость, красивое личико и неумение обращаться в полицию.       Лифт давил своей медлительностью и мигающим светом, из-за которого я ощущала себя неуютно, сглатывала, поглаживая живот и выдыхая. Надо думать о позитивном.

На одном ёбаном позитиве далеко не уедешь.

      Я вышла на своём этаже, доставая ключи без брелка и открывая дверь квартиры. Ноги тряслись, я готова была упасть, ввалилась в прихожую и бросила ключи куда-то на пол, потому что сил не осталось. Упало давление и так же резко поднялось, меня вновь затошнило, и в ту же секунду меня увидел Квон Джиён.       Он был красив. Действительно красив. Наверно, в своё время к нему подходили люди из разных агентств, предлагали быть актёром, моделью или айдолом, но он отказывался. Сейчас над его верхней губой была щетина, в зубах сигарета, до сих пор не зажжённая, а сам он смотрел на меня пронзительным взглядом почти что чёрных от негодования глаз. Такого Квона Джиёна я и боялась — он не смотрел на моё состояние, мог запросто ударить, и я не понимала, как один из его ударов не спровоцировал выкидыш.       — Говоришь, у подруги была? Ты говорила, что у тебя нет подруг, — фильтр обмусолился, мужчина вынул сигарету из рта и соизволил говорить со мной нормально. — И кто она?       — Тебе не была интересна моя жизнь, — произнесла я, хватаясь за рот и чувствуя рвотные позывы. Только не сейчас. — Почему же сейчас ты решил, что я стою того, чтобы ты меня узнал?       — Потому что, блядь, ты явно врёшь мне.       Резко перестало тошнить, и я взглянула прямо в лицо мужчины. Доверие — залог отношений, это мне вдалбливали с детства, это я впитала с молоком матери, и сейчас всё моё представление покачнулось вновь. Джису говорила, что любить ублюдков — это как попадать в мышеловку, рыпайся или не рыпайся, тебя эта штука всё равно убьёт. Хотя, наверно, мою любовь к Джиёну, наши отношения можно было сравнить с медвежьим капканом, ведь там умирало всё живое, попавшее в механизм.       — У меня нет ничего, что я могла от тебя скрыть, — прикрыла глаза, стягивая обувь. — Пожалуйста, поверь мне.       — Тогда скажи что-то лживое так, чтобы я поверил.       Наверно, эта фраза решила всё. Я же хотела ему сказать о своей беременности? Вот и скажу прямо сейчас, ломая себя и преодолевая боль во всём теле. Это не ложь, не должно быть так больно, но почему, почему, чёрт возьми, я знала, что он мне не поверит?       — Я беременна от тебя и нахожусь на пятом месяце.       — Похвально, Дженни, я почти поверил. А теперь иди готовь мне завтрак, я голодный.       Глаза болели от слёз, голова тоже, а когда в сознание ворвался гул телевизора, который включил Джиён, я и вовсе опустила руки. Он поверил лжи, не зная, что это правда. Вновь стало тошнить, и я поняла, что так продолжаться не может. Я не могла просто закрыть дверь и уйти, знала, что в любом случае меня найдут его дружки: либо Сын Хён-старший, либо Сын Хён-младший, который не побрезгует воспользоваться моим телом в машине, а потом, в истерике, с размазанной косметикой, отдать Квону, говоря, что я очень плохая девочка. Для них это нормально, а меня потом тошнило от ощущений их членов либо у себя во рту, либо в другом месте.       Кухня, вся облезлая, обшарпанная, встала перед глазами, и слёзы полились из моих глаз. Тонкая рука коснулась проёма двери, второй я смахнула слёзы с глаз, а потом прошла к окну, опираясь на подоконник и смотря на город с высоты четырнадцатого этажа. Красиво. Сеул — это город мечты, город возможностей, но для меня, переехавшей студентки, здесь не было ничего родного, ничего прекрасного. Я хотела вернуться к родителям, рассказать им обо всём, выслушать крики, а потом зажить спокойной жизнью, пусть даже с ребёнком, который, кроме меня, никому не нужен.       Я оглянулась. В коридоре был свет, который я забыла выключить, да и плевать, честно. Стеклопакет легко поддался, я открыла окно и высунула голову наружу, ртом хватая холодный воздух, охлаждающий щёки и грудь, но легче никак не становилось. Забравшись с ногами на подоконник, я поняла одно — без меня этому миру будет лучше. Это так. Это правильно. Наверно, лишь поэтому я закрыла глаза и, слыша лишь то, как Джиён ругался с телевизором, вздумавшим вдруг показать помехи, прыгнула вниз, переворачиваясь в воздухе и понимая, что это точно всё — конец.       Летя вниз головой с высоты четырнадцатого этажа, я смогла наконец-то ответить на вопрос «о чём думает самоубийца, когда выбрасывается из окна?» Могу сказать одно: за секунду до того, как макушка столкнулась с холодным асфальтом, на который брызнула алая кровь, я подумала о том, что, возможно, в следующей жизни я буду счастлива.